САТИРА СТРАШНЕЕ ЯДЕРНОЙ УГРОЗЫ

После реабилитации и возвращения к читателю спустя двадцать лет, в 1954 году, он тем не менее по-прежнему оставался "подпольным" сатириком. В книги, изданные в 1954, 1959 и 1965 гг. (после смерти), вошли апробированные временем фельетоны и памфлеты 10-30-х годов - на львиную долю своего сатирического айсберга писатель вынужденно наложил гриф "совершенно секретно". 

Как только в марте 1954 года стал выходить сатирический журнал "Возни" ("Еж"), его первый редактор (до марта 1955 г.) Рачия Кочар пригласил Л. Камсара к сотрудничеству. Не частые публикации в "Возни", естественно, были обычными бытовыми зарисовками, порой не вызывающими даже улыбку и смех. Беспощадная, обнаженная правда и сарказм о коренных болевых изъянах общества и режима в целом звучали в произведениях, которые писатель откладывал "в стол" до лучших времен.

Предлагаем читателю отдельные фрагменты из сатирического дневника Лера Камсара 1959 и 1960 годов, рассказывающие о его общении с журналом "Возни".

---

Год 1959-й

Понедельник, 2 февраля

Редактор журнала "Возни" (в 1955-1981 гг. главный редактор Григор Тер-Григорян (1916-1981). - К. Х.) вызвал меня к себе и сказал:

- Ты злорадный сатирик. Допущенные нами ошибки не боль тебе причиняют, а радость доставляют. Если не изменишь интонацию своего письма, то не сможешь больше сотрудничать с нашим журналом.

Я ответил:

- Прежде всего, сатирик не штукатур, чтобы замазывать ваши грязные стены. Во-вторых, вы допустили столько ошибок, что если бы я болел за каждую из них, то должен был лечь в больницу, потому что никакой организм не выдержит столько боли. В-третьих, мне не было бы страшно больно, если бы вы ошибались, совершая добрые дела для людей. Например, старались бы дать народу свободу. Но вы связали его по рукам и ногам, да и рот заложили кляпом. Болеть за ваши ошибки -  значит указать, чтобы вы связали и тот единственный член в организме человека, на который вы случайно не обратили внимания...

На этом и завершилось мое сотрудничество с журналом "Возни", и я могу по-прежнему ходить с высоко поднятой головой, как тот склонившийся тополь, вновь выпрямивший свою макушку.

Сотрудничество с советской прессой - как тяжелая ноша на плечах грузчика, который, не зная адреса, без конца шагает с ней.

Вторник, 8 апреля

Не мешайте мне сегодня, я должен написать письмо московскому другу.

"Дорогой Хорен! (Хорен Радио - брат армянского писателя Гургена Маари. - К. Х.).

Наверное, ты обиделся, что я не отвечаю на твое письмо. Но когда ты узнаешь, что отправленное 25 декабря оно дошло до меня только вчера, 25 апреля, то есть спустя четыре месяца, то не сомневаюсь, что твои дурные мысли обо мне рассеются: прочитав письмо, я на следующий же день отвечаю тебе.

Как бы я ни был занят, всегда найдется время на оптимистические строки моего друга ответить в том же духе.

Спрашиваешь о моем здоровье и силе духа. Дорогой, да будет тебе известно, что моя плоть и душа шагают не нога в ногу, а друг против друга. Плоть, рожденная еще в детстве, держит путь к старости, а душа возвращается от старости к детству.

Они движутся настолько быстро, что при встрече даже не успевают поздороваться...

В настоящее время я напоминаю воина, уцелевшего во время судьбоносной войны, который старается как можно дороже продать свою жизнь и так выстрелить, чтобы каждая из последних пуль убила хотя бы десятерых.

Мне семьдесят один год, я проживу максимум еще два-три года. Посему пытаюсь каждый год прожить за десять лет, чтобы суметь перед смертью полностью освободиться от мыслей и предать земле только свое бренное тело.

Но возможно ли это?

Правда, телом я напоминаю землянку, попавшую под снос, однако небесный горсовет, не считаясь с тем, что в этой развалюхе живет твердокаменная душа, не сегодня-завтра выкорчует меня, оставив душу беспризорной.

Я - выброшенный на улицу "житель", который даже не занесен в списки горсовета на получение новой жилплощади (хотя и те, кто числится в списке, не в лучшем положении). Иначе говоря, я - загоревшийся дом и второпях выкидываю мысли, спасая от огня, даже не задумываясь их упорядочить в надежде на благожелательность будущего читателя.

Что касается моего имени, скажу следующее.

В литературу я вошел, взяв псевдоним Лер Камсар ("лер" - "скала", "кам" - "или", "сар" - "гора". - К. Х.), но мне и в голову не могло прийти, что это имя так пригодится сегодня и я буду ему обязан нынешней моей жизнью.

Если бы я не назвался Лером, а скажем, даже "толстоствольным дубом", то сорок лет дующий в мою сторону ветер выкорчевал и погнал бы меня, несмотря ни на какую крепость моего ствола.

Мне непременно надо было быть Лером, чтобы выстоять перед всеми выпавшими на мою голову ветрами и бурями.

Не будь я Лером, меня бы теперь не было на свете.

Слава тебе, мое имя, что ты спасло и выручило меня...

А теперь перейдем к нашей литературе.

...Одно время я сотрудничал с "Возни", но с большим трудом, потому что мне предъявляли нереальные требования. Дескать, я должен зарезать барана, но без капли крови.

В дальнейшем стало еще строже: барана надо было зарезать так, чтобы он еще раз в год... двух ягнят произвел на свет.

Разве человеку под силу такие требования?

Под конец "Возни" объявил меня "злорадным сатириком", который, чтобы рассмешить публику, порочит честного советского труженика, и двери газеты захлопнулись передо мной. Наконец-то я смог свободно вздохнуть и освободиться от ее несуразных условий.

После четырехлетних или пятилетних попыток "Возни" убедился, что смехом не может избавиться от недостатков нашей жизни, и принялся искоренять их посредством плача. Он надеется, что при виде его горьких слез над ним сжалятся и отрекутся от пороков.

Если и эта попытка окажется неудачной, читателям "Возни" следует поостеречься: а вдруг газета под дулом пистолета пригрозит порочному читателю, дескать, если не исправится, то будет расстрелян на месте...

Ведь терпению тоже приходит конец.

- А если и это не поможет? - спросишь ты.

- В таком случае у "Возни" останется один выход, - отвечу я. - Ему придется скинуть свой колючий наряд и надеть его наизнанку, дабы покончить жизнь самоубийством ...

Но с одним условием: отдел печати в верхах не должен приказать ему воскреснуть.

А если прикажет, то "Возни" окажется мельницей без помольного зерна, которого будет безнадежно ждать, впустую ворочая жерновами.

Такие дела случаются там, где нет ничего естественного, где на деревьях ветки не растут, а искусственно пригвождены к стволу, зачастую толстыми гвоздями.

Дорогой Хорен, на этом я заканчиваю свое письмо. У пуповины моего горя не видно конца - сколько ни тяни, растянется. Уж лучше разрубить посередке.

Желаю тебе и супруге (ее, насколько помню, звали Алис) успехов в работе и здоровья.

Остаюсь с добрыми воспоминаниями,

ваш Лер Камсар.

26 апреля 1959 г., Ереван".

Среда, 8 июля

..."Возни" год назад захлопнул передо мной двери, а теперь вот вновь их распахнул.

Год назад на редакционном собрании инспектор по печати Геворг Айрян (1913-1999, писатель, в 1954-1961 гг. - завотделом пропаганды и агитации ЦК Компартии Армении. - К. Х.) заявил: "И Паронян, и Лер Камсар устаревшие сатирики, мы не можем взять их на вооружение - выдвигайте новые имена".

С того дня я уединился и заперся дома.

И вот сегодня редактор "Возни" стучится мне в дверь, дескать, приходи к нам работать.

- Не могу, я "устарел".

- Мы тебя подлатаем и используем, - говорит редактор.

- Заплатка не удержится, слишком я поношенный.

- Оставь свои шутки, я прошу поработать с нами.

- Очень хорошо, - говорю, - буду сотрудничать, только у меня к тебе просьба: когда встретишь Геворга Айряна, передай от моего имени - Лер Камсар сказал: сначала сшей новую рубашку, а потом выброси старую, иначе нагишом ходить будешь, ну точно как ты сейчас.

Пятница, 11 сентября

Сатирик там, где есть порок. Если даже таковой отсутствует, сатирик его должен выявить, создать - ведь ему надо же на что-то жить. Посему в Советском Союзе подчистую исчез сатирический жанр и сатириков разогнали.

Вот поэтому-то в нашей советской стране нет ни единого порока. Куда ни глянь - стремительный "взлет".

Умный шаг. Это же так естественно: когда среди ночи с лучиной входишь в нужник, в котором дерьма под завязку и убрать его превыше твоих сил, то наикратчайший путь к чистоте - это погасить лучину.

Четверг, 24 декабря

Я уже ничего не смыслю в художественном произведении. Что в нем хорошо и что плохо - понятия не имею. Приношу свои фельетоны в какую-либо советскую редакцию, и, если они нравятся и печатаются, значит, это никудышные вещи, а если их возвращают, то, как произведения высокого искусства, я храню их в тайниках моего архива.

Если бы не только в литературной, но и в повседневной жизни эти редакторы подсобили мне, я был бы им очень благодарен.

Не могу я выбрать настоящий арбуз и всегда прихожу домой с тыквой.

Как бы хотелось, чтобы редакция подобрала мне арбуз и я хотя бы разок отведал вкус спелого арбуза.

Год 1960-й

Суббота, 26 марта

Я внештатный и непостоянный сотрудник сатирического журнала "Возни".

Редакция без ножа меня режет и потом только что-то мое печатает. Мое сотрудничество напоминает движение, похожее на зарезанного быка, который через некоторое время начинает вдруг шевелить какой-то частью тела.

Это и есть конвульсии

Пятница, 1 апреля

Одно время в Ленинграде жил и писал талантливый русский сатирик Зощенко. Его произведения были нарасхват.

А поскольку он писал о пороках властей, то один из членов правительства, Жданов, так накинулся на него в печати, что бедняга от страха сразу умер.

Почему так произошло? Сатирик не должен быть трусом. На меня тоже набросились в прошлом году, но я не умер, а напротив, стал бессмертным.

Наш жанр в литературе то же самое, что и "гвардия смертников" на поле брани. Трус в литературе должен схорониться в тылу у воюющей армии и писать исторические романы.

Выгодно, тепло и спокойно.

Среда, 3 августа

Сатира исчезла в советской литературе: сатириков в два счета сослали или расстреляли, так что нынче в нашей литературе дефицит смеха.

Надо полагать, значит, что наши писатели могут свободно только плакать.

Ну так попробуй-ка поплачь. Тебя разом окрестят "нытиком" и устроят такой нагоняй.

Так что же получается? Надо писать так, чтобы читатель не заплакал, не рассмеялся и читал бы книгу с серьезной миной, как молитву, с невозмутимым видом, точно накрахмаленный нагрудник.

Читал бы глазами покойника, сдерживая отвращение, и, сходя в могилу, его стошнило бы.

А заметят, что не так, расстреляют на месте, каким бы покойником ты ни был.

Вот так вот - это же советская литература. А ты что думал?

Суббота, 13 августа

В какую счастливую эпоху жил Паронян (Акоп Паронян (1843-1891) - выдающийся армянский сатирик. - К. Х.)! Он виртуозными фразами величал султана Гамида ослом, и турецкий цензор этого не замечал.

А разве око нашего цензора может не заметить крохотного ослика?

Воскресенье, 20 октября

(Из письма первому секретарю Компартии Армении С. Товмасяну)

...В лице Хрущева сатира впервые фигурирует на дипломатической арене и обеспечивает ему более блестящие победы, чем его ядерные угрозы. Атом в идеологической борьбе очень слаб по сравнению с сатирой, особенно когда надо уничтожить противника не физически, а морально. И Америка на ХV сессии ООН не устояла перед лавиной насмешек Хрущева и до сих пор вызывает смех у мирового сообщества.

Да, сатира - страшное оружие. Этим пренебрегает только Геворг Айрян, который Пароняна и меня считает устаревшими и через Вазгена Амирбекяна (1915-1984, литературовед, в 1954-1960 гг. завсектором печати ЦК Компартии Армении. - К. Х.) хочет выкинуть нас в короб старьевщика, тем самым создавая в обществе мнение:

- В России возвращают к жизни Гоголя и Щедрина, а в Армении загоняют в гроб живых "Гоголя и Щедрина", заранее не найдя им замены.

Вторник, 25 октября

А вы знаете, что я работаю нелегальным сотрудником в сатирическом журнале "Возни"?

Да, сотрудничаю - на свою беду, потому что и пальцем не могу шевельнуть: как бы завотделом печати Геворг Айрян часом не узрел меня. Пронюхает - и мне крышка. Он и сам одно время писал фельетоны. Но они перед моими фельетонами - точно зажженная свечка перед солнцем. Поэтому и хочет "задуть" меня, чтобы светила его лучина...

Подготовила и перевела Каринэ ХАЛАТОВА