Впервые я услышал фамилию Явурян в 62-м или 63-м году в бытность свою главным редактором киностудии "Арменфильм". Шла работа над сценарием "Здравствуй, это я!" Режиссер Ф. Довлатян, недавно переехавший из Москвы в Ереван и собиравшийся ставить фильм по этому сценарию, горячо рекомендовал неведомого руководству студии Альберта Явуряна в качестве оператора картины. Сам Явурян в это время снимал на Ялтинской студии дипломную работу — полнометражный художественный фильм "Город — одна улица" (режиссер Я. Базелян) , что само по себе было чрезвычайной редкостью: обычно вгиковским дипломникам полагалось делать скромные короткометражки, а тут студента пригласили на целую большую картину. Уже одно это о многом говорило.
И вот однажды в студии появился худощавый молодой человек с горящими глазами. Пылкий, порывистый, он буквально источал энергию. В нем чувствовались жажда деятельности, бескомпромиссность, юношеский максимализм. Было очевидно, что парень приехал не приспосабливаться, а делать дело, работать что есть силы. Он понравился не всем: кое-кто предположил, что молодой вгиковец, ученик Эдуарда Тиссэ и Анатолия Головни, сам для себя установил высокую планку требовательности и такой же счет намеревается предъявить другим. Так оно и было на самом деле. Он был резковат, образован и хорошо говорил. Обычно выступал на хорошем русском языке, но иногда переходил на армянский, и тогда обнаруживалось, что он чистый гюмриец, глубоко ощущающий свои истоки и свою родословную. . .
Он сразу же заинтересованно включился в работу по "доведению" сценария, потом увлеченно снимал фильм. Эмоциональная интеллектуальность и высокая постановочная культура картины "Здравствуй, это я!" явились плодом счастливого содружества автора сценария А. Агабабова, режиссера Ф. Довлатяна, актера А. Джигарханяна и, конечно, оператора А. Явуряна, чье участие в этом союзе было не только профессионально-операторским, но и личностно-человеческим, гражданским. В этом фильме, ознаменовавшем собой после многих лет трудных поисков качественный скачок в армянском киноискусстве, мне кажется, отчетливо проявилась главная, определяющая, этическая особенность операторского искусства Явуряна, которая красной нитью проходит через все его творчество.
Эту особенность я бы обозначил двумя словами: благородство таланта, но, прежде чем объяснить, что я имею в виду, позволю себе небольшое отступление.
Про операторское искусство писать нелегко, гораздо труднее, чем рассуждать о кинодраматургии, кинорежиссуре или творчестве киноактера. Боюсь, что не каждый приличный режиссер способен не то что писать, а толково говорить об операторстве — "правой руке" кинорежиссуры. Это искусство в сущности еще не освоено и киноведением, и кинокритикой. Когда речь заходит об операторской работе, наш брат обычно отделывается общими фразами. Похоже, что профессионально, компетентно судить о кинооператоре может лишь кинооператор. . . Общими представлениями о живописи, колорите, графике, композиции, фотографии здесь не обойтись, необходима основательная осведомленность в самой природе этой специфической профессии, в ее методах и приемах, в ее особой эстетике, исторической эволюции, в ее технике и технологии. Понятно, говоря это, я не делаю исключения для себя. Сказанное вдвойне верно, если иметь в виду армянский кинематограф, несмотря на наличие у нас ряда превосходных мастеров операторского искусства.
В этом ряду одно из первых мест, бесспорно, принадлежит Альберту Явуряну. Вероятно, среди армянских операторов можно назвать имена, чья творческая манера более броска и эффектна, чем явуряновская. Явурян при всей своей активности в процессе создания фильма никогда не стремился выделиться, обратить на себя внимание, поразить зрителя какими-то особыми изобразительными решениями, щегольнуть собственным умением — одним словом, показать себя. При всей талантливости и профессионализме Явуряна его искусство альтруистично. Оно застенчиво, как в сущности скромен и застенчив подлинный аристократизм. Я прибегаю к этому слову, потому что Явурян мне действительно представляется аристократом в киноискусстве по своему подходу к нему, по самой природе своего операторского творчества. При всей самостоятельности и неординарности своего художественного мышления он умеет целиком отдаться во власть режиссера, понять его, угадывать его желание, подчиняться его творческому замыслу, помогать ему в осуществлении этого замысла. Другое дело, что иногда сам замысел (если он есть) не стоит жертв, но я говорю об исповедуемом Явуряном принципе. Эту-то особенность богато одаренной натуры мне хочется назвать аристократизмом, интеллигентностью духа, бескорыстием и благородством таланта. Я думаю, Альберт Явурян, всегда готовый "умереть" в фильме, являет собой высший тип кинооператора-художника.
Меня не перестает удивлять, что Явурян никогда всерьез не стремился испытать свои силы в режиссуре, а ведь присущие ему качества, казалось бы, должны были побудить его к этому. Думаю, тут тоже сказались его внутренняя скромность и художественное благородство, непретенциозность и глубокое уважение к собственной профессии. Он так и остался верен своему призванию, своей первой любви. Возможно, сыграло роль и то, что Явурян — кинематографист до мозга костей. Рискну сказать: кинематографист — это прежде всего оператор. На худой конец кино как таковое может обойтись без сценариста и режиссера, без актера и художника, без звукорежиссера и композитора, только без снимающего человека его осуществление немыслимо.
Передо мной длинный список снятых оператором Явуряном — свыше тридцати названий — художественных лент. Ставили эти фильмы разные режиссеры, но можно заметить приверженность Явуряна к двум из них — к Н. Оганесяну и особенно к Ф. Довлатяну. Вспоминая сейчас все эти картины, ловлю себя на мысли, что при своем различном отношении к ним я не могу предъявить сколько-нибудь серьезных претензий к их изобразительному компоненту. Во всех случаях это добротная операторская работа, отмеченная тонким чувствованием особенностей режиссуры и высокой профессиональной ответственностью.
Заслуги Явуряна признаны: он дважды удостоен Государственной премии Армении, ему присвоено звание Народного артиста республики. Но кроме официальной оценки есть еще одна, которой, думаю, Явурян особенно дорожил. Ему довелось работать и тесно общаться с исключительной творческой личностью — с Сергеем Параджановым. Последние годы своей жизни режиссер не расставался с Явуряном. Параджанов пригласил его на свой фильм "Ашик-Кериб", и, вероятно, время увлеченной работы над этим фильмом было самым счастливым в операторской биографии Явуряна. Параджанов окружал себя талантливыми людьми и, как никто, умел ценить их и восхищаться ими. Но работать с Параджановым было непросто. Вернее, было трудно и легко одновременно. Талантливый человек (а бездарностям делать у него было нечего, да они и не могли оказаться рядом с ним) должен был отдать свой талант службе параджановскому гению. Для этого, впрочем, усилий не требовалось: магия Параджанова сама подчиняла себе все вокруг, что касается Явуряна, то, по собственному его признанию, работать с Параджановым ему было удивительно легко. Иначе и не могло быть при редкой способности этого оператора принять "правила игры" режиссера и, нивелируя собственную индивидуальность, ввести ее в русло режиссерского мироощущения, режиссерской этики и поэтики. И это тем легче, чем крупнее режиссер.
В случае с Параджановым это было не только просто, но и бесконечно радостно. В "Ашик-Керибе" Явурян блистательно оправдал надежды, которые возлагал на него режиссер: он создал операторский шедевр не сам по себе — это изысканно-безупречное визуальное воплощение уникального режиссерского видения. Не случайно уже после смерти Параджанова одной из пяти "Ник", присужденных этому фильму советской кинообщественностью, была отмечена операторская работа Явуряна. Параджанов взял Явуряна и в следующий свой фильм — "Исповедь", увы, оставшийся неосуществленным. Не сомневаюсь, будь жив Параджанов, "монополизированный" им оператор Альберт Явурян переходил бы с ним из фильма в фильм. Зная их взаимоотношения, видя, как они с полуслова понимали друг друга, не представляю, что бы могло их разлучить. . .
Понимаю, что читатель ждет от меня хотя бы краткой характеристики творческого почерка и особенно операторской индивидуальности Явуряна. Пользуясь субъективными наблюдениями и впечатлениями, в самом общем и даже протокольном виде (за что прошу прощения) я определил бы их так: документальная, порой даже хроникальная строгость изображения и одновременно полнокровие фактур, тонкое ощущение цвета и света, стилевая цельность и умение снимать сложные постановочные сцены, стремление к масштабности пространственного построения кадра и отменное чувство меры, отсутствие консерватизма и способность воспринимать новое, доля злости в работе и вместе с тем веселый юмор. . .
Menu
