Начало нового года омрачила печальная весть: ушел из жизни один из крупнейших представителей мировой музыкальной культуры, выдающийся дирижер Оган Дурян. С его именем неразрывно связана целая веха в искусстве: десятки, сотни эталонных трактовок шедевров классики и современности золотыми буквами вписаны в историю исполнительского искусства. Все преходящее, неоформленное, что говорили о нем при жизни и в дни прощания, сейчас сменяется строгой определенностью выводов. Именно сейчас становится все более ясным, что деятельность Огана Дуряна обозначила в культуре Армении сдвиг исключительной важности.
Долгие годы не было в нашем дирижерском искусстве фигуры значительней, чем Дурян. И не только потому, что он играл наизусть весь свой необъятный оперный и симфонический репертуар. В каждое из исполняемых произведений он вносил ренессансный размах, шекспировский объем. Бетховен, Гайдн, Брукнер, Малер, Вагнер, Чайковский, Рахманинов, Хачатурян — это его планка, уровень в дирижерском ремесле, это его постоянные собеседники, его круг духовных общений. Даже тогда, когда он медленно поправлялся после перенесенного инсульта, когда стремительно сокращались человеческие контакты, он не чувствовал себя одиноким; он жил в своем духовном мире — мире великой музыки, которая, вероятно, и продлила его жизнь на этой земле.
Его считали баловнем судьбы, а он буквально загонял себя в работе. Достаточно было наблюдать за ним во время репетиций, на которых, к счастью, я не раз бывала. Каждая его репетиция — это был спектакль, волнующий, пожалуй, не менее, чем сам концерт. Одна из них мне запомнилась особенно.
… Это было в начале 90-х годов. В поисках режиссера Тиграна Левоняна я зашла в полутемный зал. Только одинокий луч прожектора освещал пустой зал, сцену, разложенные на стульях инструменты и нотные листы на пюпитрах. На сцену вышел маэстро Дурян, остановился перед оркестром, солистами и хором и, проговорив несколько слов, поднял дирижерскую палочку. Сначала еле слышно, а потом все громче, мощнее начинает звучать музыка. Голоса солистов словно возникают из этой музыки, звучат вместе с ней. Но вот наступила сложная сцена — и все разъехалось по швам. Маэстро остановил оркестр, опустил голову, лицо его помрачнело. "Сейчас начнется…" — подумала я, наслышанная о его разносах на репетициях. Но после томительной паузы прозвучала лишь команда дирижера солистам: "Отойдите вглубь сцены и пропойте все сначала!" Оркестр снова заиграл, артисты запели. И мне показалось, что именно сейчас артисты услышали в себе ту самую музыку, которую до сих пор видели на кончике дирижерской палочки…
Осень 1991 года. После 17-летнего перерыва имя Дуряна снова появилось на афишах Ереванского оперного театра. Аншлаг, о котором может мечтать любой театр. Вечер прозрений, вернувший людям почти забытое чувство человеческой солидарности. Это были победа, прорыв. Шквал бурных, долго не смолкавших аплодисментов, свидетельствующих о том, что его ждали.
Многое мешало Дуряну вернуться к нам. И прежде всего порочная система, которая гасила одних, создавала иллюзию значимости в искусстве других, сбивала с пути третьих. Горько сейчас осознавать, что в других странах живут и творят истинно одаренные художники, талант которых корнями уходит в нашу культуру.
Очевидность таланта Огана Дуряна никому не сулила лавров первооткрывателя. Он жил на острие внимания всей музыкальной общественности. Каждый концерт превращался в неповторимый праздник классической музыки. Он был главным дирижером симфонического оркестра, создал симфонический оркестр радио и телевидения. Но Дурян, как известно, был непредсказуем и… неуправляем. Он давно разошелся с официальным календарем. А независимый, пусть даже взбалмошный характер, гордость осознавшего свою силу художника не позволяли перед кем-либо заискивать.
Скольких премьер на оперной сцене и в концертном зале мы лишились в те семнадцать лет, что отлучили Дуряна от родины? Это не только эпизод его биографии, это драма нашей национальной культуры, которая, хоть и по другим причинам, продолжается и сегодня. Наши талантливые артисты давно прорубили окно в Европу и США. Ни для кого не секрет, чем оборачиваются для нашего искусства контракты, которые они заключают с зарубежными менеджерами.
Как сложилась жизнь маэстро за рубежом — человека сложного, норовистого, но необходимого театру? Найти себя, свое место там непросто — приходилось заново доказывать, на что способен. Дурян вынужден был искать работу в разных странах и в итоге обосновался во Франции. Он дирижировал многими оркестрами, имел успех. Между тем за благополучным фасадом скрывался процесс мучительный и трудный. Это была параллельная, непрекращающаяся внутренняя жизнь, которую можно назвать "незаживающей раной". Он очень остро ощущал жизнь своего народа, и его не покидала тоска по родине. И когда наша замечательная соотечественница из США Люси Ишханян создала здесь фонд для лучших студентов — пианистов Ереванской консерватории, Дурян решил поступить так же: организовал фонд для лучших студентов-дирижеров.
Оперный и симфонический репертуар Огана Дуряна практически необозрим. Дирижерское искусство его опиралось не только на высокое техническое мастерство, но и на чувство стиля, которое в конечном счете и обуславливало его яркую творческую индивидуальность. С первых же дней в Оперном театре маэстро столкнулся с массой проблем, требовавших тонкого, дипломатичного подхода. Оркестр, подвигнутый Оганом Дуряном на большое и трудное дело, подчинившийся его твердой воле и твердой руке, пытался осилить не одну трудную партитуру. В работу оркестра он вносил высокий профессионализм, строгий вкус, внедряя европейские оперные традиции, предъявляя оркестру самые высокие требования. Трудно передать, как велико было различие в игре оркестра в конце сезона с тем, каким он был вначале. И, как всегда, Дуряна поддерживали лучшие музыканты оркестра.
Конечно, конфликтный нрав главного дирижера оркестра не раз давал повод для скандалов, выходивших далеко за пределы театра. Но бывает ли творческая жизнь без конфликтов? Примеров тому тьма! Тем не менее Дуряна отлучили от любимой работы, обрекли на простой, с которым он никак не мог смириться. То, что прославленный маэстро, гордость национального искусства вместо творчества вынужден был заниматься не свойственным художнику делом — обращаться в суд, — результат некомпетентности бывшего министра культуры, подписавшего поначалу приказ о пожизненном назначении Дуряна главным дирижером, а через год — об освобождении.
Не секрет, что работать с посредственностью гораздо легче, чем с осознающим свою силу талантом. Только в этом смысле можно понять руководство театра, ополчившегося против Дуряна. Естественно, борьба за качество требует крепких нервов и воли. Но было ли увольнение фатальной неизбежностью? По крайней мере к нему можно было проявить максимум такта…
Природа создала Дуряна дирижером, но отнюдь не борцом за финансовые преобразования. За пультом он демонстрировал истинный талант. Жил в абсолютной гармонии со своими жизненными принципами, сохраняя верность незыблемым законам, продиктованным музыкой выдающихся классиков. Даже в составлении концертных программ он был непревзойден — одно произведение у него как бы продолжало другое, одна какая-то идея заражала слушателей.
— Если театр не чувствует нового, он умирает, а ничего страшнее этого нет, — говорил он мне в одной из наших бесед. — Ведь традиции бывают живые и мертвые. Мертвые можно пропагандировать, но все равно успеха не будет. И в нашем театре, увы, есть такие традиции. В театре надо менять ритм работы. А наш оркестр может выйти из оркестровой ямы и в месяц раз давать симфонический концерт. Надо постоянно обновлять репертуар, приглашать певцов, дирижеров из других театров. Нужен живой обмен, международное "кровообращение". Нельзя замыкаться, не зная, что в это время творится в других странах.
Жизнь своенравного маэстро поместилась между двумя вехами: с момента, когда он взял в руки дирижерскую палочку, и до того момента, когда он ее оставил. Одаренный от рождения, великий труженик в жизни, человек перед лицом совести — таков был Оган Дурян.
Он умер… Но история сохранит его имя за его глубочайшее проникновение в смысл многих музыкальных произведений, за те высокие требования к исполнению, которые он сделал нормой. Какое счастье, что есть еще бесценные записи его дирижерского мастерства. Они останутся с нами до тех пор, пока будет существовать великое искусство Музыки.
