Григорий Арутюнян — человек и политик
"Медленно я восстанавливала все то, что сделал для Армении Григорий Арутюнян, причем сделал это в тяжелейшие, чреватые невосполнимыми потерями годы. Разве не при нем в то трудное военное время был построен Матенадаран, основана Академия наук и открыта улица Баграмяна? Разве не при нем всесоюзную славу и признание завоевала джермукская здравница и были озеленены пустоши вокруг Еревана? Разве не при нем относительного расцвета достигла наша литература, живопись и музыка? Разве не при нем прошедшая в Москве Декада армянского искусства и литературы продемонстрировала наши культурные достижения и явилась первым триумфальным смотром армянской культуры за пределами Армении? И, наконец, разве не при нем был отмечен тысячелетний юбилей "Давида Сасунского" — организовано грандиозное празднество, по масштабности не имеющее прецедентов во всей новейшей армянской истории. Это был не просто юбилей, а великий национальный Ритуал, который после геноцида 37-го года явился для нашего разочарованного и поникшего духом народа животворным стимулом к Возрождению и Созиданию!". . .
Эти строки принадлежат поэтессе Сильве Капутикян, и, по-моему, даже их (эмоционально сдержанных, просто констатирующих факты) вполне достаточно, чтобы воссоздать портрет мудрого государственного деятеля и Человека с большой буквы — Григория Арутюняна, руководившего Арменией на протяжении 17 лет. И все-таки настоящий портрет — это нечто большее, нежели просто констатация фактов автобиографии, тем более если речь идет о личности многогранной, как Григорий Артемьевич. Мы можем с благодарностью вспоминать, как много он сделал для Армении, мы можем перечислить его достижения, успехи и неудачи, но оживить портрет так, чтобы он заблистал не только профессиональными, но и душевными и духовными гранями, способен только человек, проживший с ним бок о бок всю жизнь. И этот человек — Нами МИКОЯН. . .
С Нами Артемьевной мы встретились здесь, в Ереване, и я до сих пор помню впечатление, произведенное на меня этой удивительной женщиной с удивительной судьбой, помню ее ясные, спокойные, немного грустные глаза и отражение любви, заплескавшейся во взгляде, когда она начала рассказывать о дорогом ей человеке. А теперь передо мной лежит ее книга "Своими глазами", раскрытая на странице, посвященной Григорию Арутюняну:
"Сегодня пишу тебе, отец мой, куда ты ушел навечно. Я сейчас впервые назвала тебя отцом — Гриша, мой воспитатель и друг. Ты не учил меня жить, да ты и сам не умел. Ты являл собой великолепный образец человеческого духа, и общение с тобой стало для меня школой. В 1937 году ты трагически потерял во время репрессий родного брата и брата жены, твоего друга, который был моим отцом. Ты и Нина удочерили меня. С тех пор мы жили общей жизнью, я знала, о чем ты думал и чем ты жил. И Нина, ставшая мне больше, чем мать, твой друг и жена, не сумевшая тебя пережить. Я еще раз повторяю — ты не учил меня специально ничему, но все, что ты делал, и то, как ты делал, стало для меня школой жизни, отразилось почти на всех, кто если не тогда, то позже что-то осознал. Можно сократить жизнь (так и сделали) , можно изменить дом, в котором ты жил (так и сделали) , но нельзя уничтожить все то, чем ты жил. . . Ты любил Армению целомудренно — таким ты был по своей сути. Ты никогда не говорил об этом. Ты просто постоянно думал о ней, строил, создавал, заботился о ее детях, давал зеленый свет талантам. . . Ты мечтал о сильной Армении: об уютных городах, похожих на швейцарские; о Ереване из светлого туфа, с особняками и садами за узорным окружением; о Ереване, где в архитектурном решении вершиной был гранитный Матенадаран; о мостах, перекинутых вдаль; о дорогах, ведущих в будущее; о шедеврах музыки, живописи; о духовной культуре, которая воссоздаст, укрепит и осветит Армению. . . "
Григорий Арутюнян (Арутинов) был назначен первым секретарем ЦК Компартии Армении в конце октября 1937 года. Это было страшное время — в Армении волна репрессий, арестов (так называемых чисток) утопила немало человеческих судеб. Присланные из Москвы члены правительства Маленков и Микоян (невесткой которого впоследствии стала Нами Артемьевна, выйдя замуж за Алексея Микояна) искали замену первому секретарю ЦК, арестованному Аматуни, и хотели подобрать человека со стороны. Была предложена кандидатура Григория Арутинова, бывшего в то время секретарем горкома партии Тифлиса. Кандидатуру предложил Берия — от армянина во главе тбилисской парторганизации стремились избавиться. Тогда Берия сказал: "Арутинова там (в Армении. — З. Г.) сами армяне съедят".
Григорию Артемьевичу было всего неполных 37 лет, когда он взял на себя руководство республикой, обстановка в которой была невероятно давящей и тяжелой. С чего начать?
"Знаете, меня потрясает его интуиция — он будто знал, что надо делать, дабы возродить дух людей, опустошенных мертвящей атмосферой сталинских репрессий, — рассказывает Нами Микоян. — Первой серьезной акцией стала подготовка к празднованию тысячелетнего юбилея эпоса "Давид Сасунский", а затем подготовка к Декаде армянского искусства в Москве. К мероприятиям готовились очень серьезно: издавались великолепные книги, например, "Давид Сасунский" на армянском и русском языках, в замшевых переплетах, на прекрасной бумаге; по эскизам лучших художников заказывались памятные чашки на фарфоровом заводе в Ленинграде. Над декорациями, костюмами к спектаклям трудились Мартирос Сарьян, Сергей Арутчян и другие выдающиеся мастера, Ерванду Кочару был заказан тогда конный памятник Давиду Сасунскому, украшающий город до сих пор. . . "
Столь же блистательно в 1939 году прошла Декада армянского искусства и литературы в Москве. Газеты писали о неожиданном открытии — высокой культуре армянского музыкального искусства. При Григории Артемьевиче расцвела архитектура столицы, Ереван обрел свою неповторимую индивидуальность, которая, увы, нынче размывается, теряется с каждым днем все больше и больше. "В нашем доме часто бывал главный архитектор Еревана Марк Григорян, — говорит Нами Микоян. — С ним дядя ходил по городу, они выбирали место для Матенадарана, для здания ЦК партии, планировали новое выездное шоссе из города и мост Раздан. Каждый уголок города они обходили вместе, иногда брали с собой и очередного председателя городского совета. Ну а мы с тетей сопровождали их всегда. . . "
Григория Арутюняна любили художники, поэты, артисты, ученые, а это значит немало — ведь люди творческие редко проникаются симпатией к тем, кто олицетворяет власть, ибо власть, за редким исключением, утверждает рамки, от которых талант бежит как от чумы. Но. . .
"При каждой новой встрече с Арутюняном я замечал, как он становился все более умудренным и целенаправленным человеком, — писал Мартирос Сарьян. — Когда я предложил ему уделить время для написания его портрета, он посоветовал мне больше писать портреты простых людей, потому что именно они строят жизнь".
"Григорий Артемьевич в моей биографии сыграл огромную роль даже в самой направленности моего искусства. Я не знаю, как скажут музыковеды о сплаве в моем творчестве армянского начала с традициями русской музыки, современной музыки, мировой музыки, но он и в этом смысле сыграл для меня очень, очень большую роль, так как благодаря ему я начал думать, что армянское — это главное зерно, которое должно быть отражено у меня в творчестве". Это уже из воспоминаний Арама Ильича Хачатуряна. . .
Вне всякого сомнения, Григорий Арутюнян был глубоко национально мыслящим человеком — об этом свидетельствует вся его деятельность. Что же касается отмеченности властью и ее влияния на личность человека, в течение 17 лет бывшего во главе республики, то, по словам Нами Артемьевны, "он, наверное, и слова такого, как "власть", не знал; просто работал — с чувством ответственности и внутренней вовлеченностью во все, что делал".
"Он был молчаливым, сконцентрированным и спокойным человеком — всегда одинаковым перед лицом успеха и неудачи, — продолжает Нами Микоян. — Я не помню, чтобы он о ком-то говорил плохо или обсуждал в семейном кругу чьи-то личные недостатки или промахи. Он никогда не говорил о государственных делах с членами семьи. Мы каждый день собирались за обеденным столом — обсуждали мои школьные дела, книжные новинки, спектакли и т. д. , беседовали на отвлеченные темы — ни разу Гриша не позволил себе обсуждать вопросы, касающиеся работы. Наверное, он делился с тетей, которая была ему не только женой, но самым близким другом, но я помню его невероятно сдержанным человеком. Даже когда Григория Артемьевича снимали с работы и вокруг него сгущались тучи, накалялись низменные человеческие страсти, он не позволил себе ни единого выпада в адрес тех, кто поступил с ним столь несправедливо. Помню, в тот день за обеденным столом он всем собравшимся налил коньяк (это, кстати, был единственный раз, когда он пил коньяк) и сказал: "Выпьем за Армению! Пусть мой уход послужит ей на пользу. . . " Я никогда не забуду этого урока нравственности. Никаких обид, упреков, одно лишь проявление силы духа. . . "
И все-таки до чего несправедливо, когда страна не ценит своих лучших сынов, когда память оказывается настолько коротка, а "низменные страсти" столь сильны, что уделом достойнейших становятся забвение и хула и только через много лет после их смерти благодарные потомки вдруг вспоминают о заслугах тех, чьим духом, талантом, трудом строилась страна. Когда Григория Артемьевича сняли с должности по довольно невнятной причине — "за неправильный подбор кадров" (даже не удосужились придумать нечто более вразумительное) , он вначале просто не мог найти работу. Оно и понятно — ведь все знали истинную причину увольнения и боялись воздать должное опальному Арутюняну. . .
В конце 40-х годов Хрущев напечатал в газете "Правда" статью о необходимости преобразования деревень в агрогорода. После этого на пленуме ЦК выступил Григорий Арутюнян, отметив, что в Армении об агрогородах говорить рано из-за бедности деревень. Сталин, обратив на это внимание, также возразил Хрущеву и потребовал от него официального отказа от своей идеи в той же "Правде", что Хрущев и сделал, скрепя сердце и затаив злобу на Арутюняна. "Мы еще встретимся на узкой дорожке", — пообещал Хрущев своему оппоненту и, придя к власти, исполнил угрозу. . .
Григорию Артемьевичу было всего 57 лет, когда отказало сердце. Он умер молодым, Нина — верная спутница жизни, ненадолго его пережила. С тех пор прошло много лет, изменилось время, выросло не одно поколение. Наши дети сегодня вряд ли знают "Григора-строителя", как называл Арутюняна великий армянский поэт Аветик Исаакян — ведь даже похоронен он не у себя на родине, а в Тбилиси, ибо из Еревана был вынужден уехать раз и навсегда. Но мы должны, обязаны помнить о своих Строителях — о людях, сумевших написать лучшие страницы армянской истории.
"Нами джан! Преклоняюсь перед памятью вашего отца — великого государственного деятеля. Все лучшее, что есть в Армении, заложил он. Мы всегда будем гордиться его именем и его деяниями, и его замыслами. . . " — так подписал свою недавно вышедшую в свет книгу "Менк ев меронк", посланную Нами Артемьевне, всенародно любимый актер Сос Саркисян. Она позвонила, чтобы прочитать по телефону эту дарственную надпись. Голос ее слегка дрожал — в нем звучали и благодарность, и горечь, и гордость, и много, много любви. . .
Menu
