Прогнозы погоды сходятся с реалиями жизни. Обещали к середине Тасманова моря на три дня ветер в пол-урагана, и вот уже целые сутки идем по взбесившемуся морю. Да, конечно, 20-25 узлов — это не ураган, а всего лишь его половина. Но это все равно очень много, когда идешь уже вторые сутки и когда так много еще впереди. Ветер дует слева, т.е. большой стаксель наполняется воздухом почти до предела и судно клонит в правую сторону. Или наоборот — дует справа и все мы наклоняемся в левую сторону.
Я стою у самого входа главной "комнаты" судна, где мы встречаемся, едим, принимаем гостей. Стою на самой верхней ступени лестницы, ведущей вниз. Держусь за край навеса, накрывающего вход. Время от времени достаю из кармана записную книжку и, согнувшись в три погибели, делаю записи. Стараюсь передать бумаге даже звуки ветра и шума от прохождения парусника по волнам. В нотах не разбираюсь, а потому пишу буквами. Точнее, буквой "ша". Потом несколько "ша" подряд. Улавливаю и "фе", и "же", и, конечно, "у". Это уже когда воет ветер. Потом слышу грохот. Тут уж — барабанная дробь. Вдруг наступает на целую секунду, будто на целую вечность, громкая тишина, завершаемая взрывом. Это столкнулись лбами сразу несколько волн. Помнится, наш покойный кок Самвел Саркисян никак не хотел соглашаться с тем, что такое возможно. А я вот сам видел, как это происходит.
Вдруг взгляд останавливается на ползущем вдалеке вале, который вскоре начинает сворачиваться, как ковер, и разбухать, превращаясь в огромный холм, перед которым образуется огромная глубокая ложбина, отчего холм начинает походить на огромную гору. И видно, как острый нос парусника опускается вниз. Корма поднимается. И вот-вот гора рухнет на судно. Но мгновенно опускается корма. Нос начинает медленно, разрезая склон горы, взбираться на вершину. Не дойдя до середины склона, судно повисает в воздухе. Горы как не бывало — она исчезла, рассыпалась. И судно, ударяясь о дно образовавшейся ямы, тотчас же взбирается на небольшой склон уже другого холма, невесть откуда появившегося на пути.
Между тем ветер усиливается. Государственный флаг Армении на корме натягивается так сильно, что напоминает жесткую фанеру красно-сине-оранжевого цвета. Весь ужас в том, что по прогнозу ветер будет еще сильнее, а волны еще круче. И так всю ночь, говорит Гайк Бадалян, весь следующий день и аж до полуночи. И ведь ловишь себя на том, что тем не менее радостно на душе. И хочется, чтобы все это длилось как можно дольше. Ибо все необычно. Волны необычные. Даже луна. Казалось, что может быть в них необычного. Мол, волны как волны. Есть даже этакая классификация волн: рябь, небольшие волны, удлиненные, бушующие, цунами. Но я видел множество волн вращающихся, кувыркающихся, дерущихся, а бывало, и просто отдельную красивую волну. Но все это в течение нескольких дней и ночей подряд перемешивается, перемалывается, образуя высокие горы и глубокие овраги, создавая единый образ шторма, урагана, толчеи, и все это — красотища.
Появился на корме Сэм. Самвел, как я его иногда называю, Капитанян. Я показал рукой на банку, простите за термин, на скамейку. Он, широко протягивая руки, словно собирается взлететь, хватается за ванты, за шкерты, за концы, снова за веревки. И под конец он громко плюхается на банку-скамейку. Мы радуемся, что непрекращающиеся ветры с волнами непрерывно хлещут по бортам яхты, но по всему видно, что корпус достойно выдерживает удары. И я начал с места в карьер:
— Ты когда впервые подумал о кругосветке?
— С середины 80-х, — ответил он сходу, словно ожидал именно этого вопроса в столь неурочный час.
— Почему именно тогда?
— Весь мир капитально готовился к 500-летию открытия Колумбом Америки. Мы, тогда еще молодые яхтсмены, конечно, завидовали этому. Уже тогда я знал, что "Меккой" парусного спорта считалась Новая Зеландия…
Самвелу тогда было около двадцати пяти, мне — около пятидесяти. И я хорошо помню ту пору. Действительно, мир готовился через десять лет организовать праздник, а в Советском Союзе тщетно пытались решить продовольственную программу. И вдруг какие-то романтики, видите ли, решили принять участие в этих юбилейных гонках: одни — вокруг света, другие — в массовом пересечении Атлантического океана по маршруту каравелл Колумба. И среди мечтателей — будущий капитан-наставник "Киликии" и будущий капитан "Армении", который то и дело заполнял многопунктные анкеты для участия в международных гонках. Ему казалось, что начавшаяся перестройка — это действительно перестройка. Хотя кое-что менялось в нашей жизни, в том числе и в жизни яхтсменов. По крайней мере это уже были не шестидесятые, не семидесятые, не начало восьмидесятых. И Самвел уже на яхте "Аджария" выходил за пределы Черного моря, причем не только в Болгарию, но и в Грецию.
В 1992 году почти все яхтсмены Земли уже были готовы участвовать в 500-летней юбилейной гонке, посвященной открытию Америки. У всех на устах имя Христофора Колумба и испанского порта Кадис, откуда 3 августа 1492 года взяли старт каравеллы "Санта-Мария", "Пинта" и "Нинья". Кстати, именно там, в местечке Палос, находился уже хорошо известный в Европе путешественник Мартирос Ерзнкаци. И если учесть, что Колумб с огромным трудом набирал экипажи трех каравелл, то нельзя не согласиться с научным мнением Сен-Мартена, Ачаряна и Португаляна, которые считали, что начальник экспедиции двумя руками должен ухватиться за профессионального путешественника, владеющего искусством моряка и знанием множества европейских языков.
Но вернемся от Колумба и Ерзнкаци к Карапетяну, который по окончании Ереванского политехнического института осознал: годы учебы в вузе дали ему много знаний, но не дали специальности, соотносящейся с божьей искрой, от которой зажигается пламя в душе яхтсмена.
И я в этой связи в условиях, прямо скажем, экстремальных спросил его об одиночном плавании.
— Я знал, что вы спросите об этом. Скажу честно. Сегодня без идеи, без так называемой идеологии нет смысла отправляться в одиночное плавание. Вот сейчас у нас на яхте "Армения" есть эта идея. Да еще какая! Спюрк, Месроп Маштоц… Вы правы, мир, увы, ничего не знает о том, почему армяне рассеяны по всему свету и почему они всюду строят церкви. Это великая идея — кругосветкой или, как вы говорите, географией Спюрка рассказать, показать и раскрыть все это миру…
…Именно в это время очередной порыв шквалистого ветра с огромной силой сдул верхушку выползшей из-под левого борта пенистой волны. На этот раз мы не успели согнуться. Все произошло мгновенно. Мощный поток волны ударил мне в спину и в затылок, а Самвелу — прямо в лицо. Скажу честно: подобная сцена всегда вызывает хохот на палубе. Вот и мы с Самвелом захохотали. Засмеялись стоящий за штурвалом и без того всегда улыбающийся Ваагн, еще раз напомним — свежеиспеченный папаша, а чуть поодаль кок Сако хохотал, показывая свои белые зубы, как это делает Вахтанг Кикабидзе. Мы с Самвелом кинулись вниз по своим каютам. Я разделся. Обдал холодной пресной водой тело, не дожидаясь, пока она хоть чуть согреется. Растер тело докрасна. И подумал: до чего все это хорошо, черт возьми! Хотелось как можно быстрее подняться наверх посмотреть на волны, подумать о том, как хочется обуздать шквальный ветер, оседлав девятую волну, как дикого мустанга, и плыть. Плыть. Плыть… И чтобы были бесконечные волны, и лишь один девятый вал.
Тасманово море
