В этом году мировая общественность отмечает 100-летие со дня рождения великого симфониста XX века Дмитрия Шостаковича.
Известно, как тепло композитор относился к Армении, армянским музыкантам, с которыми на протяжении долгих лет его связывали тесные творческие и дружеские контакты. Своими воспоминаниями о встречах с Шостаковичем делятся композиторы Александр Арутюнян, Эдвард Мирзоян и Адам Худоян.
Александр АРУТЮНЯН:
"Как же силен был его дух!"
Будучи в январе 1963 года в Москве, я узнал о предстоящем просмотре в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко новой постановки оперы Д. Шостаковича "Катерина Измайлова". В 1935 году после печально известной статьи в "Правде" "Сумбур вместо музыки" эта опера (в то время она называлась "Леди Макбет Мценского уезда") была изъята из репертуара и фактически запрещена. Теперь она должна была приобрести право на новую жизнь. . .
И ВОТ Я СИЖУ В ЗАЛЕ ТЕАТРА. Начинается музыкальное действие. Работа по музыкальному воплощению оперы была проделана на самом высоком уровне дирижером Геннадием Проваторовым. Катерину пела ведущая артистка театра Э. Андреева — одна из лучших исполнительниц этой роли как в вокальном, так и в сценическом отношении. Когда в конце оперы прозвучал потрясающий душу хор каторжан, невозможно было удержать слезы. Сидевший рядом со мной Г. И. Литинский то и дело повторял: "Гениально, гениально. . . "
Здесь же в зале состоялось обсуждение постановки, которое вел Д. Б. Кабалевский. Звучали славословия в адрес автора. Переживания Шостаковича отражались на его лице, которое он то и дело прикрывал рукой. "Так должен чувствовать себя родитель, присутствующий при втором рождении своего любимого ребенка", — подумал я. И попросил слова. Речь моя была, может, чересчур горячей и взволнованной. Закончил я ее фразой: "Как могла такая жемчужина лежать в навозе этого гнусного постановления?" До сих пор чувствую на себе испуганные взгляды присутствующих. . .
Шостакович вел себя при обсуждении сдержанно — вероятно, ценой больших нравственных усилий. "Я признателен своим друзьям и коллегам, пришедшим на это запоздалое возвращение оперы к жизни".
Внизу, в гардеробной, я подошел к Шостаковичу, обнял и поцеловал его, а он сказал: "Дорогой, я очень вам благодарен за выступление, но не слишком ли вы перегнули?" Я ответил, что ничего не могу поделать со своим характером.
В 1963 ГОДУ ОТКРЫЛСЯ ДОМ ТВОРЧЕСТВА КОМПОЗИТОРОВ В ДИЛИЖАНЕ. В первое же лето в Дилижан приехал отдыхать и работать Дмитрий Дмитриевич. Ему предоставлен был коттедж N8 недалеко от столовой. В то лето в Доме творчества был со своей семьей и я, работал над 1-м актом своей оперы "Саят-Нова".
В Дилижане мы старались не мешать Д. Д. Шостаковичу, если только сам он не предлагал во время прогулок пройтись в сторону леса. Выходил он в спортивных тапочках, гулял, опираясь на крепкий сук. В одну из таких встреч он сказал, что слышал о моей работе над оперой и ему интересно было бы с ней ознакомиться. Показанный мною материал (половина 1-го акта и несколько страниц начатой партитуры) он одобрил. На мой вопрос, не будет ли воспринято введение в канву оперы песен Саят-Новы, как легкий выход из положения, он возразил: "Смотря как творчески претворить". И привел ряд примеров из классики.
Я рассказал Дмитрию Дмитриевичу, что к 250-летию Саят-Новы намечается торжественное заседание и что первый секретарь ЦК Компартии Я. Н. Заробян считает целесообразным показать участникам заседания 1-й акт моей оперы. Шостакович отнесся к сказанному резко отрицательно, сравнил это с книгой, в которой написана только первая глава, а как дальше пойдет развитие — неизвестно. "Я вам не советую этого делать", — сказал он.
Но слишком, видимо, велик был соблазн увидеть хотя бы этот 1-й акт в живом звучании, с декорациями и костюмами. Показ его действительно состоялся в день торжественного заседания к юбилею великого ашуга 27 октября 1963 года. Шла прямая телевизионная трансляция. В спектакле были заняты Ваан Миракян (Саят-Нова) , Татевик Сазандарян (Анна) и другие ведущие артисты. Дирижировал Арам Катанян.
Тысячу раз был прав Шостакович! Я и сам почувствовал нецелесообразность показа одного, изолированного акта, который словно повис в воздухе. Неудовлетворенность стала причиной того, что в течение ряда лет после этого я не притрагивался к любимой теме.
В ДЕКАБРЕ 1974 ГОДА Я ВНОВЬ НАХОДИЛСЯ В МОСКВЕ в связи с концертами хора Хорового общества Армении под руководством Эммы Цатурян. В программу были включены и мои произведения. Из гостиницы я позвонил Шостаковичу, который еще в Дилижане просил навестить его.
Дмитрий Дмитриевич назначил мне встречу на 12 часов дня. Зная его пунктуальность, я ровно без трех минут 12 позвонил в дверь его квартиры. Беседовали мы с ним минут пятьдесят. Больше рассказывал я, а он внимательно слушал. Узнав, что я написал "Рапсодию", отнесся к этому очень одобрительно.
Из Еревана я привез Шостаковичу бутылку шустовского коньяка 1902 года. Увидев на этикетке дату, Дмитрий Дмитриевич сказал: "Так этот коньяк на четыре года старше меня. . . "
Я не хотел злоупотреблять его временем и только попросил у него партитуру его Пятнадцатой симфонии, которой уже не было в продаже. Из оставшихся у него двух экземпляров он подарил мне один с теплой надписью.
Поставив на партитуре дату 10 декабря 1974 года, он сказал: "Сейчас декабрь. Говоря словами Пушкина и музыкой Чайковского — что год грядущий мне готовит?" Не думал я тогда о роковом смысле этих слов. Вскоре Дмитрия Дмитриевича не стало. . .
Эдвард МИРЗОЯН:
"Это было великолепное исполнение"
11 и 12 июля 1942 года в Ереване была исполнена Седьмая симфония Дмитрия Шостаковича — как было принято считать, после Куйбышева и Ленинграда. Я решил разобраться в этом событии, и обнаруженная в архиве художника Ашота Мирзояна программа этих концертов подтвердила мои предположения, что это не совсем так.
ПОСЛЕ ПРЕМЬЕРЫ СЕДЬМОЙ СИМФОНИИ ШОСТАКОВИЧА В КУЙБЫШЕВЕ, которая состоялась 5 марта, симфония сначала была исполнена в Ереване, а потом уже, в августе 1942 года — в Ленинграде. Она прозвучала в Театре оперы и балета им. Спендиарова в исполнении объединенного оркестра филармонии и оперного театра под управлением Михаила Тавризиана.
Я тогда был солдатом 964-го артполка 409-й дивизии, которая стояла в Ленинакане, и мне выпало счастье присутствовать на этих двух концертах. Могу засвидетельствовать: это было великолепное исполнение.
На днях я встретился с приехавшей из Москвы Нами Микоян. Она рассказала, что тоже присутствовала на этой премьере вместе со своими родными — Григорием Артемьевичем Арутюняном и его женой. Это еще один интересный штрих: на концерте присутствовал первый секретарь ЦК Компартии Армении. Разумеется, он тоже принял участие в организации этих концертов, придав им государственное значение.
Концерт был грандиозным, оркестр состоял из 110 музыкантов, со вступительным словом выступил известный музыковед Александр Шавердян. И это происходило, когда Гитлер уже был в Моздоке и нацеливался на Закавказье!
Еще одна подробность. Известно, что в архиве Мариэтты Шагинян хранятся 50 писем Дмитрия Дмитриевича Шостаковича к ней. В одном из них, написанном из Куйбышева, Дмитрий Дмитриевич благодарит Мариэтту Шагинян за поздравление в связи с окончанием Седьмой симфонии и пишет, что симфония оказалась длинной, в 120 минут, и что здесь намереваются ее исполнить в ближайшие две недели под управлением С. А. Самосуда. . .
Адам ХУДОЯН:
"Великий и такой простой"
С Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем я впервые встретился в Ленинграде, куда в 1939 году поехал, чтобы поступить в музыкальный техникум. В те годы в Союзе композиторов Ленинграда часто проводились прослушивания новых произведений ленинградских композиторов с последующим обсуждением.
ЗАПОМНИЛОСЬ ОДНО ИЗ ТАКИХ ПРОСЛУШИВАНИЙ, посвященное симфонии Николая Андреевича Тимофеева. Произведение исполнялось в четыре руки. Партитуру смотрели сидевшие в первом ряду ведущие композиторы Ленинграда во главе с Шостаковичем. При обсуждении первым слово взял Дмитрий Дмитриевич. Вначале он похвалил симфонию: "Все мы многому можем поучиться у Николая Андреевича. . . " Затем отметил, что симфония написана в ре мажоре, и неожиданно "смодулировал": "И вот эта тянучка тянется очень, очень долго". После чего перешел к разбору симфонии, не оставив, как мне показалось, камня на камне. . .
И надо же! Будучи в 1945 году в творческой командировке в Москве, я был направлен для консультации к тому же Н. А. Тимофееву. На встрече со мной он продемонстрировал все ту же симфонию, которую, по его словам, он основательно переработал, учитывая замечания Шостаковича. Мне очень понравилась, в частности, добротно выполненная оркестровка симфонии. И здесь, как во множестве других случаев, критическое слово Шостаковича принесло свою пользу.
В 1952г. ШОСТАКОВИЧ ПРИЕХАЛ В ЕРЕВАН с авторскими концертами вместе с квартетом имени Комитаса. В программу, как помню, входили и фортепианные прелюдии в авторском исполнении, Первый квартет и фортепианный квинтет при участии автора. Малый зал Армфилармонии был переполнен.
Музыка Шостаковича в авторском исполнении буквально вонзилась в мое сердце. Его произведения заставляли задуматься о многом. Привлекал и пианизм Шостаковича, цепкость его пальцев, жесткая графичность звуковых линий.
В тот год мы начали готовиться ко Второй декаде армянского искусства и литературы в Москве. Декада состоялась в 1956 году, но первые прослушивания проходили заранее. Шли репетиции симфонического оркестра.
Лазарь Сарьян, Эдгар Оганесян и я обещали повезти Шостаковича в Эчмиадзин, но получилось так, что в тот день Михаил Малунциан назначил репетицию моей симфонической поэмы "Севан". Узнав об этом, Шостакович предложил: "Давайте послушаем репетицию, а потом поедем в Эчмиадзин. я люблю даже, когда оркестр настраивается".
Конечно, услышать мою поэму целиком не удалось: репетиция считалась генеральной, однако Малунциан, по своему обыкновению, останавливал оркестр.
ПОЕХАЛИ В ЭЧМИАДЗИН. Машину вел наш друг, известный автораллист Генрих Заргарян (брат пианиста Якова Заргаряна). Неожиданно на шоссе выскочила собака, но Генрих так виртуозно объехал ее, что казавшееся неизбежным столкновение было предотвращено. Шостакович, восхищенный мастерством водителя, беспрестанно повторял: "Как хорошо, что собаку не задавили. . . "
Ему очень понравился Эчмиадзинский собор. Зашли мы и в музей. Священнослужитель с воодушевлением рассказывал об экспонатах музея: "Вот это обломок Ноева ковчега, а вот копье, которым пронзили Христа на кресте. . . " В другой комнате в углу мы увидели посмертную маску Комитаса. Долго стоял перед ней Шостакович. При выходе из музея служитель приблизился к нам со специальным подносом для пожертвований. Шостакович положил на поднос 200 рублей. . .
1954 ГОД СТАЛ ГОРЕСТНЫМ ДЛЯ СЕМЬИ ШОСТАКОВИЧА. В тот год в Ереване при трагических обстоятельствах скончалась его жена — Нина Васильевна. Физик по специальности, она работала под руководством знаменитого ученого академика Артема Алиханяна на станции по исследованию космических лучей на Арагаце. Накануне Нина Васильевна вместе с Артемом Исааковичем Алиханяном спустилась с высокогорной станции в Ереван, чтобы на следующий день вылететь в Москву с докладом. Остановилась на квартире Артема Исааковича. Вечером послушали концерт Александра Вертинского в Малом зале Армфилармонии. В тот час еще ничто не предвещало трагедии.
Посреди ночи, внезапно почувствовав себя плохо, Нина Васильевна будит Артема Исааковича. Тот, увидев на столе недоеденное пирожное, подозревает пищевое отравление. Вызывают "скорую". Врачи тут же понимают, что это не отравление, и перевозят Нину Васильевну в Первую больницу. Производится хирургическое вмешательство, вскрывают брюшную полость и. . . обнаруживают рак кишечника с метастазами. Положение безнадежное. Сообщают в Москву Шостаковичу, который с дочерью Галиной тут же вылетает в Ереван. Останавливается на квартире А. Алиханяна.
. . . Шостакович вошел к жене, а мы все ждали во дворе больницы. Вскоре он возвратился: "Она нас покидает". Снова позвали его. Время тянулось невыносимо медленно. Выйдя к нам, Шостакович сказал: "Такая чудная погода, и такая трагедия!" И закрыл лицо руками. . . Произошло это 4 декабря 1954 года.
Menu
