Друзья и близкие звали его Роб, этот мощный звук вмещал в себя его облик. Огромный, красивый, будто сошедший с фрески, он мог быть героем древних армянских песнопений. Я смотрел в его лицо, и время исчезало…
ВПЕРВЫЕ УВИДЕВ РОБЕРТА С ЛЮЛЕЙ У НАС НА КУКОЛЬНОЙ СТУДИИ, поразился красоте обоих (вспоминаю его любимого Довлатова: "И где они друг друга находят?.."). Нам не надо было объясняться, через несколько минут стало ясно, что мы знали друг друга всегда.
Но я тогда ещÂш не мог представить, что он так сумасшедше плодотворен. МоÂш воображение никогда не вмещало сделанное им. Временами я с некоторым недоверием выслушивал его рассказы о трудоднях, поскольку невозможно поверить, что сделанное Робертом сделано одной рукой. Количество действия на квадратный сантиметр превосходило любую фантазию. По-моему, он испытывал трудность только в одном – от чего отказаться. Он нигде никогда не фигурял умением рисовать. Сделанное ошеломляет. Сила его личности велика. Он пришÂшл в армянскую мультипликацию и перевернул всÂш вверх дном, будто провеял горным воздухом, а потом поставил на место.
Он был невероятно умÂшн, разговаривал внушительно, лицо являло продолжение мысли. НедоговорÂшнное дополняли глаза. Боготворил Хитрука, как Орлеанская Дева дофина. При этом в полемике с Хитруком был беспощаден. Любил армянскую культуру, но без чванства и не в ущерб другим культурам. Когда рассказывал, как в Азербайджане дробили хачкары и мостили ими дорогу, не знаю, чего было больше в его лице – гнева по поводу дикости или жалости к бескрайнему невежеству авторов этого варварства.
Вообще личность отличается широтой взглядов и вниманием к мысли собеседника. Ведя публичные политические беседы, был критичен по отношению к своим собратьям. Мне говорил: "Юр, ты понимаешь, я думал, меня убьют за мои слова. Сажусь в такси, а шофÂшр благодарит за откровенность по ТВ накануне". Он был бесстрашен той пылкостью, когда вера в свою свободу проламывает соблазны быть приятным всем.
В искусстве надо быть мужественным. Без этого фермента вряд ли отважишься на небывалый поступок. Поэтому смотреть фильмы Саакянца было счастье. Как можно охарактеризовать его работу? Пожалуй, только так – серьÂшзное, бешеное чувство юмора.
ОН ЖИЛ ПО СВОИМ ЗАКОНАМ, БЫЛ СВОБОДЕН ОТ УСЛОВНОСТЕЙ, но соблюдал ту необходимую общественную этику, которая не скрепляется никакими договорами или законами, только лишь строем души и непрерывным познанием. Домом была семья, его Люля. Домом были дети, потом внуки. Он возвышался среди своей семьи, среди студии, коллег – так на рисунке детей отмечается главное существо, остальные меньшего размера. Мне всегда казалось, что его семья и окружающие ему по пояс, хотя Люля была ему под стать. Он возвышался в кругу семьи.
Никто не отмечал показательно его авторитет. И всÂш же невидимые линии тянулись к нему. Он был ДОМ. Он строил Дом. И в это понятие входило всÂш, до чего простирался его жадный глаз. Будет ли это игра в абреков, спасающих бедный люд от несправедливости, или же игра в футбол или в мультипликацию. Одно без другого не существовало. Он был камень в куполе Дома, который он строил много десятков лет.
Он снисходительно, как любой воспитанный сильный человек, улыбаясь, принимал хвалы. Я всÂш время представлял его через много-много лет благородным стариком, сидящим вместе с Люлей среди своего бесчисленного семейства родственников не только по крови, но и по духу. Все его коллеги и друзья были ему родственниками. Наверняка в будущем будет учреждена премия Роберта Саакянца и обладателем еÂш станет тот, кто весел и бесстрашен, кто отважился на поступок, кто через искусство вступил в диалог с самим Робом. А он, выкатив свой воловий глаз, с удивлением и улыбкой будет смотреть с портрета на нахала – как он посмел? — и радоваться, что посмел!
МОЙ ДОРОГОЙ РОБЕРТ, Я ТЕБЕ БЛАГОДАРЕН ЗА ДРУЖБУ, за наши разговоры, интонацию, за наши встречи, за то, что ты когда-то меня познакомил с "Книгой скорби" Григора Нарекаци и с невероятно лучезарным человеком Левоном Мкртчяном, абсолютно редкостным литературоведом, переводчиком, открывшим миру имя Григора Нарекаци.
И сейчас я держу в руках "Книгу скорби" и невольно слышу твой голос. И меня не покидает ощущение, что ты где-то вдалеке сидишь и работаешь. Ты всегда обращался ко мне "Юр"…
Твой Юр НОРШТЕЙН
СПАСИБО ВСЕМ
От имени семьи Роберта Саакянца хочу поблагодарить весь персонал кардиологического центра "Норк-Мараш", каждого из врачей, каждую из медсестер, всех-всех-всех, кто трое суток боролся за жизнь Роберта Саакянца. Я хочу поблагодарить Грайра. Специально не называю его фамилии и отчества, потому что имя этого человека стало символом самозабвенной преданности благороднейшему делу спасения людей.
Безумно жаль, что все их старания оказались тщетны. Но не их вина в этом: наш срок на этой земле определен при нашем рождении…
Случилось так, что с этой клиникой мне пришлось столкнуться во второй раз. Ровно 8 лет назад здесь с такой же самоотдачей боролись за жизнь другого из двух самых родных мне людей — Левона Мкртчяна. Ему тогда здесь подарили 16 дней жизни. И каждый из подаренных ему дней он начинал словами: "Эти люди святые, они подвижники. Я о них обязательно напишу, вот как только выйду отсюда, первое, что я сделаю, напишу о них". Увы, он не успел это сделать. И сегодня, благодаря за нечеловеческие усилия спасти Роберта Саакянца, я выполняю и желание Левона Мкртчяна…