Ушел генерал-майор Аркадий Тер-Тадевосян, ушел наш легендарный и любимый Командос. Представляю ту незаживающую рану, ту огромную боль, с которой он жил после войны, закончившейся поражением и особенно сдачей врагу Шуши. Хотя, наверное, то, что я представляю, надо возвести в квадрат, в куб, и то будет мало.
НЕСМОТРЯ НА РАЗНИЦУ В ВОЗРАСТЕ, мы с Командосом по-настоящему дружили, много беседовали на самые разные темы. Я никогда не забуду нашего первого интервью, когда он пригласил меня к себе домой и перво-наперво повел в сад, где, лучась от радости, с какой-то то невероятно светлой, даже детской улыбкой, показал розы, посаженные своими руками. А когда вдоволь насладился моими восторгами, срезал несколько самых красивых бархатно-бордовых и протянул, внезапно засмущавшись.
Потом мы долго говорили про войну, про освобождение Шуши, пили чай с разными вкусностями, приготовленными его замечательной супругой. После того, как я выключила диктофон, беседа не смолкла, плавно свернув на вольные темы — литературу, музыку, живопись. Узнав, что я люблю Окуджаву, он попросил меня спеть что-нибудь. Пианино оказалось расстроенным, сама я волновалась как юная конкурсантка, впервые вышедшая на большую сцену, со стороны это выглядело, наверное, как жуткая самодеятельность, но Командос и бровью не повел. Мужественно дослушал до конца, не поскупившись на аплодисменты и похвалу…
У меня, как у любого журналиста, всегда все срочно, безотлагательно и страшно важно. Я звонила со словами
— Аркадий Иванович, хочу интервью!
— Когда?
— Сегодня, сейчас!
— Ну так приезжай, чего ты ждешь?
А вот после войны я так и не собралась с духом, чтобы увидеться с ним. Мне казалось, не выдержу той боли, которую увижу в глазах легендарного генерала, легендарного человека, одного из самых храбрых и добрых людей, которых я когда-либо встречала.
Но как же Вас будет не хватать, Аркадий Иванович! Как же Вас будет всем нам не хватать…
НЕСМОТРЯ НА РАЗНИЦУ В ВОЗРАСТЕ, мы с Командосом по-настоящему дружили, много беседовали на самые разные темы. Я никогда не забуду нашего первого интервью, когда он пригласил меня к себе домой и перво-наперво повел в сад, где, лучась от радости, с какой-то то невероятно светлой, даже детской улыбкой, показал розы, посаженные своими руками. А когда вдоволь насладился моими восторгами, срезал несколько самых красивых бархатно-бордовых и протянул, внезапно засмущавшись.
Потом мы долго говорили про войну, про освобождение Шуши, пили чай с разными вкусностями, приготовленными его замечательной супругой. После того, как я выключила диктофон, беседа не смолкла, плавно свернув на вольные темы — литературу, музыку, живопись. Узнав, что я люблю Окуджаву, он попросил меня спеть что-нибудь. Пианино оказалось расстроенным, сама я волновалась как юная конкурсантка, впервые вышедшая на большую сцену, со стороны это выглядело, наверное, как жуткая самодеятельность, но Командос и бровью не повел. Мужественно дослушал до конца, не поскупившись на аплодисменты и похвалу…
У меня, как у любого журналиста, всегда все срочно, безотлагательно и страшно важно. Я звонила со словами
— Аркадий Иванович, хочу интервью!
— Когда?
— Сегодня, сейчас!
— Ну так приезжай, чего ты ждешь?
А вот после войны я так и не собралась с духом, чтобы увидеться с ним. Мне казалось, не выдержу той боли, которую увижу в глазах легендарного генерала, легендарного человека, одного из самых храбрых и добрых людей, которых я когда-либо встречала.
Но как же Вас будет не хватать, Аркадий Иванович! Как же Вас будет всем нам не хватать…
