Впечатление самое отрадное от блистательного концерта Национального филармонического оркестра под управлением Эдуарда Топчяна. Вдвойне радостно, что эта великолепная удача известного коллектива произошла после некоторой паузы: оркестр гастролировал в Италии. Первая после гастролей встреча — настоящий сюрприз для ереванских меломанов и гостей столицы.
В ПЕРВОМ ОТДЕЛЕНИИ КОНЦЕРТА ОРКЕСТР представил знаменитого аргентинского пианиста Серхио Тьемпо, солирующего в Первом фортепианном концерте Шопена. Это первый приезд артиста в нашу страну. Серхио Тьемпо — один из самых ярких представителей своего поколения. Родился он в Венесуэле в семье музыкантов. Начал выступать с раннего детства, а уже в восемь лет был признан самым талантливым участником фестиваля юных исполнителей в Лондоне. Учился он у различных педагогов в Великобритании, Франции, Бельгии. Как отмечают критики, наибольшее влияние на него оказала выдающаяся пианистка современности Марта Аргерих. Ее же поддержка способствовала тому, что Серхио выступил в России, исполнив вместе с оркестром Владимира Спивакова «Виртуозы Москвы» 21-й Концерт Моцарта. В возрасте 14 лет пианист дебютировал в Концертгебау в Амстердаме. Вскоре последовал тур в США и ряде стран Европы. С тех пор он выступает с ведущими оркестрами и знаменитыми дирижерами и часто участвует в крупнейших музыкальных фестивалях мира. Тьемпо интенсивно выступает в дуэте со своей сестрой, пианисткой Карин Лехнер. Получили признание также записи музыканта, среди которых «Ночной Гаспар» Равеля и прелюдии Шопена. Альбом произведений Феликса Мендельсона был записан им с виолончелистом Мишей Майским.
«Колорист, влюбленный в бесконечное разнообразие фортепиано», — так отозвался о молодом пианисте один из критиков, что подтвердилось и в концерте в Ереване, где он предстал цельной, бескомпромиссной творческой личностью, мастером, овладевшим если не всеми, то большинством тайн фортепианного искусства. Серхио — великолепный музыкант, яркий, прекрасно истолковавший одно из лучших сочинений Шопена. Глубокий проникновенный монолог, обдумана каждая нота, ощущение исповедальное, интимное. Его игра не столько эмоциональна, сколько интеллектуальна, философична. Показалось, что эта музыка особенно значима для пианиста, сыгранная потрясающе, с таким пониманием сути, так взволнованно, так мощно, что невольно подумалось — она близка пианисту особенно по каким-то не известным никому ощущениям. Возможно, именно о них он и хотел поведать всем нам. В его игре не было ни одной проходной ноты, не наполненной мыслью и не согретой чувством. Колоритная звукопись, окрашенная в светлые мечтательные тона, сменялась то ласково-нежными, то пылкими речевыми интонациями. Зал слушал не шелохнувшись.
То, что рояль играет в Концерте Шопена главенствующую роль, бесспорно. Но оркестр под управлением Э. Топчяна вовсе не играл лишь служебную роль. Он вполне соответствовал духу шопеновской музыки. В многообразной, чисто шопеновской орнаментике мы порой слышали неясные голоса природы: шелест листьев, всплеск воды, соловьиные трели.
Первое отделение завершилось под гром рукоплесканий. Серхио Тьемпо поднялся из-за рояля. Растроганный, восхищенный настроением публики, он сыграл еще и на «бис».
КАК БЫ В ПРОТИВОВЕС РОМАНТИЧЕСКОМУ, несколько сентиментальному Концерту Шопена во втором отделении прозвучала Первая симфония Малера — сочинение, полное музыкальной значимости и глубины. Сложность и своеобразие этой музыки, окрашенной одновременно в светлые и драматические тона, были тонко переданы дирижером и оркестром.
Эта симфония, естественно, тоже имеет свои «эталонные» интерпретации. Она звучала в исполнении многих выдающихся дирижеров и оркестров. Но одна из самых больших прелестей музыки как раз в том, что каждое поколение исполнителей прочитывает шедевры по-своему, давая нам дополнительные свидетельства того, как подлинно талантливое творение способно вместить в себя весь последующий опыт исполнителей. Первая симфония Малера — из числа таких творений.
Слушаешь — и кажется, что время в зале измеряется по каким-то другим законам: мало или много прошло времени, неизвестно. Испытываешь величайшую радость от согласного звучания оркестра, от каждого аккорда, от каждого инструмента в нем…
…Симфония возникает из абсолютного покоя и тишины. Время от времени тишина нарушается таинственными ходами по квартам и отдаленными, приглушенными фанфарами (кларнеты, затем засурдиненные трубы). Наконец рождается тема, излагаемая виолончелями, симфония переходит в маршеобразное движение. Разворачивается торопливая дискуссия инструментов, потом в остром ритме торопливо и как бы шутя они принялись излагать маршеобразную тему. С каждым тактом открывалась музыка небывалого мышления, характера, стиля, способа выражения.
Трактовка симфонии обжигала страстностью высказывания. И дело здесь не в одном лишь темпераменте, с каким вел дирижер оркестр, а в отношении оркестрантов к музыке, какое бывает разве что на самых волнующих премьерах. Ведь сегодня, к сожалению, редко приходится видеть одухотворенные лица в оркестре. Музыканты филармонического оркестра живут музыкой, и каждый миг она не перестает быть живой и прекрасной. И это отражается на их лицах. Дело еще и в том, что прочтение партитуры было удивительно созвучно самым сокровенным идеям, владеющими нашими умами сегодня. Развивая и углубляя авторскую концепцию симфонии, дирижер подчеркнул ее высочайший этический пафос. Нельзя не отметить безупречно выстроенную им линию огромного эмоционального крещендо к кульминации третьей части.
С каким внутренним спокойствием, с какой редкой слитностью тембров отдельных инструментов звучали групповые соло. Трудно забыть также, как великолепно звучали соло духовых инструментов, — фагота, гобоя с его залихватским подпрыгиванием мотива, трубы, кларнеты, тубы… В принципе стыдно не знать фамилии всех артистов, получая такое удовольствие, каким все мы обязаны этим замечательным людям.
А каков был финал, прозвучавший сначала как взрыв отчаяния! Редкие фанфары тромбонов и труб, грохот литавр, короткие фразы, звучащие то у одной, то у другой группы инструментов… Ниспадающие пассажи накатываются на слушателя подобно волнам бушующего моря. Здесь развертывается страшная битва. А потом вступает полная обаяния и лирики мелодия скрипок и виолончелей. Эта волнующая лирика символизирует идеал, во имя которого велась отчаянная борьба. И вот ликующая торжественным апофеозом жизни кода симфонии…
Концерт оставил в целом впечатление истинного праздника музыки. Он послужил еще одним доказательством того, что музыка и в наши зачумленные дни способна помочь нам обрести надежду.
В ПЕРВОМ ОТДЕЛЕНИИ КОНЦЕРТА ОРКЕСТР представил знаменитого аргентинского пианиста Серхио Тьемпо, солирующего в Первом фортепианном концерте Шопена. Это первый приезд артиста в нашу страну. Серхио Тьемпо — один из самых ярких представителей своего поколения. Родился он в Венесуэле в семье музыкантов. Начал выступать с раннего детства, а уже в восемь лет был признан самым талантливым участником фестиваля юных исполнителей в Лондоне. Учился он у различных педагогов в Великобритании, Франции, Бельгии. Как отмечают критики, наибольшее влияние на него оказала выдающаяся пианистка современности Марта Аргерих. Ее же поддержка способствовала тому, что Серхио выступил в России, исполнив вместе с оркестром Владимира Спивакова «Виртуозы Москвы» 21-й Концерт Моцарта. В возрасте 14 лет пианист дебютировал в Концертгебау в Амстердаме. Вскоре последовал тур в США и ряде стран Европы. С тех пор он выступает с ведущими оркестрами и знаменитыми дирижерами и часто участвует в крупнейших музыкальных фестивалях мира. Тьемпо интенсивно выступает в дуэте со своей сестрой, пианисткой Карин Лехнер. Получили признание также записи музыканта, среди которых «Ночной Гаспар» Равеля и прелюдии Шопена. Альбом произведений Феликса Мендельсона был записан им с виолончелистом Мишей Майским.
«Колорист, влюбленный в бесконечное разнообразие фортепиано», — так отозвался о молодом пианисте один из критиков, что подтвердилось и в концерте в Ереване, где он предстал цельной, бескомпромиссной творческой личностью, мастером, овладевшим если не всеми, то большинством тайн фортепианного искусства. Серхио — великолепный музыкант, яркий, прекрасно истолковавший одно из лучших сочинений Шопена. Глубокий проникновенный монолог, обдумана каждая нота, ощущение исповедальное, интимное. Его игра не столько эмоциональна, сколько интеллектуальна, философична. Показалось, что эта музыка особенно значима для пианиста, сыгранная потрясающе, с таким пониманием сути, так взволнованно, так мощно, что невольно подумалось — она близка пианисту особенно по каким-то не известным никому ощущениям. Возможно, именно о них он и хотел поведать всем нам. В его игре не было ни одной проходной ноты, не наполненной мыслью и не согретой чувством. Колоритная звукопись, окрашенная в светлые мечтательные тона, сменялась то ласково-нежными, то пылкими речевыми интонациями. Зал слушал не шелохнувшись.
То, что рояль играет в Концерте Шопена главенствующую роль, бесспорно. Но оркестр под управлением Э. Топчяна вовсе не играл лишь служебную роль. Он вполне соответствовал духу шопеновской музыки. В многообразной, чисто шопеновской орнаментике мы порой слышали неясные голоса природы: шелест листьев, всплеск воды, соловьиные трели.
Первое отделение завершилось под гром рукоплесканий. Серхио Тьемпо поднялся из-за рояля. Растроганный, восхищенный настроением публики, он сыграл еще и на «бис».
КАК БЫ В ПРОТИВОВЕС РОМАНТИЧЕСКОМУ, несколько сентиментальному Концерту Шопена во втором отделении прозвучала Первая симфония Малера — сочинение, полное музыкальной значимости и глубины. Сложность и своеобразие этой музыки, окрашенной одновременно в светлые и драматические тона, были тонко переданы дирижером и оркестром.
Эта симфония, естественно, тоже имеет свои «эталонные» интерпретации. Она звучала в исполнении многих выдающихся дирижеров и оркестров. Но одна из самых больших прелестей музыки как раз в том, что каждое поколение исполнителей прочитывает шедевры по-своему, давая нам дополнительные свидетельства того, как подлинно талантливое творение способно вместить в себя весь последующий опыт исполнителей. Первая симфония Малера — из числа таких творений.
Слушаешь — и кажется, что время в зале измеряется по каким-то другим законам: мало или много прошло времени, неизвестно. Испытываешь величайшую радость от согласного звучания оркестра, от каждого аккорда, от каждого инструмента в нем…
…Симфония возникает из абсолютного покоя и тишины. Время от времени тишина нарушается таинственными ходами по квартам и отдаленными, приглушенными фанфарами (кларнеты, затем засурдиненные трубы). Наконец рождается тема, излагаемая виолончелями, симфония переходит в маршеобразное движение. Разворачивается торопливая дискуссия инструментов, потом в остром ритме торопливо и как бы шутя они принялись излагать маршеобразную тему. С каждым тактом открывалась музыка небывалого мышления, характера, стиля, способа выражения.
Трактовка симфонии обжигала страстностью высказывания. И дело здесь не в одном лишь темпераменте, с каким вел дирижер оркестр, а в отношении оркестрантов к музыке, какое бывает разве что на самых волнующих премьерах. Ведь сегодня, к сожалению, редко приходится видеть одухотворенные лица в оркестре. Музыканты филармонического оркестра живут музыкой, и каждый миг она не перестает быть живой и прекрасной. И это отражается на их лицах. Дело еще и в том, что прочтение партитуры было удивительно созвучно самым сокровенным идеям, владеющими нашими умами сегодня. Развивая и углубляя авторскую концепцию симфонии, дирижер подчеркнул ее высочайший этический пафос. Нельзя не отметить безупречно выстроенную им линию огромного эмоционального крещендо к кульминации третьей части.
С каким внутренним спокойствием, с какой редкой слитностью тембров отдельных инструментов звучали групповые соло. Трудно забыть также, как великолепно звучали соло духовых инструментов, — фагота, гобоя с его залихватским подпрыгиванием мотива, трубы, кларнеты, тубы… В принципе стыдно не знать фамилии всех артистов, получая такое удовольствие, каким все мы обязаны этим замечательным людям.
А каков был финал, прозвучавший сначала как взрыв отчаяния! Редкие фанфары тромбонов и труб, грохот литавр, короткие фразы, звучащие то у одной, то у другой группы инструментов… Ниспадающие пассажи накатываются на слушателя подобно волнам бушующего моря. Здесь развертывается страшная битва. А потом вступает полная обаяния и лирики мелодия скрипок и виолончелей. Эта волнующая лирика символизирует идеал, во имя которого велась отчаянная борьба. И вот ликующая торжественным апофеозом жизни кода симфонии…
Концерт оставил в целом впечатление истинного праздника музыки. Он послужил еще одним доказательством того, что музыка и в наши зачумленные дни способна помочь нам обрести надежду.
