У Чичестера (опять все тот же Чичестер) читаю в дневнике: "Боже, как далеко отошел мой "Джипси-Мот" от Плимута. Боже, как далеко еще до Сиднея, где ждет меня моя Шейла". В этих вздохах – сплошная скука. Можно, наверное, и нам сказать о том, как "Армения" далеко отошла от острова Пасхи и как далеко еще до Новой Зеландии. Скукота да и только.
Однако исследователи человеческого тела и души считают, что страшнее всего примирение со скукой. Хотя считается, что скука тоже нужна человеку. Но в меру. И если уж нудная монотонность и длительное однообразие одолевают, то нужен какой-то взрыв. Скажем, как весть о том, что родился сын у нашего Ваагна Матевосяна. Да, да! Это то, что нам надо — и не только для свежеиспеченного отца, но и для всего экипажа. Я знал, что вот-вот придет эта добрая весть, ибо была договоренность с большим человеком в прямом и переносном смысле слова в акушерстве и гинекологии нашей страны – Георгием Окоевым. Весь экипаж знал, когда примерно произойдет чудо. Знал, что наша Ануш родит только у Окоева. В наш небогоугодный век, увы, заранее знали и о том, что родится мальчик и что назовут его Гайком.
…Подолгу наблюдаю за ребятами. Запишу где-то строчку, где-то одно слово. Ищу и нахожу только прекрасные качества, которые, уверен, есть у каждого человека. И не чувствую никакой кабалы реализма и натурализма. Я ведь очень даже хорошо понимаю, что все, что делалось на "Киликии", все, что делается на "Армении", происходит впервые в нашей истории… И еще: эти ребята не раз смотрели смерти в глаза. И все они осознавали степень ответственности перед развевающимся на армянском судне армянским флагом. Вот и пишу я свою правду, о которой говорил великий Мартирос Сарьян: "Надо относиться осторожно и с пониманием к "вранью" художников. Ибо "врать" – это не значит говорить неправду. Это значит не быть натуралистом, что является хуже любой неправды. Фантазируйте сколько угодно. Фантазируйте, но говорите правду, вернее, врите так, чтобы не навредить правде, чтобы не задеть ее даже мизинцем…"
Я, собственно, даже не фантазирую, когда рассказываю о наших моряках. Я рисую, пишу. Люблю и уважаю. Ценю. Обхожу стороной отрицательные детали, которых у меня самого с лихвой. О Ваагне, например, невозможно ничего прибавить, даже по-сарьяновски невозможно "врать". Он весь на виду. Прост, как христианский крест. Никогда не забуду его глаза, которыми он невольно "утопил" меня. С крутого берега я спускался в лодку, которую он придерживал. Не успел я поставить ногу на корму, как лодка резко отошла, и я оказался в море. Об этом я писал в книге "Киликия" – путь к океану". Сейчас вспоминаю, чтобы рассказать не о том, как я шлепнулся в воду или как, вынырнув, причитал: "Сотовые телефоны! Сотовые телефоны!". Ибо соленая вода – это смерть для любой электроники. Но вот в глазах Ваагна я увидел другое — нечто большее, чем испуг за мою жизнь. Ваагн, может, знал, что по большому счету виноват я, а не он. Надо было убедиться мне, что корма привязана к стенке. У Ваагна в глазах, вообще на лице, во всем его облике я обнаружил действительно не испуг, не страх, а какое-то осязаемое беспокойство за собственную гордость.
.jpg)
Я очень даже хорошо понимал, что с ним происходило в эти минуты. Ваагн тогда был новеньким на борту "Киликии". Всего лишь неделю находился в пути и еще не успел никак проявить себя. И вдруг попал как кур в ощип. А он, как вскоре мы узнали, моряк от Бога, яхтсмен от… Севана. Как и его закадычный друг Мушег Барсегян, он чемпион Армении по парусному спорту. По утверждению Армена Назаряна, Ваагн родился, чтобы плавать на чем угодно (доска, яхта, лодка весельная, лодка моторная и все такое прочее), только бы плавать. Так что у этого парня была своя гордость, свое достоинство, чисто профессиональное и мужское.
Большеглазый, с гагаринской улыбкой, быстроногий крепыш. Но на вид хрупкий какой-то, нежный. Скоро, очень скоро экипаж понял, что имеет дело с настоящим морским волком. Помнится, я все следил, когда даст парню оценку капитан-наставник Самвел Карапетян. Он ведь редко когда доволен кем-то. Но о Ваагне Самвел щедро выдал: "Талант многогранный".
– Ваагн, – начал я, – у Мушега спрашивал, хочу и тебя спросить: что дал тебе диплом физкультурного института?
— Он говорил, но я не знал, что и меня спросите, иначе подготовился бы.
— А ты сходу. Без подготовки. Экспромтом.
— Я не знаю, что он мне дал, имея в виду кусок хлеба. Но скажу, что я стал другим.
— Мушег говорил примерно то же самое. А ты скажи конкретно…
— Нет, я серьезно. Вот стал другим и все. Многое вокруг воспринимаю по-другому. На природу, на человека, на возможности организма начал смотреть иначе. Светлее или понятнее, что ли.
— Я уже не гожусь для больших нагрузок. Тут и годы, и недуги, и чувство ответственности. Но постоянно думаю о новых кругосветках для "Армении" и новых маршрутах, в том числе и об одиночном плавании. Вот я готов начать организовать армянскую одиночную кругосветку. С тобой мы говорили об этом. Сейчас ты готов совершить кругосветку?
— Не знаю, как ответить. Сейчас все мысли в Севане, где вот-вот родится мой сын. Конечно, когда-нибудь хотел бы. Но я знаю и другое: по такому маршруту, по которому мы сейчас идем, никто никогда не сможет пойти.
— А как ты хочешь совершить кругосветку без знания английского?
— Во-первых, уже малость калякаю, во-вторых, к тому времени очень постараюсь. В-третьих, я пройду вокруг света без остановки, без захода в какой-либо порт, – и Ваагн расхохотался на весь Тихий океан от своей неожиданной дерзости.
Так уж вышло, что во время беседы оба мы были одеты в тельняшки-полурукавки. Я вдруг подумал, что Ваагна почти всегда видел или в тельняшке, или в другой "официальной" форме, которую носит весь экипаж. И вспомнил, каким он выглядел непохожим на себя в день свадьбы. В розоватом костюме с цветастым галстуком, с цветком в нагрудном кармане. Он не был похож на шустрого, подвижного, прыгучего моряка. В этом, казалось, неестественном облике было тем не менее так много естественного. В конце концов, свадьба – это не только в буквальном смысле слова общенародный праздник, но и театр со своими условностями, где заглавные роли играют жених и невеста, а остальные разделяют их счастье, осознавая, что с высоты этого богоугодного обряда видно будущее в образе ребенка.
…И вот в срок родился Гайк, и на борту "Армении" стало одним отцом больше. Так что нам не до скуки. И спросил я тогда Ваагна: "Одолевает ли тебя скука? Часто ли скучаешь?" Он тихо ответил, не скрывая стеснения: "Вроде бы некогда скучать, но скука действительно часто одолевает".
Собственно, не такая уж плохая штука, эта скука. Она ведь бывает и при бурном, страстном и желанном времяпрепровождении. Как известно, в далекой древности философы изучали эту самую скуку. И приходили к выводу, что человек не скучает и не устает только тогда, когда идет к своей цели.
