Эта статья, опубликованная в номере "Агоса" от 19 января, стала "лебединой песней" Гранта Динка. Он был убит в тот же день. В ней сказано все.
Когда прокуратура Шишли начала следствие по обвинению меня в "унижении национального самолюбия турок", я не испытал никаких опасений.
Это был не первый случай. С подобным судебным делом до этого мне пришлось столкнуться в Урфе. Три года подряд меня судили по обвинению в "унижении турок" только за то, что в 2002 году, участвуя в конференции в Урфе, в своем выступлении я сказал: "Я не турок, я — армянин Турции". Тогда я даже не знал о ходе судебных заседаний. Они меня абсолютно не интересовали. В заседаниях вместо меня принимали участие мои друзья — адвокаты из Урфы.
Довольно спокоен я был и во время дачи показаний в прокуратуре Шишли. В конце концов всем хорошо были известны и мои статьи, и мои намерения. Я был уверен, что прокурор, вместо того чтобы прочитать отдельное, не имеющее какого-либо смысла предложение, прочитает статью полностью и с легкостью поймет, что я вовсе не намерен "унижать турок", и положит конец этой комедии.
Я был уверен, что следствие не придет к выводу о возбуждении против меня судебного дела.
Я был самоуверен
К моему удивлению, судебное дело было возбуждено. Однако я не утрачивал оптимизма. До такой степени, что я обратился к обвинявшему меня в прямом эфире телевидения адвокату Керинчсизу и сказал: "Пусть не очень воодушевляются, суд мне никакого приговора не вынесет, а в случае осуждения, я покину страну".
Я был самоуверен, потому что в статье не имел никакого намерения и умысла унизить турок. Это ясно понимали читатели всего цикла моих статей. К примеру, экспертная комиссия, состоящая из 3 преподавателей Стамбульского университета, в своем заключении подтвердила этот факт. Так что для каких-либо опасений причин не было, и, казалось, что на том или ином этапе судебного процесса допущенная ошибка будет обязательно исправлена.
Оставалось терпеливо ждать. Но ошибка не была исправлена. Несмотря на заключение экспертов, прокурор потребовал осудить меня.
За этим последовало решение судьи — 6 месяцев лишения свободы. Узнав об этом, я испытал горькое разочарование. Я был растерян. . . Обида и мое возмущение достигли кульминации. Я терпел дни, месяцы, думая про себя: "Когда суд закроет мое дело, вы пожалеете о сказанном и написанном вами обо мне. После каждого судебного заседания газеты в разделах и колонках новостей, а телевидение в своих сообщениях подчеркивали, что я якобы сказал: "Кровь турка ядовита". И каждый раз я становился все более известным как "враг турок".
В коридорах суда фашисты с шовинистической руганью набрасывались на меня. Меня оскорбляли транспарантами. На протяжении месяцев угрозы, содержащиеся в телефонных звонках, сотнях электронных и обычных писем в мой адрес, с каждым разом приобретали все более опасный характер.
Я полагал, что, когда решение суда будет обнародовано и истина установлена, эти люди устыдятся сделанного ими.
Мое единственное оружие — искренность
Однако когда приговор был оглашен, все мои надежды обратились в прах. Я оказался в очень тяжелом положении. Судья вынес приговор от имени "турецкой нации" и юридически подтвердил факт моего "унижения турок". Я мог вынести все, но с этим трудно было смириться. Я был убежден, что если кто-то по этническим или религиозным причинам унижает тех людей, с которыми живет в одной стране, становится шовинистом, а это непростительно.
Вот в таком душевном состоянии я обратился к ожидавшим меня у дверей журналистам, которые хотели узнать, действительно ли я намерен покинуть страну. Я заявил им: "Я посоветуюсь со своими адвокатами. Я обращусь в Кассационный суд. В случае необходимости — и в Европейский суд по правам человека. После этого, если меня не оправдают, я покину страну, так как человек, осужденный по подобному обвинению, невольно унижая других граждан, не должен иметь права продолжать существовать рядом с ними".
После этих слов я вновь расчувствовался. Мое единственное оружие — искренность.
Сарказм
Как это ни удивительно, та темная сила, которая пыталась изолировать меня от людей в Турции и сделать очевидной мишенью, прицепилась и к этому моему заявлению и, обвинив меня в попытке воздействовать на судебный процесс, представила в суд новый иск.
Несмотря на то, что я представил это заявление всем СМИ, они увидели только опубликованное в "Агосе". И на этот раз я и руководители "Агоса" предстали перед судом по обвинению в оказании давления на суд.
По-видимому, это и есть то, что называется сарказмом. Если я был обвиняемым, то оказание влияния на суд было моим элементарным правом как обвиняемого. Но обвиняемого судили именно по этому обвинению, не учитывая это его право.
"Во имя турецкого государства"
Следует признать, что мое доверие к "системе правосудия" Турции довольно ослабло. Да и как ему было не ослабнуть? Неужели эти прокуроры и судьи, имеющие высшее образование, будучи выпускниками юридического факультета, не должны были быть наделены способностью верно понимать прочитанное ими.
Однако в этой стране, как уверенно заявляют многие государственные и политические деятели, судебная система не независима. И эта система защищает права не граждан, а государственных структур. Суды не на стороне людей, а под контролем государства.
Причем я совершенно убежден, что вынесенный мне приговор "во имя турецкой нации" на самом деле вынесен от имени турецкого государства. Поэтому мои адвокаты решили обратиться в Высший судебный совет. Однако кто мог гарантировать, что те темные силы, которые решили устрашить меня, не устрашат и упомянутый совет? Да и неужели совет выносит только правильные решения? И разве не этот совет поставил свою подпись под незаконным решением об отнятии общинных владений у национальных меньшинств?
Несмотря на усилия генерального прокурора
Тем не менее обратились. Ну и что? Генеральный прокурор Высшего судебного совета так же, как было отмечено и в экспертном заключении, отметил, что не видит здесь какого-либо преступления, и потребовал закрыть дело. Несмотря на это совет признал меня виновным.
Генеральный прокурор правильно понял смысл моей статьи, воспротивился решению совета и представил вопрос на обсуждение пленарного заседания совета.
Но что было поделать, если эти мощные силы, взявшиеся устрашить меня, были за кулисами и, по всей вероятности, на каждом этапе судебного процесса для многих неизвестными способами давали почувствовать свое присутствие. Вот почему пленарное заседание Высшего судебного совета большинством голосов подтвердило, что я унизил турок.
Словно голубь
Прискорбно, что цели достигли те, кто не жалел усилий, чтобы изолировать меня, сделать меня слабым и беззащитным. Более того, им удалось дезориентировать общество, посредством фальсификаций и сообщения неверной информации сформировать довольно значительный круг людей, который рассматривал Гранта Динка как человека, "унизившего турок".
Память моего компьютера заполнена сотнями гневных писем подобных людей, содержащих угрозы. (Следует сказать, что одно из этих интернетных писем, присланное из Бурсы, я, встревоженный опасностью его содержания, передал в прокуратуру Шишли, однако до сих пор не получил ответа, о чем считаю нужным известить.) Что и говорить, я не знаю, насколько эти угрозы реальны, насколько — нет.
А для меня истинный источник угрозы — те психологические муки, которые я испытываю. Сознание мое угнетено вопросом: "Что сейчас люди думают обо мне?" К сожалению, сейчас меня знают гораздо больше, чем прежде, и я чувствую, что люди шепчут друг другу: "Посмотри, не тот ли это армянин?"
По одну сторону моих мучений — любопытство, по другую — озабоченность. По одну сторону — бдительность, по другую — робость.
Словно голубь. Подобно ему я беспрестанно обращаю взгляд влево, вправо, назад и вперед. Голова моя, подобно его голове, — в постоянном движении, а движения — столь же быстры. Такова цена всего этого.
Что говорил министр иностранных дел Абдулла Гюль? Что говорил министр юстиции Джемиль Чичек? Они говорят: "Не стоит придавать такое значение 301-й статье. Разве кто-нибудь по этой статье осужден или арестован?" Будто платить цену предполагает только арест. Вот вам цена всего этого. . . Вот цена.
О министры, знаете ли вы, какая это тяжелая цена — осудить человека на голубиную боязливость? Знаете? Неужели вы никогда не видели голубя?
То, что называется "между жизнью и смертью".
Мои переживания, переживания моей семьи отнюдь не легки. Были моменты, когда я серьезно подумывал уехать из страны. Особенно в то время, когда угрозы были обращены моим близким. В такие минуты я всегда чувствовал себя в безвыходном положении.
По-видимому, это именно то, что называется "между жизнью и смертью". Я мог смириться со своей судьбой, однако подвергать опасности жизнь моих родных я не имел права. Я мог, конечно, сам по себе проявлять героизм, однако ради этого героизма подвергать опасности жизнь родного или даже незнакомого человека я не мог. Вот в такие безвыходные моменты я находил опору в своей семье, детях, и от них я получил самую большую поддержку. Мне доверяли. И где бы я ни был, они будут там же. Если бы я сказал: "Уедем" — они бы уехали, если бы я сказал: "Останемся" — они бы остались.
Остаться и сопротивляться
Ну ладно, но куда уехать? В Армению? Как мог такой, как я, восстающий против беззаконий, вытерпеть творящиеся там беззакония? Может быть, там меня ждали большие испытания?
А европейские страны — не для меня. Что было делать в Европе такому, как я, больше трех дней не способному прожить на Западе, так как на четвертый меня начинает мучить тоска по своей стране?
Благополучная жизнь не по мне
Оставив "огни ада", перебраться в "готовый рай" — такое не соответствует моей сущности. Мы претендовали на то, чтобы ад превратить в рай. И наше истинное желание, и вытекающая из уважения необходимость по отношению к тем тысячам знакомых и незнакомых людей, которые ведут борьбу за демократизацию Турции и поддерживают нас, — остаться в Турции.
Мы останемся и будем сопротивляться
Если бы мы вынужденно отправились в путь. . . То отправились бы в путь так, как в 1915 году. . . Наши деды. . . Не зная, куда. . . Шагая по тем же дорогам, которые они прошли босиком. . . Страдая и переживая их горе.
Вот с таким предчувствием мы должны были покинуть родину. Мы должны были отправиться туда, куда повели бы нас наши ноги, а не пожелало сердце. . . Куда бы то ни было. . .
Робкий и свободный
Надеюсь, мы никогда не будем вынуждены удалиться так. Для этого у нас есть достаточно надежды и важная причина.
Сейчас я обращаюсь в Европейский суд по правам человека. Не знаю, сколько лет продлится судебный процесс. Знаю только то, что это меня отчасти утешает — хотя бы до завершения судебного процесса я продолжу жить в Турции. Несомненно, я очень буду рад решению Евросуда в мою пользу и уже не буду больше думать о том, что придется покинуть страну.
Возможно, 2007-й год будет для меня еще более тяжелым годом. Продолжатся судебные процессы, против меня будут возбуждены новые дела. Кто знает, с какими еще несправедливостями мне придется столкнуться.
Как бы то ни было, моей единственной гарантией я буду считать следующую истину: "Да, мое душевное состояние, как у перепуганного голубя, однако я знаю, что люди в этой стране голубей не трогают". Голуби продолжают свое существование в городских закоулках, даже среди густой человеческой толпы. Может быть, немного перепуганные, но независимые.
Menu
