Всегда интересно, какой видят твою страну люди, для которых она не является родиной. Это чувство чуть было не спровоцировало меня выбрать профессию гида, чтобы, с одной стороны, с гордостью рассказывать о своей стране, а с другой – наблюдать за реакцией людей. Но более всего, конечно, интересно, как воспринимают твою страну люди творческие, к примеру, ищущие вдохновения в окружающем мире поэты и писатели.
Крайне ярким, осмысленным, проникновенным восприятием Армении отличался переживший советскую эпоху советский поэт Борис Чичибабин. Побывав в Армении всего два раза, он посвятил нашей стране цикл стихотворений "Псалмы Армении". Однако с Армянским миром, историей и культурой Б.Чичибабин познакомился задолго до посещения Армении. Армянские церкви, армянская средневековая и современная поэзия, творчество Сарьяна и Айвазовского прошли через мировосприятие поэта глубже, нежели у советского обывателя, заваленного интернационалистической пропагандой и необходимостью сближения культур. Интуитивно или осознанно, где бы ни был Б.Чичибабин, он выделял для себя все "армянское" и посетил Армению "во всеоружии": зная о Геноциде, зная об истории, зная о Кучаке и Комитасе, зная об опыте открытия для себя Армении других еврейских писателей – Мандельштама и Гроссмана.
"Я даже и встречался с ней (Арменией), но только не на ее территории, а в других местах. Во многих городах нашей страны есть армянские церкви, и я любовался их святой и светлой прелестью во Львове и везде, где доводилось бывать. Но самые памятные встречи с Арменией – до Армении – были в Крыму… в Феодосии Айвазовского, там я, наверное, в первый раз и увидел знаменитые хачкары, — в Ялте, где… сквозь всю заброшенность и загаженность светится нетленной красотой большой старинный армянский монастырь. Я знал о леденящей кровь трагедии армянского геноцида", — писал поэт.
Любопытную деталь отобразил поэт в своей поэзии – контраст между Арменией и Грузией. Он ехал в Армению поездом через Грузию, и вот что вышло: "Ну что тебе Грузия? Хмель да кураж, /Приманка для бардов опальных, /Да весь в кожуре апельсиновый пляж/С луной в обезьяновых пальмах./Но жирность природы, но жителей спесь…"
Контраст при въезде в Армению ошеломил поэта. Камень, солнце, небо, горы, восхождение, орешник, геноцид, труд и энергия, стали символами "армянских" стихов поэта. "Не нужно ничего знать, ничего помнить, — комментирует Б.Чичибабин первое впечатление от Армении. – Все сказала сама земля, пустынная, горькая, вся в камнях (как после землетрясения, как после погрома), требующая неслыханных трудов и подвигов. Сама земля была таким образом и подобием своей истории, судьбы народа".
Вот как это выражено в поэтическом изложении: "А рос там кустарник один…; И камень валялся, и пламень сиял…; Там беловенечный плывет Арарат близ алчущих глаз Еревана…; Там в гору, все в гору мой путь не тяжел…; Я верен по гроб камнегрудой земле орешника и геноцида…; У самого неба, в краю, чей окраинный свет…".
С перемещением вглубь Армении, от одного "Псалма" к другому образы оживают: "камнегрудая земля", "алчущие глаза Еревана", "брат Севан", "жизнь-ребенок", "верблюжий караван облаков", "добрый ишачок родноволосый". Параллельно в пейзаж начинают вклиниваться тревожные нити трагедии, постепенно превращающиеся в главную тему стихов, лаконичность и содержательность которой взрывается вместе с ярким накалом красно-розовых, облепиховых, кизиловых, небесно-синих, севанских красок в одной строке, в двух словах — "на земле /Орешника и геноцида".
В армянских стихах Б.Чичибабина периферия – природа и средоточие темы – геноцид соединяются в едином образе, не оставаясь безучастными друг к другу. Природа, земля уподобляются живому телу, чтобы выразить боль и муки в пластичных, рельефных и цветовых формах. Высшее начало, трагический узел судьбы Армении в свою очередь "рассыпается" в естественных и земных формах: "Где боль Его плещет в травинке любой, /Где малое помнит о многом".
Пожалуй, центральным духовным событием двух пребываний Б.Чичибабина в Армении, судя по стихам, является посещение им Цицернакаберда. Именно этому событию – тихому и молчаливому подъему к памятнику – суждено было стать духовным восхождением к выси, "к самому небу". Это событие – из разряда протокольных, когда выражение "отдать дань памяти" становится клише – переросло в самое живое, облачившись самыми культовыми смыслами. "Есть памятник горю в излюбленной Богом стране, где зреют гранаты и кроткие овцы пасутся… Он дорог народу и тем он дороже втройне, что многих святынь не дано ни узреть, ни коснуться… Подъем к нему долог… им шествуют тени, что были безвинно убиты… Из братских молчаний и в скорби склоненных камней… он сложен народом".
Б.Чичибабин был очень чуток к горю, неважно чьему. "Я – русский помыслами всеми, /Крещеньем, речью и душой, /Но русской музе не в убыток, /Что я скорблю о всех убитых, /Всему живому не чужой", — написал поэт после посещения мемориала еврейского геноцида.
В восприятии корнями еврея Б.Чичибабина не только геноцид объединяет армянский и еврейский народы. "Армения, горе твое от ума, /Ты боли еврейской двойник", — пишет поэт во "Втором Псалме". По Б.Чичибабину, ум является земной категорией. В Армении ум управляет земной материей, всюду чувствуется единство ума и материи, их взаимная наполненность друг другом и разлитость во всем. В этом плане сравнение с еврейской болью звучит не только как солидарность с чужой бедой, но и как уподобление друг другу главенствующих материальных начал в духовности обоих народов.
Борис Чичибабин оставил в нашей стране частичку своей души ("О, где бы я ни был, душа моя там, /В краю потаенном и грозном"), сокрушался о бедах Армении и ее народа – Спитакское землетрясение, армянские погромы в Азербайджане. Он усмотрел в судьбе Армении большую трагедию, а в судьбе нашего народа – великие муки. Все это он увековечил в обращенных к некоему высшему духовному началу своих "Псалмах".