Логотип

ЗАВТРА В ДВА ЧАСА. . .

19 февраля 1988 года была пятница. Телефон звонил беспрерывно. Все говорили одно и тоже: "Завтра в два часа на Оперной площади! Начинается! В Карабахе восстание! Мы должны поддержать! Завтра начинаем! Горбачев за нас! Точно!"
Наивнейшие люди — действительно верили, что Горбачев за нас. . . И никто не задумывался — а почему, собственно, Горбачев должен быть за нас?
Чего только я ни узнала в этот день: начинается движение за присоединение Карабаха к Армении: пока идет перестройка, надо собрать подписи по всей Армении, в Карабахе уже собрали, было постановление не то Карабахского исполкома, не то областного совета, Горбачев нас поддержит, он дал добро. . . Все подробности завтра, завтра в два часа! Многие добавляли, что очень нужны переводчики — надо перевести и отослать в Москву уйму материалов об Армянском вопросе и истории Карабаха. Потом, когда все завертелось, мы организовали на работе (как и во всех учреждениях) инициативную группу. Ходили на митинги, собирали подписи, агитировали (нередко под косыми, а порой и откровенно злобными взглядами коллег, считавших, что все мы кандидаты в Сибирь и, чего доброго, еще и их за собой потянем) , собирали и отправляли в Карабах деньги, продукты, одежду (огромные грузовики регулярно отходили от Союза писателей). Я по многу раз перепечатывала объемистые исторические справки, материалы о движении, грандиозное выступление Сильвы Капутикян (оставляя себе по одному экземпляру для домашнего архива) — тогда не было ни компьютеров, ни ксерокса, но, слава богу, была машинка, было огромное желание работать, было чувство личной причастности к историческим событиям. . . Сейчас иногда завидую себе самой — тогдашней.
Как тогда пригодились всевозможные справочники из моей библиотеки. В одном из них я нашла адреса всех московских издательств и редакций, и вся касающаяся движения и Армянского вопроса литература была отослана по всем адресам. Конечно, таких, как я, самодеятельных трудяг было много, и, наверное, вся Москва была завалена нашими материалами. Нужно было, чтобы все узнали правду о корнях и истоках движения.(Я даже шутила, что меня очень легко вычислить — на клавиатуре моей машинки буква "о" была с небольшим изъяном. Машинка была привезена из Москвы в 1979 году. Тогда говорили, что все машинки зарегистрированы в соответствующих инстанциях и потому специально изготовляются с разными дефектами, совершенно не заметными для непосвященных. Какой невообразимой ерундой кажется все это сейчас и каким важным казалось тогда. . .)
Настала суббота, 20 февраля 1988 года. Мы с подругой пришли где-то к четырем. Около двухсот человек стояли на площади перед ступеньками у входа в оперу. Говорил Игорь Мурадян. Говорил четко, толково, обстоятельно — о том, что произошло в Карабахе, что начинается очень важный этап в истории армянского народа и что от каждого из нас зависит очень многое. Потом выступали приехавшие из Карабаха товарищи. Рядом с нами оказалась русская девушка. Она заволновалась: "Что, что они говорят?" И я занялась своим обычным ремеслом — переводила на русский язык армянский текст. В дальнейшем на митингах мне практически все время приходилось переводить выступления или на русский или на армянский язык — бывало, что выступления на русском языке тоже для кого-то оказывались непонятными.(К делу это, конечно, не относится, но из великого множества ораторов легче всего было переводить Левона Тер-Петросяна — он говорил очень медленно, речь его состояла из коротких конструкций, и если даже он употреблял незнакомое мне слово, я всегда успевала заменить его синонимом, диктуемым контекстом. Как резко и как страшно изменилось потом отношение к этому человеку. . .)
Итак, на первом митинге нас было человек двести-двести пятьдесят, не больше. Мы чувствовали себя карбонариями, гарибальдийцами, якобинцами и санкюлотами одновременно. Но не революционерами — слишком сильна была ненависть ко всему большевистскому. Была глубокая осознанность, глубокая вера, что мы участвуем в великом, благородном деле. Это было написано на всех лицах. Потом все обломилось о Сумгаит и не скоро восстановилось. . . В конце митинга опять выступил Игорь Мурадян и сказал: "Сегодня был первый день новой исторической эпохи. Завтра все снова приходите сюда и обязательно приведите каждый еще одного человека. Нас станет вдвое больше. Послезавтра — в четыре раза больше. И так до тех пор, пока движение за Карабах не охватит всю Армению". Возможно, я не точно помню его слова, но дух передаю абсолютно точно.
Потом мы все подписались под воззванием о присоединении Карабаха к Армении и разошлись. На другой день, 21 февраля, народу на митинге было уже гораздо больше, а вечером началось факельное шествие по всему городу. С 23 по 28 февраля 1988 года на улицы вышел весь Ереван, приехали делегации со всех районов. От цирка и до оперы, от Матенадарана до "рыбного магазина" улицы, тротуары и площади гудели плотной толпой. И трех шагов нельзя было пройти, чтобы не встретить знакомых. По разным оценкам, на улицах было более полумиллиона человек.
23 февраля был митинг возле Академии, напротив здания ЦК, и люди слышали, как приехавший по такому случаю из Москвы член Политбюро ЦК КПСС А. Лукьянов тихо сказал своим спутникам: "Какая же это группа людей, это весь народ. . . "
Весь народ. . . Да, весь народ поднялся на защиту Карабаха. Помню, как на первых митингах люди передавали по рядам бутылки с лимонадом, бутерброды, пачки печенья — и каждый, кто хотел, брал. . . Проталкиваясь через толпу, какая-то старушка тащила огромную кастрюлю с толмой. Кастрюлю у нее взяли, донесли до трибуны, водрузили на верхнюю ступень лестницы, и бабушка заявила: "Ребята, вы тут весь день говорите, поешьте! Я специально для вас готовила, вы такое важное дело затеяли!" Оратор моментально среагировал: "С таких майрик надо брать пример, а не прятать голову в песок — авось все пройдет, поговорят, и кончится. . . "
Если кому-то становилось плохо, с трибуны спрашивали, у кого есть валидол, и десятки упаковок с валидолом тут же передавались из рук в руки. . . Присущая нашему народу отзывчивость проявлялась особенно ярко. А какие люди выступали с трибуны — Сильва Капутикян, Зорий Балаян. . .
К концу одного из первых февральских митингов, когда уже стемнело, пришли музыканты, раздали свечи, попросили всех зажечь их, и вдруг в синем бархате сумерек, в золотистом ореоле пламени тысяч крохотных мерцающих огоньков поплыла над площадью старинная дашнакцаканская песня, которую подхватила вся площадь:
Виват (???) Армения и свобода,
Защитник Родины — Дашнакцутюн. . .
Что-то необыкновенно величественное, даже божественное было в кантовском: "звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас", что воплотились в стремлении к свободе, в неубитой за 70 лет независимости духа, воспрявшего к новой жизни.
Ни разу за эти февральские дни я не видела нигде толпы. Это была не толпа, а огромная аудитория единомышленников, братьев, единоверцев, верных, надежных друзей. . . Неужели мы все, абсолютно все были такими наивными, как многие считают сейчас? Нет, тут что-то не так, здесь что-то непонято до конца, не осознано. . . Неужели мы всегда будем игрушкой в чужих руках, и "трагедия малых наций", о которой всегда говорили крупные европейские политические деятели, особенно накануне Первой мировой войны, будет перманентной? Ведь именно ребята, которые начали движение, потом сражались и гибли за Карабах — за кусочек исконно армянской земли. . .
И наконец — самое главное. Все были уверены, что движение начали дашнакцаканы. Действительно, кто все 70 лет советской власти поддерживал национальный дух в народе, в Спюрке? Народ жил идеями Дашнакцутюн, слагал песни о Нжде и Андранике, легенды об Арабо и Ахпюр Серобе. Много позже, когда появились АОД и комитет "Карабах", они объясняли: мол, движение должно охватить весь народ — объединить и коммунистов, и гнчаков, и дашнакцаканов, и беспартийных. . . Но скажите, разве можно сравнить партию, которой всего два года от роду, со старой партией с крепкими традициями, которая прошла со своим народом крестный путь длиной почти в 120 лет? С той, почти все лидеры которой погибли в борьбе за независимую Армению задолго до ее советизации. . . Объединить-то на какое-то время объединило, но как и когда началась подмена высоких идей всенародной борьбы за Карабах, национального движения обыкновенной антисоветчиной, а затем и озлобленным русофобством, трудно сказать.
Мой последний митинг. . . Наверное, сейчас это кажется смешным, но я почти три года каждый день ходила на площадь, как на работу. Наверное, многие помнят, что на деревьях и на стенах здания Оперы вывешивались плакаты, воззвания, программы и надписи на русском языке. Так вот, я каждый день обходила площадь и исправляла многочисленные ошибки — чтобы никто не думал, что в Армении люди плохо владеют русским языком. Предвижу улыбки читателей. Что ж, улыбайтесь, но тогда это казалось очень важным. . .
В тот страшный день посреди площади установили громадную карикатуру безобразно антирусского характера. У меня захолонуло сердце. Вокруг стояли люди — в гробовом, тяжелом молчании. Чтобы отсохли руки у того, кто нарисовал ту карикатуру — это с нее началась в Армении русофобия, это с нее началось наступление на русский язык. Сейчас я спокойно реагирую на любую глупость (может, и мои высказывания не всем по вкусу) , но тогда я была на двадцать лет моложе. А потому плюнула в сердцах, выругалась и ушла. И больше никогда не появлялась на Оперной площади. . .
Много чего было потом — возникли десятки партий, некоторые из которых состояли из пяти или шести человек, произошло катастрофическое землетрясение, после которого через Баку прибывали эшелоны с международной гуманитарной помощью, доверху залитые цементом и с надписями мелом на вагонах "Поздравляем!" (в пору было писать новый роман "Цемент" — об истории становления "души" азербайджанцев за 70 лет советской власти) , была резня в Баку, крушение Советского Союза, беженцы, война, блокада, эмиграция, тысячи погибших в Карабахскую войну героев-азатамартиков, пять лет мрака и холода.
Очень большую цену мы заплатили, чтобы вернуть маленькую пядь исторической армянской земли — Карабах. И начало всему положила та февральская неделя 1988 года. И если сейчас меня спросят, пошла бы я тогда на Оперную площадь, если бы знала, что последует за всем этим, я отвечу: конечно, пошла бы, потому что не может живой человек не участвовать в живой Истории, потому что Оперная площадь навсегда осталась для меня символом той исторической февральской недели 1988 года и того незабываемого вечера, когда в синем бархате сумерек, в золотистом ореоле пламени тысяч горевших свеч плыла над площадью песня:
Кецце Армения и свобода
Защитник Родины — Дашнакцутюн.
Анаит ХАРМАНДАРЯН, 20 февраля 2008 года, Ереван