Как вы думаете, чем занимаются нормальные люди после тяжелого рабочего дня в девять с лишним вечера? Да, вы угадали. В холодный декабрьский вечер мы разговаривали с адвокатом Айком Алумяном о письме его подзащитного Артура Айвазяна, поступившего из УИУ «Артик», где тот отбывает срок — 14 лет.
Это не первое письмо в редакцию «ГА», и все подобные послания прочитываются. В данном случае речь шла о перспективах освобождения от дальнейшего отбывания срока человека, отсидевшего уже 11 лет из 14. Что из этого получилось и вообще о проблеме в целом и был разговор.
— Расскажите о принципах досрочного освобождения.
— С учетом тяжести совершенного преступления (а также фактора совершеннолетия) осужденные получают право на освобождение от дальнейшего наказания по мере отсидки 1/4, 1/3, 1/2, 2/3 и 3/4 срока.
— Хорошо. Скажем человек отсидел свои 2/3, а дальше?
— Дальнейшую судьбу определяет суд. В его правовой компетенции решить, исправился ли осужденный и есть ли необходимость его содержания за решеткой.
— Ваш подзащитный отсидел по максимуму — 3/4. Но, судя по адресу писем из колонии в Артике, продолжает сидеть…
— Да. Все дело в существующем у нас механизме условно-досрочного освобождения — что до рассмотрения судом, то заявление осужденного должно пройти еще две инстанции. Первая из них — административная комиссия, в которую входят сотрудники УИУ. Они должны прочитать заявление и дать ему ход. Или не дать. Тогда вопрос закрыт.
— Без суда?
— Именно без суда. Именно так и получилось с Айвазяном. Решение комиссии опротестовано и находится в судебных инстанциях. Это долгий и практически бесплодный путь.
— А если б комиссия дала «добро»? Тогда суд?
— Нет. Тогда еще одна комиссия — независимая. Последнее слово, если можно, обозначьте в кавычках…
— А эта комиссия зачем? Она ведь в тюрьме за поведением осужденных не следит и из первых рук не знает, исправился человек или нет?
— Эта комиссия (куда входят представители различных структур — полиции, омбудсмена, Палаты адвокатов и др.), на мой взгляд, является совершенно лишним звеном. Более того, нет каких-либо четких критериев ее деятельности. Адвокат Николай Багдасарян в свое время вышел из этой комиссии, подвергнув резкой критике существующие и изобилующие коррупционными рисками реалии. После этого шага совет Палаты адвокатов отозвал еще двух своих представителей из аналогичных «независимых» комиссий, не желая участвовать в произволе.
— А когда появился этот второй барьер?
— Несколько лет назад в Уголовно-исполнительный Кодекс РА ввели дополнение (ст. 114-115). Но критериев оценки, повторяю, там нет. И осужденному просто невдомек, как он должен себя вести, чтобы получить одобрение «независимой» комиссии. А это вызывает и недовольство, и неадекватную оценку, когда видишь, что при таком же поведении и при тех же сроках и статьях соседа по камере отпустили, а тебя «тормозят»… Это может обернуться вспышкой протеста.
— Что же вы предлагаете?
— «Независимые» комиссии просто надо упразднить, как бесполезное и крайне сомнительное звено. В принципе нет правового смысла и в первом барьере. По моему глубокому убеждению, между человеком и судом не может быть барьеров. Право человека на обращение в суд не должно ограничиваться. То есть отсидел он положенную долю — пусть обращается сам в суд, без чьей-то визы. Понятно, что судья обязательно ознакомится с мнением персонала колонии, узнает особенности поведения заявителя, взвесит все обстоятельства и только потом вынесет решение в совещательной комнате.
— А как вообще это обставлено в мировой практике?
— Насколько мне известно, между человеком и органом, решающим вопрос досрочного освобождения, нет других (накладывающих вето на заявление) структур.
— А как решаются у нас вопросы пожизненно заключенных?
— После 20 лет срока, отбывающие пожизненное заключение имеют право вступить на тот самый путь, о котором мы говорили: два барьера и точка в суде.
— А что в конце концов ожидает тех, чью смертную казнь заменили пожизненным?
— Это неоднозначная ситуация. Фактически они подвергнуты сейчас такому виду наказания, которого на момент совершения ими преступления не существовало. А это уже правовой казус. Более того, он усугубляется тем, что бывшие «смертники», а ныне «пожизненные» лишены права на заявление о досрочном освобождении, хотя другие люди с их статусом могут обратиться. Полагаю, все это рано или поздно дойдет до Евросуда. Но лучше бы нам самим разобраться.
— И с комиссиями тоже?
— Конечно. Это вообще нонсенс. Может быть, сравнение не совсем уместно. Но два барьера между человеком и судом похожи на то, как если бы кто-то решал, имеет ли право этот человек молиться Богу? И запрещал. Зачем запрещать молитву? Пусть все молятся, а Бог уж сам решит, какая из молитв достойна внимания.