"ЧЕЛОВЕК — ЭТО ВСЕ. . . "
Последние дни Ованеса Туманяна
Он не жил — горел. Огромным костром полыхала эпоха, судьбоносные события стремительно сменяли друг друга. Испытаний, лишений и трудностей, выпавших на долю Туманяна, с лихвой хватило бы на несколько человеческих жизней. В его творческой биографии отразилась вся история армянского народа первых десятилетий ХХ века. Через сердце поэта прошли три революции, мировая война, Геноцид армян, гражданская война, лишения и разруха. . .
Первая русская революция откликнулась в Восточной Армении межэтническими столкновениями. Кавказские татары устроили погромы и резню армян в Баку, Гандзаке, Шуши, Казахе. . . Огонь межнациональной войны распространялся, охватывая новые территории, и перекинулся в Лори, Тифлис. Растерянному народу нужен был предводитель, мудрый старейшина. И тяжелую ношу этой важнейшей миссии взвалил на свои плечи 36-летний Ованес Туманян. Время выбрало его, потому что он оказался именно тем человеком, который мыслил общенациональными категориями и пользовался непререкаемым авторитетом не только среди армян, но и татар. К тому времени он уже имел серьезные проблемы со здоровьем — у него были слабые легкие, его терзала бессонница.
За упомянутыми событиями 1905-1906гг. последовали арест, пребывание в Метехской тюрьме, изнуряющие допросы, длительный судебный процесс в Петербурге (так называемое "дашнакское дело"). А сколько нервов, бесценного времени и столь же бесценной жизненной энергии отняли у поэта совершенно бессмысленные публичные дискуссии с Лео, Аветисом Агароняном, Рубеном Дрампяном, Потуряном, Амбарцумом Аракеляном, которые, прекрасно сознавая значение и величие Туманяна, выступали с тенденциозными пасквилями, третируя поэта, обвиняя его в немыслимых проступках. Добавим к этому колоссальную нагрузку, связанную с многолетним руководством различными общественными организациями, в том числе Кавказским обществом армянских писателей, а позднее — Комитетом помощи Армении.
Болезни сопровождали Туманяна на протяжении всей его жизни. Первый "звонок" прозвучал летом 1888 года, когда он, горя решимостью поехать в Западную Армению и присоединиться к национально-освободительному движению армянского народа, продал свое пальто и купил на вырученные деньги пистолет. Однако провидение позаботилось о том, чтобы пистолет этот остался невостребованным. Воплощению этого дерзкого замысла помешала очередная горячка, высокая температура, на долгое время приковавшая поэта к постели. Его друг и единомышленник, горячий патриот Александр Голошян, вместе с которым поэт собирался воевать против янычаров, был убит по дороге в Ван весной 1889 года.
Но все перечисленные испытания и удары судьбы не могут сравниться с разрушительной Первой мировой войной и Геноцидом армян в Османской империи, с потерей двух братьев и особенно сына Артика в 1918-м году. . .
В роковом 1915 году Туманян принимал самое деятельное участие в организации помощи чудом уцелевшим беженцам и детям-сиротам. Сергей Городецкий писал о своей первой встрече с Туманяном: "В толпе собравшихся хлопотал худощавый высокий человек, принимавший активное участие в создании условий для отъезжающих в Ван на помощь беженцам".
Летом 1922г. состояние Туманяна вновь стало быстро ухудшаться. Снова обрела актуальность идея отправки поэта в Берлин для рентгенотерапии и при необходимости для операции. Дочь Туманяна Нвард обратилась за содействием к комиссару народного просвещения Армении Погосу Макинцяну, но получила отказ с оскорбительной мотивацией: "Он и без того нам слишком дорого обходится". "Слишком дорого обходился" человек, всего лишь полгода назад организовавший международную финансовую и гуманитарную помощь Армении и поехавший с этой миссией в Константинополь. В помощи отказали человеку, который, находясь в крайне бедственном материальном положении, продал авторские права на свои произведения и полученные 30 000 рублей передал армянским сиротам, горийцам, пострадавшим от землетрясения, и голодающим россиянам. . .
Между тем состояние больного продолжало ухудшаться. Во второй половине ноября 1922г. был созван очередной консилиум. Девять врачей настоятельно предлагали грязевые ванны. Против этого был только Мкртич Меликян. Он же первым высказал предположение, что доброкачественная опухоль, как это нередко бывает, трансформировалась в злокачественную. Как выяснилось впоследствии, он был прав. Подтвердить или исключить этот диагноз можно было только с помощью рентгена, но в те годы в Тифлисе соответствующего оборудования не было. Горячие грязевые ванны еще более усугубили и без того тяжелое состояние больного, пагубно отразились на его сердце.
23 декабря 1922г. Туманян вместе с сыном Арегом и дочерьми Ашхен и Нвард отправился в Москву, чтобы немного укрепить здоровье. Поэта на машине "скорой помощи" переправили в клинику профессора Спижарно. Исследовав больного, профессор нашел его состояние очень тяжелым, а поездку в Берлин счел ненужной. 1 января 1923 года Туманяна перевезли в больницу имени Остроумова, где ему была назначена рентгенотерапия. Там же был окончательно подтвержден диагноз неизлечимой болезни.
Литературовед Лусик Карапетян, написавшая пространную статью о болезни и смерти Туманяна ("Гарун", N7, 1994) , отмечает, что в середине марта 1923 года поэт окончательно отчаялся, потерял последнюю надежду на выздоровление. До этого он не переставал надеяться на благополучный исход, связывая свое исцеление с поездкой в Берлин. Но он был настолько слаб, что московские врачи наотрез отказались дать добро на эту поездку. В глубине души с ними был согласен и сам поэт: "Как я могу поехать в Берлин в таком состоянии? Я умру в дороге, на руках у сына", — сказал он дочери Ашхен.
Между тем боли становились нестерпимыми, и ему каждые шесть часов делали болеутоляющие инъекции с применением сильных наркотических препаратов. 17 марта Туманян признался неотлучно дежурившим у его больничной койки дочерям Ашхен и Нвард, что его стали покидать последние силы, а на следующий день то и дело вспоминал счастливые дни своего детства. Поэта охватила острая тоска по родному дому. "Я так соскучился по дому! Не знаю почему, но мое сердце рвется в Ереван, в нашу страну", — эту ставшую навязчивой мысль он повторял неоднократно. Туманян снова и снова повторял: "Не знаю, эти последние два дня моя вера в выздоровление исчезла", — и вспомнил строки своего четверостишия: "Я знаю: в мире смертны все, придет и мой черед, И смерти страх в груди моей, в моем печальном сердце".
. . . 18 марта выдался погожий солнечный день. Туманян с утра вспоминал отца, свое детство, родное Лорийское ущелье, горы и леса. Он обратился к Ашхен с неожиданным вопросом: "Как ты думаешь, что тяжелее: потеря отца или сына?". И, выслушав невнятный ответ дочери, сказал: "Я очень любил отца, очень. . . Его смерти причинила мне очень большое горе, но смерть Артика была еще большей утратой. . . "
В тот же самый день был созван экстренный консилиум врачей, которые были единодушны в своем заключении: истощенный, ослабленный болезнью организм не выдержит хирургического вмешательства. Дальнейшее пребывание поэта в клинике потеряло всякий смысл, и они посоветовали ему вернуться на родину: дескать, дома, в кругу семьи и при заботливом уходе домочадцев здоровье пойдет на поправку. . .
Так уж устроен человек, что до самого последнего мгновенья цепляется за самую иллюзорную надежду. Туманян не был исключением. Он искренне пытался уверить себя, что живительный воздух родного края, лорийского ущелья, Дсеха и Тифлиса принесет ему исцеленье. . . Поэт сознавал близость смерти, понимал, что счет уже пошел на дни, и был озабочен тем, что оставались незавершенные дела, недописанные произведения, неосуществленные планы. . . Жестокая болезнь не сделала Туманяна капризным и эгоистичным. Он не замыкался на своих физических страданиях, беспокоился о дальнейшей судьбе своих детей, хотя только младшие — Седа и Тамар — были несовершеннолетними.
Утром 21 марта Туманян попросил перенести его кровать в середину комнаты, чтобы можно было видеть небо. А вечером сказал: "Это последняя ночь. . . До конца марта не дотяну. . . " Но последней оказалась не эта, а следующая ночь. 23 марта с шести утра пошел снег — последний снег в его жизни.
Арег приехал в половине первого и едва застал отца в сознании. Он привел к отцу народного целителя, знахаря, который, как утверждали, вылечил с десяток безнадежных раковых больных. Туманян разговорился с ним и спросил: "Да что такое человек?" Знахарь, желая угадать ожидаемый ответ, сказал: "Ничто". Но Туманян поправил его: "Человек — это все. . . " Это сказал умирающий поэт, находившийся в шаге от бездны небытия. В час пополудни поэт попрощался со всеми, поцеловал детей. Последними словами Туманяна было обращение к детям: "Крепитесь". Затем он впал в забытье. Сердце перестало биться, но дыхание еще не покинуло его. Смерть настигла поэта в 9. 10 вечера. На календаре было 23 марта 1923г.
Это был последний день земной жизни великого писателя. Впереди была вечность, ставшая единственным мерилом его творчества, впереди было бессмертие его произведений, его литературных героев, богатого и гениального художественного наследия. . .
Чтобы заполучить вагон для отправки тела поэта в Тифлис, потребовалась целая неделя. Траурный поезд выехал из Москвы в последний день марта. По пути его следования чуть ли не на каждой станции по требованию местных армян делались остановки и устраивались панихиды. Особенно длительные остановки состоялись в Харькове, Ростове, Армавире, Дербенте, Баку. Поезд прибыл в Тифлис 7 апреля. Похороны поэта состоялись 15 апреля на кладбище Ходживанка.
Menu
