Зал под открытым небом напоминал форум. Над нами горели южные звезды, как в планетарии. Мне казалось, мы взлетели и если рискнуть подойти к краю и взглянуть оттуда вниз, то где-то глубоко под собой увидишь нашу милую, еще не столь роскошно застроенную Землю и, расчувствовавшись, прочтешь вниз длинные стихи об оставшейся на Земле любви…»
А.Битов, «Уроки Армении»
Ереванское общество всколыхнулось — появилась информация, что летний кинотеатр «Москва» будет разрушен. Власти, многие годы спокойно осуществляющие бесконечные разрушения, неожиданно столкнулись с сильным общественным противостоянием по поводу, как им казалось, малозначимой искалеченной бетонной постройки.
Десять лет назад я опубликовал открытое письмо к тогдашним мэру и главному архитектору Еревана, в котором писал о необходимости восстановить утраченную незначительную часть кинотеатра (в письме также ставился вопрос восстановления пьедестала на главной площади Еревана). Излишне говорить, что на обращение никто не обратил внимания, и разрушительные тенденции в городской среде, о которых говорилось в письме, вскоре приобрели огромный размах.
О плачевных итогах прошедшего десятилетия мне хочется сказать несколько слов. Я хочу сказать о том, что утрачено навсегда и что было в этом ценного.
Это Ереван 1960-х годов.
Современный Ереван придумал Александр Таманян. Это знают, видимо, все. Он создал великую национальную архитектуру, единственную в своем роде.
Если бы не было таманяновского Еревана, наше современное национальное сознание не было бы сформировано в той мере, в какой оно оказалось сформированным. И не только в масштабе нынешней Армении, но и в масштабе всего армянского мира ХХ столетия. Это не литературный оборот — это факт: по генплану Ереван был задуман как город, раскрытый на Арарат и на наши исторические пространства. Люди, которые вместе с Таманяном осуществляли эту национальную программу, поплатились своими жизнями и своей свободой. Это, кажется, тоже известно многим.
Но не многим известно, что с 1937 до середины 1950-х годов Ереван строился как сталинский город.
Формы арок и колонн были похожи на древние армянские, но не было идеи Арарата и не было идеи города всего армянства. Архаика старых форм и монументальность фасадов должны были выражать победоносный пафос эпохи сталинизма.
Национальная идея вернулась в градостроительство Еревана в 1960-е годы. Расставание с идеалами сталинизма проходило трудно и медленно: монумент вождя народов долго маячил над Ереваном и после ХХ съезда. Однако именно в 1960-е годы Ереван вновь ощутил себя свободным городом, столицей всего армянства.
Десятилетие великих праздников, десятилетие трагических дат, десятилетие возрождения национальной культуры.
250-летие Саят-Новы, 50-летие Егерна, 50-летие Сардарапата,
70-летие Чаренца, 2750-летие Еревана…
То, что было построено в Ереване в 1960-е, равноценно лучшим образцам мировой архитектуры.
Ереван стал самым открытым городом в СССР.
Ереван стал городом новой архитектуры. Именно в это десятилетие сформировались среда города и народ города. Они были одним целым и были высшей точкой в развитии армянской нации в новейшее время.
Нигде и никогда армянство не было таким созвучным в своем интеллектуальном и пространственном единстве со времени города Ани… Эта среда воспитала то поколение горожан, которые, пройдя через трагическую весну 1965 года и праздничную осень 1968-го, сложились в народ, который с открытым лицом обратился к цивилизованному миру в феврале 1988-го.
И это имело свои конкретные выражения в камне и в бетоне.
Улица Абовяна — главная улица города. Не проспект, а неширокая, тенистая, невероятно живая. Когда обновился ее один отрезок, оказалось, что новое вошло в старое так легко, так красиво, словно на пожилую, но не потерявшую осанку и достоинство аристократку надели новый, точно по ней скроенный наряд. Улица стала бульваром — с узкой проезжей частью, с извилистыми тропинками, освещенными низкими уличными торшерами, с широкими пространствами перед магазинами. Первые этажи модерновых домов были покрыты мозаикой, резными каменными барельефами. Каждая деталь и все в целом отличались тонким вкусом и красотой (все, что я описал и о чем скажу далее, уничтожено).
Саят-Нова — широкий проспект с подсвеченной осью — словно путь кометы на темном ереванском асфальте. Прекрасные скульптуры из металла и керамики вдоль тротуаров.
Кольцевой бульвар в его первом отрезке был кульминацией всего городского пространства. Искусственный водоем, ритм подпорных стен из простых камней-валунов, авангардное кафе с террасой на воде и с брезентовым тентом, натянутым на высокой крестовине. И здесь же в этой модерновой среде среди горожан ХХ века, среди студенток в мини-юбках и студентов с длинными волосами и в расклешенных брюках — лежачий гигантский вишап, изваяние, которому несколько тысяч лет.
На центральной площади города — питьевой фонтан-скульптура, словно из армянской сказки о семи родниках жизни. А далее вниз от площади — множество фонтанов — 2750 струй, стройных рядов, как единый народ.
И под конец — новое здание театра. Его каменный портал весь резной, его фойе стеклянное, и ереванцы внутри здания и те, кто в парке, видят друг друга. А на стене — изображение Армении великого Сарьяна, и не знаешь, что похоже — его живопись на подлинную природу или природа на его живопись…
Все было легкое, открытое, а в центре была Опера, как в Париже.
Этот новый пласт города построили тогда молодые архитекторы — Феникс Дарбинян и Маргарита Айрапетян, Джим Торосян и Саргис Гурзадян, Размик Аллахвердян и Липарит Садоян, Спартак Кндехцян и Тельман Геворкян (их замечательное творение — летний кинотеатр — и хотят сейчас сломать). А руководил всем этим чудесным воплощением главный сказочник города, виртуозный талант Григор Асратян (председатель Ергорисполкома в 1962-1974гг.).
В последние годы я побывал во многих европейских городах — больших и малых, старинных и современных. Если бы я оказался в подобном месте, как Ереван 1970 года, я бы рассказывал об этом всем своим знакомым с восхищением, как о чудо-городе…
Для того чтобы сохранить все это, надо было понимать все это, надо было ходить по всему этому, надо было видеть все это, надо было дышать всем этим, надо было любить все это, как можно любить только свою родную землю, свой родной город.
Несколько лет назад в Москве работа свела меня с представителями туркменской элиты. При знакомстве я сказал им, что, к сожалению, никогда не был в Ашхабаде, но по литературе хорошо знаком с известной постройкой 1960-х годов — зданием национальной библиотеки. Архитектор Абдулла Ахмедов за нее получил высокую награду, стал знаменитым. Ашхабад тех лет ассоциировался именно с этим зданием. Здание было целиком построено из железобетона и стекла, и в его архитектуре особо ценным было то, что автор сумел современным языком выразить национальное. Мои собеседники были очень удивлены моей оценке и информировали меня, что, слава Аллаху, теперь уже, в эпоху Туркменбаши, здание облицовано мрамором и приобрело пристойный вид. Я понял, что архитектура библиотеки погибла и что ханжество намного легче находит понимание, чем стиль и тонкий вкус…
В конце 1960-х повеяло сталинизмом — собственно, его смрадный запах никогда не прекращался над бескрайними пространствами СССР, но в брежневское время запахло намного сильнее. В архитектуре это нашло отражение мгновенно. В Ереване появились весьма чуждые постройки и главный символ сталинизма — надстройка тангарана на площади.
Если бы тогда общественность, архитекторы (а они отчаянно пытались сопротивляться) смогли противостоять этой постройке — не было бы разрушения демократического Еревана, не было бы архитектуры сталинизма в наши дни.
Но тогда, в конце 60-х, у нас оказалось два разных настоящих — светлое и темное. И когда со временем настоящее становилось прошлым, мы оказывались перед выбором прошлого.
Самым невероятным во всей этой истории кажется то, что масштабный возврат к сталинским формам начался в момент, когда мы решили окончательно освободиться от сталинских идей.
В 2000-е годы, когда нефтедоллары каким-то неведомым образом проникли в несырьевую Армению, для архитектуры неосталинских форм был дан зеленый свет. И городская среда рухнула — не от землетрясения, а от строительства. И разрушение Еревана продолжается…
Возможно, многие могут возразить — это чушь. Архитектура не так важна. Какая разница, какие формы у здания. Кто разбирается в этих нюансах, кроме горстки чокнутых специалистов. Отнюдь нет.
Архитектура, городская среда наиболее зримо и агрессивно, притом перманентно, отражают вкусы, идеологию, нравы, позиции, взаимоотношения, иерархию, свободы, царящие в обществе. Отражают и цементируют, бетонируют. Потому и так много внимания уделяется градостроительству. Всегда, во все времена.
…Ереванцам не повезло. Верно, сейчас многим из них — в Ереване или вдали от него — по ночам снятся грядущие удары ковша экскаватора, его скрипящие гусеницы, словно у танка, крошащие бетонные конструкции простой летней постройки — последнюю память светлого города…
