В нынешней суете музыкальных фестивалей и других культуртрегерских мероприятий приятно вспомнить, что у нас все еще достаточно художников, творчество которых позволяет окунуться в совершенно иной мир, найти духовное успокоение. Так что, взяв некий тайм-аут в череде бесконечных концертов, можно отправиться в Музей современного искусства, где в одном из просторных залов развернута первая крупная персональная выставка замечательного художника Эмиля Газаза.
Отдельными своими картинами он выставлялся в Ереване и раньше, но и тогда его работы не растворялись в общей массе художественных явлений, привлекая внимание зрителей искренностью, особым своеобразием, всем своим образным строем.
Родился Газаз в Гюмри — городе, богатом своими художественными традициями. Первоначальное образование он получил в художественной студии имени Меркурова, затем учебу продолжил в терлемезяновском училище в Ереване, по окончании которого поступил в Ереванский художественно-театральный институт. Еще в годы учебы он принимал активное участие в республиканских выставках.
Надо отдать должное искусствоведу Генриху Игитяну: он одним из первых заметил неординарный талант, всячески поддерживал, пропагандировал его. Тем не менее в начале 80-х годов прошлого века Газаз оказался за океаном — в Лос-Анджелесе. Однако связей с Арменией он не прерывает: время от времени присылает свои картины в дар Музею современного искусства в Ереване и музею родного Гюмри.
В Лос-Анджелесе он живет уединенно, удалившись в полные удивительных откровений самолично сконструированные пространства — миры, населенные фантастическими загадками, где слегка смещены привычные представления и очень мало житейской суеты.
И вот этот мир, отраженный в его искусстве, впервые столь весомо и зримо предстал перед нами в прохладном подвальном зале на столичном проспекте Маштоца, 7. То, что мы видим, свидетельствует о неординарном художественном видении автора. В сложных, но всегда ярких и выразительных формах художник передает свое отношение к жизни. Подчас его гротесковые работы отпугивают, настораживают, но неизменно увлекают своей откровенностью, стремлением вторгнуться в многомерный человеческий мир. При всей своей метафоричности и многозначности этот мир чрезвычайно органичен и убедителен, отмечен смысловым и пластическим богатством.
Искусство Газаза трудно для восприятия — его нужно долго смотреть и изучать. Эта сложность заключается в том, что его картины имеют особый язык подтекста, намеков, ассоциаций и иллюзий. Как хочешь — так и понимай их: все зависит от твоего настроения, способности вырваться за пределы сознания, где неожиданно возникают мысли о прихотливости союза двух разных существ, где полеты животных не в реальности, а в сновидениях, а раз так — то рукой подать до древнейших мотивов с их крылатой тайной. Вместе с тем поиски кода проходят через обманчиво простые пластические ходы. Но за простотой композиций стоит огромная работа. Ведь известно, что простота требует безошибочных решений.
Рисует Газаз необычно, словно бросает линии, точки, кляксы, и всегда незавершенно — часть человека, часть зверя, часть лица. Но во всем этом живут характеры. Слияние и скрещивание, казалось бы, исключающих друг друга фрагментов (человеческая голова и лошадиные ноги) , сосуществование в одной композиции самых разнообразных элементов составляют совершенно особый сплав, отражают характерные особенности его импровизаций, совмещающих реальность и вымысел, ироническое восприятие действительности со сказочной фантазией. У художника не отнимешь способности придавать иллюзию жизни фантастическим порождениям его воображения — он заставляет неправдоподобные существа жить человеческой жизнью.
Используя образы аллегорических персонажей, Газаз создает свое мистическое и в то же время вполне реальное пространство. Его легкий и сильный мазок непринужденно строит форму: точные мазки, то плотные, почти рельефные, то текучие и прозрачные, создают виртуозные пространственные эффекты.
В изображенных персонажах художника волнуют не внешние признаки красоты (ее вы не увидите) , а скрытые характеристики. Объекты преобразуются во взаимоотношениях с другими объектами, в неожиданных сочетаниях и контекстах. Кажется, что художник последовательно добивается эффекта полной неузнаваемости. Но процесс от недоумения к узнаванию — самое дорогое, что остается у зрителя.
Menu
