С открытием галереи "Тове и Альберта Бояджянов" жизнь нашей Академии художеств значительно изменилась. Преподаватели и студенты получили возможность время от времени представлять зрителям свои работы, стимулирующие творческую ответственность как студентов, так и их наставников. Галерея позволила сделать творчески активной работу и жизнь академии, способной освещать реальную ситуацию, царящую в заведении, установить прочную связь между студентами и их учителями. Это главное достоинство галереи, где сам путь обучения становится наглядным и творческим, обретает жизнь и пульсацию.
Предоставляя свои стены студентам и преподавателям, галерея не делает между ними никакого различия. Наряду с народными и заслуженными здесь выставляют свои работы даже первокурсники, для которых это большая честь и фактор, подстегивающий их честолюбивые замыслы, столь необходимые любому молодому человеку.
В связи с этим хочется остановиться на очередной выставке живописных работ доцента Академии художеств, художника, реставратора и копииста, специалиста по технике и технологии станковой живописи Григора ГЕГАМЯНА. Такой диапазон творчества довольно редок, но интересен, ибо делает его живопись и графику весьма своеобразными. Работая в любом жанре, Григор невольно подключает к процессу свои навыки копииста и реставратора, что и дает повод поговорить об этих сферах искусства.
Копирование — искусство редкое, оно не терпит суетливости. Каждый штрих, каждый мазок, положенный без внимания, без стремления познать логику создания оригинала, сразу обесценивает всю работу, даже если она на первый взгляд кажется похожей. Главное достоинство копии таится за пределами видимой предметности. Вот тут приходит на помощь умение копииста перевоплощаться в давно уже не существующих на свете авторов для раскрытия образного и идейного содержания работы, которое, однако, никогда не может быть полным. Нечто неуловимое улетучивается, и это нечто — неповторимость художественной индивидуальности. Копиист не может позволить себе полемику с автором. Полемика начинается тогда, когда он творит сам, помня своих кумиров, но споря с ними с позиций уже своего темперамента.
С этой точки зрения интересны те работы Гегамяна, которые отталкиваются от авторов, блестящие копии работ которых он делал. Копии голландских, фламандских натюрмортов, натюрморты Кончаловского позволяют ему писать свои, в которых ощущается и голландский реализм, и фламандское барокко, и усвоенный Кончаловским сезанизм. В гегамяновских натюрмортах присутствует материальность, словно пробуждающаяся от какой-то скованности и замкнутости. Каждый предмет, каждый цветок или плод утяжелен, прочен и полон напряжения. В них игнорируется все неустойчивое и ощущается собственное чувство темпа исполнения, особая чуткость, которая обостряется во время копирования и которая помогает копиисту вживаться в работу своего незнакомого коллеги.
Искусство копии может показаться вторичным, но оно очень необходимо на первых порах обучения студентов, которые с кистью в руках настраиваются проникнуть в тайну иной эпохи, услышать ее голос. Опытный же копиист, переносясь в прошлое, переживает драму его невозвратимости, но в то же время испытывает мгновения счастья, когда ему приоткрывается неповторимая атмосфера той среды, ушедшей эпохи, когда он погружается в ее исторический контекст.
Будучи умелым копиистом, Григор Гегамян не мог не обратиться к другой, тесно связанной с этим творчеством области — к реставрационному делу. Он неоднократно поднимал вопрос о необходимости этого факультета у нас в Академии художеств. Оснований для этого достаточно: напомним хотя бы о том, что множество работ из богатейшей коллекции Национальной картинной галереи Армении нуждаются в реставрации, а реставраторов-профессионалов в республике очень мало. Сам Гегамян прошел стажировку и аспирантуру при Ленинградской и Тбилисской Академии художеств, имеющих замечательные традиции и опыт в этой области.
Реставратор, как и копиист, обязан смирить свой темперамент и склониться перед неумолимой логикой конкретной работы и следовать тому, что было, а не тому, что предположительно должно быть по его расчетам. И тут на помощь реставратору приходит историческое чутье, и горе той работе, которую реставратор хочет исправить, "улучшить" своим вмешательством. Гегамян в своей реставрационной деятельности стремится к полной объективности. Любая модернизация в работах религиозного характера грозит потерей смысла, искажением времени и веры. К числу отреставрированных Г.Гегамяном работ относятся фрески Эчмиадзина, станковые работы в храмах Гаяне, Зоравор и Сурб Саркис. Из современных художников ему доверял реставрировать свои работы очень требовательный Эдуард Исабекян…
Гегамяну дано переживать мгновения чудесных откровений, когда он способен прожить немножко жизнь иного творца, увидеть мир его глазами. Но это не подавляет желания порой давать волю своей дисциплинированной личности. И тогда он работает для себя — искренне, свободно, раскованно. С какой дружеской отзывчивостью исполнены представленные на выставке карандашные портреты коллег-художников. Это живые, подвижные лица товарищей, с которыми он общается, знает их привычки, манеру говорить, улыбаться, сердиться. Он умеет подметить едва уловимые и порой ускользающие от иных портретистов обертоны их характеров, проявляемые в будничной жизни. Исполненные в импульсивной манере, они необыкновенно остры. В них схвачена индивидуальность.
А когда Григор вырывается из мастерской на природу, он волнуется иначе, ибо глазам его, привыкшим к чужим произведениям, открывается их первоисточник — природа. Здесь он отдается своим чувствам, не похожим на те, которые возникают от общения с произведениями других авторов. Он пишет Арарат, изображая его как некую стихию, соединяющую две другие стихии — небо и землю, обращается к Севану, передавая ее тяжелую синюю воду. Пишет пристрастно, взволнованно, противоречиво, размашисто, без оглядки на стилистические категории. Пишет, торопясь запечатлеть луч солнца, пробивающийся сквозь грозовые тучи и освещающий вершину Арарата, густую волну Севана или собранный наспех букет цветов.
Эти полотна порой подолгу ждут своей доработки, ибо жизнь художника навсегда связана с кропотливым искусством реставрации, отнимающим у него основное творческое, но не менее счастливое для Григора Гегамяна время.