Провозглашенная Михаилом Горбачевым перестройка прямо или косвенно имела своим главным результатом идеологическую перестройку, которая предполагала широкое представление незыблемых прежде социально-экономических устоев и исторических событий в альтернативном свете. Носителями новой идеологической политики (НИП) стали радикально настроенные представители советской интеллигенции, традиционно придерживающиеся западной ориентации и буржуазного мировоззрения. Именно данное общественно-политическое крыло очень скоро выдвинуло себя на роль единственного глашатая масс, с подчеркнутым акцентом своего монопольного права на трибуну и рупор. Есть основания полагать, что политика гласности была ориентирована исключительно на этот контингент.
Целенаправленные на развал советского государства демократы отличались не только крайней безответственностью и абсолютной готовностью быть вовлеченными в спонсируемые Западом многочисленные организации, но и лукавством (в лучшем случае — невежеством). Они переиначивали характер тех или иных основополагающих событий и представляли массам извращенную модель исторического развития. В частности, революцию 1917 года называли переворотом, тогда как смена власти отнюдь не являлась главной особенностью столь масштабного события, низвергнувшего трон и разрушившего традиционный уклад Российской империи. Аналогичным образом "высвечивались" важнейшие эпизоды и последующей жизни советского государства; именно в этот смутный период на площадях писалась искаженная история, которая очень скоро легла на полосы общественно-политической периодики и многочисленных изданий. Однозначно бредовые публикации поглощались со стороны взращенной на трафаретном языке социалистической публицистики аудитории в качестве нового откровения.
Подобные силы функционировали во многих регионах агонизирующего государства. Именно они призваны были подхватить идеологии восставших масс, которые в зависимости от исторических особенностей той или иной советской территории обнаруживали принципиальные отличия. В частности, если грузинское демократическое крыло в большей степени походило на прибалтийское и требовало политической независимости, то в начальный период армянского движения аналогичных лозунгов не выдвигалось, даже более того: республика представлялась в обозримой перспективе в качестве союзного субъекта при условии включения в его состав исторического Арцаха (важно отметить, что данный вопрос неоднократно поднимался руководителями Советской Армении, причем не только в годы оттепели и застоя, но и в эпоху сталинизма). Именно в этот период на арену общественно-политической жизни выдвинулся комитет "Карабах", который весьма удачно подхватил идеологию масс. В отличие от армянских депутатов в Верховном Совете СССР, члены этой организации (за редким исключением) имели весьма призрачное представление о предмете, который отстаивали, что, впрочем, не помешало им несколько позднее идентифицировать собственную борьбу за власть с армянским общенациональным движением.
В период обретения независимости армянская общественно-политическая атмосфера была насыщена определенными устремлениями, в том числе такими, как создание собственными силами демократического государства, восстановление исторической и обеспечение социальной справедливости, ведение грамотной кадровой политики, налаживание доверительных и равноправных связей с другими субъектами международного права, достижение принципиально нового уровня в отношениях с национальной диаспорой. Вместе с тем отвергались характерные проявления советского застойного хозяйства — коррупция во всех эшелонах власти, покровительство и опека над клановыми структурами, социальная поляризация населения и многое другое. Подобные векторы вкупе образовывали именно то идеологическое сырье, которое в ракурсе перспективных ожиданий обречено было на квалифицированную "переработку" и представление в качестве достойного бренда армянской государственности.Декларированные цели, конечно же, требовали системного подхода с привлечением грамотных кадров, способных максимально содействовать более продуманному и упорядоченному процессу смены политической и экономической формации, особенно в условиях активной войны. Однако именно в этот период сколь естественные, столь и сырые устремления были подхвачены отцами армянской демагогии и замещены суррогатными категориями, наиболее маргинальные из которых касались экспорта продуктов пищевой промышленности и сельского хозяйства.
Унаследовавшие власть "интеллектуалы" не имели представления о способах и формах организации грамотного хозяйства и руководства независимым государством. Вскормленные международной кормушкой мнимых демократических преобразований, они лишь слышали о пользе частной собственности, экономической конкуренции и верили в свойство рынка регулировать не только производственные и социальные отношения, но и национальные вопросы. Иными словами, познания их ограничивались несколькими главами из модных в период перестройки учебных пособий по теории буржуазной экономики.Будучи прислужниками радикального либерализма, армянские власти либо не замечали, чаще — просто игнорировали многочисленные факторы и в первую очередь — национальный и временной контекст. Данное обстоятельство обусловило проведение ущербных реформ по децентрализации управления на местах и приватизации земли в обстановке нарастающей вражеской агрессии. Аналогичным образом доказывалась целесообразность минимизации роли государства в процессе становления и стихийного развития либерального рынка; метастазы "шоковой терапии" представлялись панацеей переходного периода. В итоге достигли совершенно небывалого расцвета некогда отвергнутые проявления советского застойного хозяйства — коррупция во всех эшелонах власти, покровительство и опека над клановыми структурами, социальная поляризация населения и многое другое.
Двадцатилетие национально-освободительной борьбы армянского народа, которая с неимоверной ловкостью и завуалированностью была подхвачена отцами "розовых и оранжевых революционеров", а позднее извращена до неузнаваемости ("национальная идеология — категория ложная") , придется аккурат к президентским выборам. В настоящее время общественно-политическая атмосфера в республике разительно отличается от стартовой: массового оптимизма на предмет создания собственными силами демократического государства, обеспечения социальной справедливости, ведения грамотной кадровой политики давно уже не существует. Означает ли это, что идеологическое сырье "двадцатилетней выдержки" обречено стать "производственным отходом", или у него остается шанс быть программно востребованным хотя бы одним из кандидатов на президентский пост?
Menu
