Эгей!
В шатре кто спит, да проснется тот,
Проснулся кто, да броню берет,
Броню кто надел, да несет седло
И, чур, не кричать, что пришел я, как тать!
"Давид Сасунский"
Проводы Гургена Маркаряна
Это было ровно 5 лет назад, 28 февраля 2004 года… Я забрала дочку из школы, и мы с ней, пользуясь субботней безответственностью, неторопливо спускались к площади, наслаждаясь дыханием ранней весны. Едва минули пл.Шаумяна, как у Дома офицеров увидели столпившихся людей, пребывающих в суровом молчании. Молчание нарушало несметное количество венков, на одном из которых мы прочитали "Гургену от друзей". Отдельная очередь состояла только из военных, но особенно поощрялось участие простых людей в траурной церемонии: "Пусть пройдут — посмотрят".
Моя дочка разумно решила подождать меня у выхода (не тот еще возраст!). Между тем я зашла… Знала, что должна была увидеть, и одновременно не знала. Вдоль стен расставлены были стулья. Родные сидели, окаменев от горя и спрятав лица в ладонях. Прямо на нас с фотографии смотрел красивый молодой человек с умным пытливым взглядом. Теперь же отрубленная почерневшая голова Гургена Маркаряна липучками была прикреплена к телу. Сердце мое похолодело.
В голубом небе крутился вертолет. Дочка спросила меня, как был убит Гурген. Я ответила, что он спал…
— Стало быть, он теперь и спит и умер? Но почему ради одного человека столько людей собралось?
Понятно, девочка моя удивляется, почему похороны проходят на правительственном уровне. Я объясняю, что армянский офицер пал не на поле битвы, а в мирных условиях в одном из живописных городов Европы — Будапеште. Топор войны снова опустился на голову армянского народа. Мы, находящиеся по эту сторону войны, едва могли принять, понять, тем более осознать происшедшее, поскольку мы всего лишь были наблюдателями. Поэтому я поспешила встретиться с одним из тех, кто находился по ту сторону войны, в самой ее гуще: может быть, он помог бы растопить лед в сердце.
Айк Малхасян
— Куда мы идем?
— На вернисаж, к Айку.
По моим представлениям, Айк Малхасян был настоящим мужчиной. Он никогда в трудностях жизни не винил правительство, власть имущих: »Мужчина должен иметь деньги. Лучше ему умереть, чем не иметь. Правительство, государство не несут вину за то, что мы находимся в таком положении. Они заняты своим базаром".
Айк пошел на войну в 26-27 лет (возраст Гургена Маркаряна).
— Когда я ушел, ребенок еще говорить не умел, а когда вернулся, он уже стихотворения читал наизусть.
— Расскажи о минах.
— Различают 150 видов мин.
— А как это получилось, что ты ступил ногой на мину и…
— И не взорвался? Да, существуют мины мгновенного действия, а моя мина была с запалом. Когда я наступил на нее, то услышал хруст: значит, она должна была взорваться при поднятии моей ноги.
— Была зима, не так ли?
— Я постепенно стал снимать с себя боевое снаряжение и раздавать товарищам.
— Смерть под ногой держал?
— Ребята отошли метров на 200 и стали петь патриотические песни.
— Сколько часов прошло?
— В конце концов я должен был убрать ногу.
— И…вознесся?
Кельбаджар стал для Айка новым местом рождения. Да здравствует зима! Благодаря холоду снег заледенел в запале и воспрепятствовал ему подняться.
Вот к этому Айку я и пошла. Теперь он отец троих детей и по выходным на вернисаже выставляет изваянные им деревянные фигуры. Я подошла к нему и спросила, видел ли он когда-нибудь то, что я увидела в Доме офицеров. Он ответил как эксперт: »Достаточно навидался: сначала не мог сдерживать тошноту, потом привык…"
Конечно, Айк изображал супермена, чтобы скрыть свою уязвимость и хрупкость натуры, которую война не смогла ожесточить. Я уверена, что потери прошлого он восполняет творческим запалом. Военное поколение считают потерянным поколением. Те, кому в романтическом возрасте довелось увидеть истинное лицо Войны, в мирных условиях часто ломаются. Они пытаются непременно попирать нормы, прибегают к алкоголю, наркотикам, преступлениям. Есть, однако, другой выход – в творчество, а если владеть пером — в литературу.
Ара Назаретян и его "Военные рассказы"
За несколько лет до этого мне в руки попали "Военные рассказы" Ара Назаретяна, который, находясь в 1992-1997 годы в национальной армии, принимал участие в военных действиях и написал 23 бесценных рассказа о войне. Именно они могли отвести от меня "будапештский топор", который родом был из той войны и глубоко ранил всех, кто 28 февраля прощался в Доме офицеров с Гургеном Маркаряном.
Леденящие душу истории повествуются сухо и лаконично, как солдатский рапорт. Эпизод за эпизодом Назаретян рисует нам лицо войны с ее жертвами и неумытыми буднями. Нет героических штурмов, патриотического пафоса. Нет и врага — есть лишь противник. Самое ценное – нет разделения на "мы и они", какой стороной ни поворачивай ткань повествования, каждый может найти самого себя, часто даже неразличимо – о нас ли, о них? Нет даже имен, как, например, в рассказе "Тяжелый сон":
— Лучше не читайте.
Не убедил…
Пережившие войну нуждаются в самовыражении. От ужаса может избавить лишь изложение, равно как и чтение изложенного.
В предпоследнем рассказе я нашла то, что произошло в Будапеште. На следующий день после перемирия во второй позиции находят 8 убитых солдат: »Сначала убрали часового, потом, по-видимому, все они спали, и им одному за другим через уши вонзили в голову спицы. По очереди. Беззвучно. Так и не проснулись ото сна…»
Вот оно как! А потом напоминает, что полководец Андраник не брал солдат из Лори, потому что, несмотря на храбрость, лорийцы недостаточно хорошо знают противника. И заканчивает следующим образом:
"Знаете, в чем причины наших потерь? Говорим, мы армяне, но поэты. Не то имя дали этому народу».
Не знаю, как на войне, а на литературном поприще трудно сразиться с лорийцами. А Ара Назаретян как раз родом из Алаверды.