Беда пришла обычной тихой сапой:
Шут под шафе решил, что он король,
И сняли шляпы перед ним растяпы,
И взялись защищать его горой.
Шут всех смешил, но был наш смех сквозь слезы.
Шут понимал, что он халиф на час.
Плебеи алчны, шут-король – угроза,
Под вражью дудку он пустился в пляс.
Шут плохо кончит – это всем понятно.
Ведь ясно всем: гол как соко՜л король.
Шесть лет прошли во мраке непроглядном;
Рулит страною абсолютный ноль.
Ну что, ну что еще должно случиться,
Чтобы толпе открылось наконец,
Что не смешно, когда король – мокрица,
Скорее, катастрофа и капец?
Нам наша притерпелость не простится.
До пропасти — один последний шаг.
Эх, нам бы взять да раздавить мокрицу,
Чтоб навсегда рассеять этот мрак.
Шута спровадим — и в одно мгновенье
Рассеется, покинет нас беда.
И будет этот миг благословенным,
И небо станет чистым – навсегда.
***
Мы мечемся меж злом и меж добром,
Переступая зыбкую границу.
К добру и злу везёт один паром,
Одна и та же светит им зарница.
Кто друг, кто враг – попробуй разберись.
Граница между ними эфемерна.
Порой не обойтись без экспертиз,
Защита может быть несоразмерной.
Зло от добра не просто отличить:
Они под те же маски прячут лица.
Нить Ариадны – это просто нить;
Она порвётся или загорится.
Меж злом и меж добром – всего лишь грань;
Она на миг мелькнёт в режиме блица.
Их прикрывает тоненькая ткань,
Лишь дунешь на неё – и испарится.
Добро и зло мы чувствуем нутром,
Свой опыт собираем по крупицам.
Мы мечемся меж злом и меж добром,
Неверный шаг – и можно оступиться.
АПОКАЛИПСИС
Когда поэты потеряют совесть,
Когда поэты потеряют стыд,
Планету, с гравитацией рассорясь,
Как яблоко, собьёт метеорит.
Померкнет свет, и мир, к концу готовясь,
Cмертельно затоскует, загрустит,
Когда поэты потеряют совесть,
Когда поэты потеряют стыд…
***
Враг не дает нам меч вложить в ножны.
Демарш предательства угоден был отребью.
Нам нужен новый «Нюрнберг», мы должны
Расчистить хлев, чтобы увидеть небо.
