МУЗЕЯ ЗА ХОЗЯЙКОЙ НЕ ВИДАТЬ

Написать эту статью я порывался давно, брался за нее много раз, но каждый раз откладывал решение. Слишком уж неприятная тема, слишком много в ней щекотливых моментов. Но, с другой стороны, речь идет о Музее Ованеса Туманяна, таком родном и близком очаге культуры. Ведь это наш с вами музей, это наше национальное достояние, наше сокровище, это достопримечательность нашего города.
"Золотой век" музея, основанного в 1953г. женой и дочерьми Туманяна, завершился в 1989г. , когда ушла из жизни младшая дочь поэта и бессменный директор музея Тамара Ованесовна. Для музея наступили новые, трудные времена.
Но самое худшее время для музея пришло несколько позднее, в 1997г. , когда волевым решением министра культуры, не без деятельного участия Вано Сирадегяна, на должность директора была назначена Вержине Мовсисян. С ее приходом нормальная творческая обстановка в музее была парализована, новоназначенного директора спустя некоторое время стали — заметим, небеспричинно — бойкотировать практически все туманяноведы. Забегая вперед, заметим, что это бойкотирование, взаимное неприятие и вообще ненормальная обстановка в музее продолжаются по сей день.
Ирония ситуации заключалась в том, что в те годы вся республика была дана на откуп аодовским временщикам и выдвиженцам. Кадровая чехарда стала повсеместным явлением. Протекционизм процветал вовсю, а деловые и профессиональные качества отступили даже не на второй, а на десятый план. Только этой всеобщей "смутой" можно как-то объяснить и мотивировать назначение Вержине Мовсисян, которая оказалась здесь совершенно случайным человеком. Только этим контекстным восприятием можно объяснить, что научная и литературная общественность безропотно приняла такое, мягко говоря, неоптимальное назначение.
Это совершенно невероятно, уму непостижимо, но тем не менее приходится констатировать, что руководство Музеем Туманяна было доверено и поручено человеку, который не имеет никакого представления о специфике музейной работы, о научной работе и работе с архивными фондами.
И пошло-поехало. Буквально с первых же дней всем стало совершенно очевидно: на должность директора музея Вержине Мовсисян вступила с одной-единственной целью — прибрать его к рукам. С первого дня своего вступления в должность она стала целеустремленно и планомерно осуществлять свой нехитрый замысел. Приказ о ее назначении был подписан 1 апреля 1997г. , а уже через две недели в Министерство культуры, по делам молодежи и спорта была представлена "Справка", что Музей Ов. Туманяна оценен в 9106951 драм (все, как видите, подсчитано с точностью до одного драма, у нас — как в аптеке!). Заметим, что тогда это было меньше $20 тысяч. Надо ли объяснять, что это смехотворная цена, не составляющая даже одного процента реальной стоимости музея? И надо ли объяснять, с каким "прицелом" составлялась эта филькина грамота? Новоявленный директор не просто почувствовала себя полновластной хозяйкой музея, она решила стать его собственницей. С молниеносной скоростью были подготовлены все необходимые документы. Еще раз напомним, что в это же самое время за бесценок, по бросовым ценам высшее руководство страны раздаривало своим "идеологическим соратникам" целые учреждения, трехэтажные детские сады, стадионы, заводы, лечебницы, производственные корпуса. . .
И можно не сомневаться, что и эта позорная акция была бы благополучно осуществлена, если бы не своевременное вмешательство наследников Туманяна и видных деятелей науки, культуры и искусства. С письмами протеста выступили Сильва Капутикян, Эдвард Джрбашян, Левон Ахвердян, Вараздат Арутюнян, Анаит Саинян, Эдвард Мирзоян, Александр Григорян. Было опубликовано и коллективное письмо протеста — за подписью 23 академиков и докторов наук. Это произвело впечатление, возымело должное действие на тогдашнего министра культуры Армена Смбатяна, и он пошел на попятный. Это был первый звонок, первые "цветочки".
Поскольку де-юре дело с приватизацией не выгорело, она решила приватизировать музей де-факто. Музей стал для нее семейным бизнесом. Выручку от продажи входных билетов, экскурсий, за предоставление разного рода услуг она также систематически "приватизировала", вследствие чего на нее обратили внимание правоохранительные органы. В прокуратуре против нее было возбуждено уголовное дело, которое впоследствии, с учетом определенных обстоятельств, спустили на тормозах.
Вскоре разразился новый скандал. В мемориальных комнатах Музея Туманяна с благословения министра и его музейного протеже были проведены съемки фильма, причем одна из сцен снималась в постели великого поэта, а затем состоялось импровизированное застолье с использованием бесценных музейных экспонатов — мебели, сервировки, утвари и т. д. Можете себе представить что-либо подобное в Доме-музее Блока или, скажем, Есенина? Не можете? Вот и я не могу. Но самым трагикомическим в этом прецеденте было то, что тикин Вержине так до сих пор и не осознала кощунственности содеянного. Ни слова сожаления. Ни слова раскаяния. Только искреннее недоумение: а что собственно произошло? Стоило ли поднимать такой шум из-за ветхой, задрипанной мебели, видавшего виды постельного белья, каких-то допотопных тарелок и пепельниц?
Новой инициативой тикин Вержине стал проект ликвидации мемориальной комнаты жены и дочерей Ованеса Туманяна. Ученому совету музея, видным архитекторам и общественным деятелям пришлось изрядно потрудиться, исписать горы бумаг и привести множество убедительных аргументов, чтобы заставить чиновников Министерства культуры наложить запрет на это губительное решение. Заметим, кстати, что эта комната до сих пор не включена в фонды музея и по сей день остается необработанным архив семьи Туманяна.
Не получилось с этим проектом — энергичная "хозяйственница" и не подумала унывать. Она распорядилась о снесении основной, несущей стены второго этажа здания. По этому поводу с протестами выступили в печати академик Э. Джрбашян и ученый совет музея. Потребовалось решительное вмешательство Комитета по защите памятников РА, чтобы заставить тикин Вержине восстановить стену.
Затем в феврале 2000 года из музея таинственным образом исчез бронзовый бюст Ольги Туманян, выполненный скульптором Т. Чорекчяном в юбилейном 1969г. Министерство культуры на это ЧП вообще не отреагировало.
Прошло еще немного времени, и тикин Вержине загорелась новой идеей: открыть на территории музея уютное кафе. И долгое время подогревала себя радужными планами, но и здесь напоролась на "непонимание" наследников поэта и общественности, интеллигенции. А о том, что она так и не смогла провести в своем сознании демаркационную черту между музеем и собственным домом, свидетельствовали оживленные застолья, периодически проводимые в мемориальной гостиной Туманяна.
С головой окунувшись в хозяйственную и строительно-ремонтную деятельность, директор музея совершенно упустила из виду, что время от времени необходимо проводить и литературные мероприятия, отмечать важные юбилеи. Среди "забытых" юбилеев оказалось и 100-летие "Вернатуна", 100-летие поэмы "Ануш", 50-летие музея. . . К тому времени уже перестали проводиться традиционные ежегодные "Туманяновские чтения", наследники поэта, ученые-исследователи и туманяноведы перестали посещать музей, перестал функционировать и служить своему прямому назначению зал для научных сотрудников. . .
Новая метла, как известно, метет по-новому. Тикин Вержине "попросила" из музея чуть ли не всех "старорежимных" сотрудников, знатоков жизни и творчества Туманяна, за мизерную, чисто символическую музейную зарплату верой и правдой служивших делу пропаганды и популяризации жизни и творчества поэта среди новых поколений наших соотечественников. И при этом не забыла "порадеть родным человечкам", назначив экскурсоводами совершенно некомпетентных и неподготовленных, но зато "своих" людей. Три раза директор музея получала строгие выговоры, в том числе и за нарушение финансовой дисциплины. Но они также не пошли ей впрок.
Есть у тикин Вержине и другая "слабость": она беззастенчиво приписывает себе всю деятельность музея. Скажем, фонд "Линси" произвел ремонт здания — она везде и всюду заявляет, что это она отремонтировала музей. Своей личной заслугой считает она и открывшуюся 5 октября с. г. экспозицию музейных документов и материалов, которая фактически полностью повторяла прежнюю экспозицию, подготовленную в 1994 году сотрудником музея Наирой Азарян и приуроченную к 125-летию рождения поэта. "Новая" экспозиция отличается от прежней только нарушенной хронологией и перестановкой экспонатов. Мимоходом заметим, что на подготовку этой экспозиции было выделено $16 тысяч. Другой бы не стал афишировать столь очевидное присвоение чужого труда и нарушение авторских прав своего же сотрудника, но тикин Вержине не была бы сама собой, если бы не представила себя ее автором и вдохновителем, не устроила помпезную презентацию, пригласив на нее "нужных" людей и получив от Министерства культуры награду за свои "труды".
Тикин Вержине твердит по каждому поводу и без повода, что она получила музей в заброшенном состоянии, что ей пришлось начинать чуть ли не с нуля, но это тоже очень далеко от истины. Она получила "в наследство" шесть полностью готовых, обставленных мебелью и утварью комнат семьи Туманяна, а также комнату "Вернатун". Считаем нелишним отметить, что подавляющее большинство — 80% — экспонатов подарены музею семьей поэта. И наконец, вопреки ее утверждениям, тикин Вержине не имеет никакого отношения и к панораме "Ануш", которая была открыта задолго до ее прихода в музей.
Тикин Вержине отлучила от музея не только ученых-туманяноведов, но и немногих здравствующих прямых наследников Туманяна, то есть вообще всех, кто не поддакивал ей и не заискивал перед ней. Среди "неугодных" оказалась и внучка Туманяна Ирма Сафразбекян, изъявившая желание бесплатно работать консультантом. Но тикин Вержине была нужна полная бесконтрольность в действиях, и она совершенно бесцеремонно отказалась от услуг "опасной" помощницы. И выдала новую сакраментальную фразу: "Пока я здесь, никто из потомков Туманяна не войдет в эту дверь". Отметим по этому поводу, что во всех мемориальных музеях бразды правления находятся в руках наследников, они принимают деятельное участие в его судьбе, в назначении и смещении руководства, в организуемых мероприятиях.
Нужно ли говорить, что за любой из приведенных "проколов", даже за неизмеримо менее значительную провинность в любом другом случае любой другой директор любого другого учреждения давно уже был бы освобожден от занимаемой должности. Но в нашем случае весь комплекс грубейших ошибок и просчетов, допущенных со стороны тикин Вержине и свидетельствующий о ее полной безответственности и неспособности выполнять свои прямые обязанности, оказывается недостаточным для смещения. Если в чем-то В. Мовсисян действительно преуспевала на протяжении всей своей директорской деятельности, так это в настраивании общественности и интеллигенции против себя и в создании компромата на себя. Многие ее высказывания стали крылатыми выражениями, ходячими анекдотами, они кажутся чем-то из области невероятного. Когда ей сказали, что книги уникальной в своем роде библиотеки Туманяна хранятся в сырых, влажных помещениях и находятся в плачевном состоянии, она ответила: "Ничего с ними не произойдет. Высохнут и станут как прежде". О подобных "перлах" сказано и написано более чем достаточно.
В последнее время на законодательном уровне было решено, что лица, которым исполнилось 65 лет, не имеют права занимать руководящие должности в некоммерческих учреждениях. В силу этого решения были освобождены от занимаемых должностей 23 руководителя, люди с большими заслугами, хорошо себя зарекомендовавшие и вполне работоспособные. Но закон есть закон, и все они беспрекословно подчинились его требованию. Увы, как уже догадался читатель, и этот закон благополучно миновал "непотопляемого" директора Музея Туманяна.В периодике было около 40 публикаций с резкой критикой деятельности тикин Вержине. Проблемы Музея Туманяна "и вокруг него" стали предметом обсуждения специально организованного "круглого стола", на котором Сильва Капутикян, назвав музей "святым для каждого армянина Домом", отметила, что для страны, имеющей Матенадаран, недостойно с таким пренебрежением относиться к национальным ценностям. В знак протеста из ученого совета музея вышли академики Э. Джрбашян, Л. Ахвердян, другие ученые-туманяноведы. Однако все эти публикации и обсуждения вызывали у директора музея лишь раздражение и активное неприятие. Каждая публикация оборачивалась "головной болью" не только для ее автора, но и для всей редакции.
В своих ответных письмах тикин Вержине огульно открещивается от всех обвинений в свой адрес, отрицает даже самые очевидные факты. Все это, заверяет она, не что иное, как происки предубежденных недоброжелателей, возводящих на нее напраслину, наводящих "тень на плетень". Тикин Вержине воспринимает любую критику в свой адрес с видом оскорбленной добродетели — как организованную акцию, как заведомо предвзятое отношение к себе. И не только к себе. В каждом упреке в свой адрес она усматривает проявление неуважения к памяти писателя Гранта Матевосяна. И при жизни супруга, и после его смерти она прикрывалась его именем и авторитетом, как щитом. Изменилась только интонация. Если раньше она говорила: "Вы что, не понимаете, с кем имеете дело? Так знайте же, меня вам не перебороть", — то теперь ее оборонительная стратегия выглядит так: "Вы думаете, что если Гранта нет, значит меня некому защитить?"
И ее защищают. Защищают ответственные чиновники Министерства культуры, курирующие музеи, защищают то и дело сменяющие друг друга министры культуры. . . Но кто защитит великого поэта Ованеса Туманяна, судьба которого удивительно похожа на судьбу его многострадального народа? Кто защитит великого писателя Гранта Матевосяна от нескончаемого апеллирования к его авторитету, от дешевого спекулирования его именем и заслугами? Кто защитит Музей Туманяна от развала и равнодушия, от безответственности и некомпетентности человека, волею случая и каприза смутного времени назначенного на должность, которой он не соответствует ни по каким параметрам? Наконец, кто защитит всех нас — от засилья бескультурья, от тотальной непрофессиональности и некомпетентности управленческого аппарата?