Это было давно, но правда…
Подавляющее большинство моих друзей ушло в мир иной, одни давно, другие недавно. Я остался одним из немногих на этом свете и, пока жив, считаю своим долгом рассказать о них, чтобы молодые ереванцы узнали о представителях моего поколения, честно и бескорыстно трудившихся во благо нашей маленькой страны и ее народа. Они жили и работали красиво и нередко весело, создавая, как принято сейчас говорить, имидж республике далеко за ее пределами.
Страница первая
Свои воспоминания хочу начать с газеты "Коммунист", а точнее, с ее редактора — Бориса Михайловича Мкртчяна. Именно Борис Мкртчян придал "Коммунисту" новый облик столичной газеты — газеты ереванских интеллигентов вместо замшелого официоза.
Обладая обширными энциклопедическими знаниями, Борис Мкртчян отлично разбирался в самых различных областях науки, помогал при решении сложных вопросов и был бескомпромиссен по отношению к разным проходимцам. Он был прекрасным другом, хлебосолом и музыкантом-самоучкой. Любил, придя ко мне, сесть за рояль и часами наигрывать "мугамы" — ведь он был "парнем из Баку". В последние годы даже стал импровизировать, создавая парафразы на известные мелодии и приписывая себе авторство (будем снисходительны к этой его слабости). У Бори была прекрасная семья. Его жена Белла — коренная петербуржка — переехала в Ереван вслед за своей сестрой — журналисткой Юлией Ованесовой, уже работавшей в редакции "Коммуниста", и именно в редакции газеты она познакомилась с Борей. Сестры всю войну прожили в блокадном Ленинграде и рассказывали много такого, что невозможно было прочитать в то время ни в одной газете. Белла скончалась после продолжительной болезни, Боря очень тосковал по своей безвременно ушедшей жене и ненадолго пережил ее.
У Бори за столом всегда собиралось много друзей. Здесь я познакомился с подружился с Сережей Арустамовым (Арустамяном) — публицистом, автором многочисленных статей, очерков, новелл, эссе, фельетонов, стихов и воспоминаний. Обязательно должен сказать несколько добрых слов и о Николае (Коле) Мелик-Шахназаряне — дяде Бориса Мкртчяна, очень интересном и широко образованном человеке. Будучи математиком, он пытался разобраться в сложнейших вопросах теории развития вообще и биосистем в частности. Мы стояли на противоположных позициях и вели полемические беседы, но как они были интересны!
Не могу не вспомнить моего друга еще со школы — Владимира (Вовку) Григоряна, также уже покинувшего этот грешный мир, философа и публициста, основателя Общества "Армения — Россия", председателем правления которого он был вплоть до своей кончины.
У меня был достаточно широкий круг друзей, не говоря уже о "просто" знакомых в самых разных слоях ереванской интеллигенции, в том числе медицинской. И здесь я в первую очередь хочу назвать имя замечательного хирурга Вигена (Жени, Жука) Малхасяна, врача с большой буквы, добродушнейшего и интереснейшего человека, влюбленного в жизнь и свою профессию, воспитанного в лучших традициях врачебного искусства, точного в диагнозах и прогнозах, предпочитавшего лечить больных без оперативного вмешательства и "резать" только тогда, когда не было иного выхода. Мы нередко собирались и у него, и у меня, и эти встречи незабываемы… Как и многие мои друзья, он был музыкален и, подвыпив, пел романсы, не имея голоса, но с какой душой!
Непременным участником наших встреч был Юрий Ахназаров, молодой тогда коллега Вигена, тоже замечательный хирург и… его аккомпаниатор. Юра исповедовал принципы (как он сам говорил) земского врача, т.е. "универсального" доктора, разбиравшегося во всех болезнях. Я и члены моей семьи не раз попадали в "лапы" этих прекрасных врачей и уходили вылеченными и умиротворенными.
Говоря о своих друзьях-медиках, должен с большой теплотой вспомнить прекрасного человека и хирурга Игоря Таткало. На всю жизнь я запомнил, как он оперировал моего двухдневного сына. Он с трудом согласился оперировать и то только после того, как обязал меня стоять рядом "поддерживать дух" — у него дрожали руки: ведь он оперировал жалобно попискивающего малюсенького человечка, и это был сын его друга!
Завершая воспоминания о врачах, я должен обязательно рассказать еще об одном моем друге — блестящем хирурге и организаторе Александре (Саше) Микаэляне. Мы познакомились случайно на черноморском пляже. Он очень интересно рассказывал о разных случаях из своей медицинской практики, сообщил, что учился у знаменитого Мешалкина, и тут же похвастался, что он уже доктор наук. Саша имел право на это, так как был моложе меня, а я в то время еще не был доктором. При этом нередко, хлопнув в ладоши, он восклицал: 
"Ну кто бы мог подумать, что сын тифлисского сапожника станет доктором наук!" Он стал знаменитым врачом, построил на голом месте два института: сначала Институт кардиологии (откуда ушел из-за сложных отношений с руководством), а затем еще более крупный — Институт сердечно-сосудистой хирургии, названный после нелепой кончины (он не обращал внимания на свое собственное больное сердце) его именем. Но еще задолго до этого народ окрестил этот институт "Микаэляни институт". Замечу, что в Ереване есть еще только два института, которые в народе известны как "Мнджояни институт" и "Мергеляни институт". Могу поклясться, что большинство ереванцев не знает официальных наименований этих институтов. Объяснение простое — и Мнджоян, и Мергелян, как позже и Микаэлян, были создателями своих институтов, а не сели в готовые директорские кресла, как многие другие.
Степан Сафарян резко отличался от всех остальных своей эрудицией, знанием классической прозы и поэзии, которую он особенно любил, и, выпив за столом, декламировал наизусть огромные произведения. Он, несомненно, был незаурядным человеком, прислушивался к мнению "простых смертных" и оставил в моей памяти большой след. Я как-то рассказал ему о кофейне под арками Дома артистов на проспекте, где после работы собирались представители интеллигенции и вели за чашкой кофе нескончаемые беседы. Это кафе в те времена существовало на птичьих правах — его то закрывали, то открывали. Степа поинтересовался, как называется это кафе. Я сказал, что из-за продуваемости со всех сторон между собой мы называем его "Сквозняком". На следующий день он присвоил кафе наименование "Сквознячок" и узаконил тем самым его существование.
Еще одним моим другом был Ким Погосян. Он возглавлял в ЦК КПА отдел культуры и тоже не был похож на других чиновников ведомства своей интеллигентностью, обширными знаниями, в том числе и в музыке. Ким бывал (не только по должности) на всех концертах симфонического оркестра, театральных представлениях и судил о них со знанием дела, не ограничиваясь принятыми штампами. Он играл на фортепиано и аккомпанировал самому себе, когда пел. Обладая красивым бархатным баритоном, он исполнял в кругу друзей песни Арно Бабаджаняна, которого обожал, и чаще всего знаменитую "Не спеши". К сожалению, и Ким, и Степа уже давно и безвременно ушли из этого мира и живут только в памяти друзей.
Господи! Как много потерь, какие люди ушли! Словно шагреневая кожа все сокращается и сокращается круг моих друзей, а с теми, кто еще остался, мы встречаемся лишь на похоронах очередного друга…
Страница вторая
Эта страница моих воспоминаний посвящена Валентину Подпомогову. Из всех моих друзей он был самым экстраординарным, самым удивительным, обаятельным, непредсказуемым и талантливым во многих отношениях человеком! Валя школу не кончал — у него был художественный дар, и он мальчишкой поступил на работу в "Арменфильм" художником-мультипликатором, где проработал 40 лет.
Живописью он стал заниматься уже в зрелом возрасте. Написал много картин, но больше всего мне нравилась "Мадонна с младенцем", которая сейчас находится в частной коллекции в Америке. Каким художником был Валя, известно: он стал членом Союза, был назначен главным художником Еревана, но вдобавок Валя был мастером на все руки. Он своими руками строил и оформлял дизайн своей квартиры: особые светильники, люстры, резной бар, сообщавшийся через окно с кухней, камин изумительной красоты, облицованный чеканкой, и многое, многое другое. И все это с большим вкусом.
Я заходил к нему почти каждый день и сидел допоздна, пока наши жены не доходили до точки кипения. Огромный обеденный стол посередине самой большой комнаты, на котором Валя мастерил свои изделия, был постоянно завален всякими обрезками жести, латуни, меди, кроме тех случаев, когда собирались друзья, а это бывало довольно часто. Тогда он сдвигал все, что было на столе, в сторону и кричал жене: "Эмка, ты дашь нам что-нибудь поесть". Это в том случае, когда в доме было что поставить на стол. В семье только Эмма получала постоянную зарплату, будучи директором детского сада, и ее зарплаты явно не хватало на богемную жизнь, но она не роптала. У Вали же не было постоянного дохода, время от времени он получал некоторые суммы в виде гонораров, как правило, за надгробные памятники (он не гнушался и таким способом заработка), и, надо сказать, что созданные им памятники тоже были произведениями искусства! Он и Эммочка были очень хлебосольными и добрыми людьми.
Страница третья. О моем дорогом Ереване
В описываемый мной период наш город интенсивно строился. Были проложены трамвайные линии по ул.Баграмяна, а сама улица застроена двух-трехэтажными особняками выдающихся и не очень деятелей, было построено хорошо смотревшееся на возвышении здание ЦК КПА, а напротив — здание президиума Академии наук, завершено здание Оперы, но без большого концертного зала. Кстати, из досок опалубки, применявшейся при бетонировании здания Оперы, был выстроен летний концертный зал на том самом месте, где сейчас находится Камерный зал.
Именно в этом зале мы в то время увидели и услышали вернувшегося в СССР Александра Вертинского (старушки в зале плакали), Клавдию Шульженко, выступавшую в сопровождении ансамбля, руководимого Коралли, оркестр Бориса Ренского с солисткой Целестиной Коол, высокопрофессиональный джаз Лундстрема (какие имена!), наконец, великого трубача трагической судьбы Эдди Рознера, единственного в мире музыканта, игравшего на двух трубах, с его великолепными оркестром и солистами — Рут Каминской, Паулем Гофманом и др. Потом этот полностью деревянный зал сгорел.
За это время получила свой почти современный облик площадь Ленина (сейчас площадь Республики), которую мы называли просто "Храпарак", с завершенном комплексом Дома правительства, с памятником, впоследствии разрушенным до основания (зачем надо было рушить прекрасно выполненный и архитектурно, и художественно постамент?), с фонтаном, с новым обрамлением Музея истории и Картинной галереи, зданиями почты, Дома профсоюзов, гостиницы "Армения" и "Арараттреста", впоследствии Совнархоза; было завершено строительство Сталинского проспекта, впоследствии Ленинского, а сейчас Маштоца, который ереванцы всегда называли просто "Проспект", проложены улицы Комитаса, Киевская и многие, многие другие. На голом каменистом холме был воздвигнут величественный памятник Геноциду армян Егерн (я, как и многие ереванцы, сажал там деревья без особой надежды, что они привьются, но они привились! Воду для полива приходилось таскать по цепочке из реки), построены великолепные мосты, метрополитен, позже — Спортивно-концертный комплекс "Цицернакаберд", "Каскад", не перечислить всего, но все это было построено до… Ереван стал красавцем, и остается только надеяться, что "новым армянам", строящим там и сям при попустительстве властей не вписывающиеся в сложившиеся архитектурные ансамбли претенциозные дома, не удастся до конца испортить облик моего любимого города, который я не променяю ни на какой другой.
А что же ереванцы? Они, упоенные борьбой, поднимали сжатые кулаки перед Матенадараном и на Театральной площади, ратуя за независимость, за Карабах, за АОД, за Тер-Петросяна, надеясь на лучшую жизнь, а получили мрак, давно забытые свечи и керосинки, срубленные для обогрева деревья, остановленную АЭС, закрытые и растасканные заводы, безработицу, неисполненные обещания президента и превратили Ереван в "чарчианоц", город спекулянтов и торговцев. Крупные мошенники стали олигархами и почивают на лаврах, определяя судьбу не только Еревана, но и всей Армении и нашу с вами судьбу!
Чем сейчас живут ереванцы? Надеждой, неистребимой надеждой на лучшее будущее, которая вошла в плоть и кровь каждого армянина в течение многих столетий мытарств и предательства. "Ничего — говорят они, переживем и бегство молодых за рубеж, стяжательство и грабеж республиканских ценностей, все переживем"… Но только не мы — старые ереванцы: слишком мало нас и недолго осталось нам жить на этом свете. Так пусть хотя бы наши дети, а скорее, внуки, возродят Армению!