Вам приходилось читать протоколы судебных процессов над бывшим советским тунеядцем и будущим Нобелевским лауреатом Иосифом Бродским, привлекавшимся за это самое тунеядство? Картинка смешная до боли. "- Как вы можете бездельничать, в то время как страна. . . " — "Я не бездельничаю, я поэт, переводчик". — "А у вас есть справка, что вы поэт?" Но если кому-то кажется, что такой театр абсурда канул в Лету вместе с советской эпохой, то это видимость кажущаяся. . .
ДЖУЛЬЕТТА АРУТЮНЯН НЕ ЛЮБИЛА ХУДОЖНИКОВ. Дальше, если выдерживать стилистику, следует написать: И вот приходит она раз в полицию и говорит: требую обезвредить, говорит, чтоб не смели мне, говорит, напоминать об этих вредных тварях и чтоб духу их близко не было. Кричит, в двери колотит, вся красная, прямо ужас. . . Думаете, неизвестный Хармс? Нет, примерно так все и было.
Приобретя в собственность квартиру 40 в здании 19 по проспекту Комитаса в Ереване, Заслуженный художник РА Тигран Токмаджян и его дочь Арпине Токмаджян, также член Союза художников, приобрели соседку в лице Дж. Арутюнян и одиссею, длящуюся годы и завершившуюся судебным разбирательством. Г-жа Арутюнян слышала звуки. Вернее шум и грохот, нарушающий ее покой. И писала жалобы — в администрацию Арабкирской общины и районное отделение полиции. Первые годы разбираться с представителями правоохранительных органов приходилось Тиграну Токмаджяну, а когда в 2003 году он ушел из жизни, знамя сопротивления пришлось подхватить его дочери.
По утверждению г-жи Арутюнян, Арпине Токмаджян превратила квартиру в деревообрабатывающую мастерскую, где еженощно, с 24. 00 до 2. 00 работали двое рабочих, а уходя, уносили с собой столярный станок, в результате чего нагрянувшая по соседской тревоге полиция не могла ничего обнаружить на месте преступления. Взамен однажды в очередной раз поднятые по тревоге хранители общественного порядка обнаружили хозяйку квартиры уехавшей в Париж на какой-то художнический форум и констатировали, что в квартиру уже много дней никто не входил. Но жалобы продолжали проступать. Причем теперь вся тяжесть легла на плечи полиции — после того как в квартире 19 побывала комиссия Министерства культуры и вынесла соответствующее решение, тогдашний глава Арабкирской администрации принес А. Токмаджян свои извинения и вышел из игры.
ЗА ГОДЫ ЭТОЙ "СТОЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ" дело обросло не только показаниями восьми из девяти соседей о том, что никаких шумов из злосчастной квартиры они не слышат, но и многочисленными заключениями за подписью начальника или замначальника отделения Арабкирской полиции с неизменным заключением: "факты, представленные в жалобе, не соответствуют действительности". Между прочим, если следовать не логике закона, а закону логики, просится вопрос: после которого такого "несоответствия" подобные жалобы переходят в разряд терроризации соседей и издевательства над работниками правоохранительных органов?
Впрочем, г-же Арутюнян неизменно направлялась бумага, что полиция "отреагировала", а с нарушительницы взята соответствующая расписка. Такой двойной стандарт можно понять. "Сообщаю, что уголовные дела, выросшие на бытовой почве, — результат безразличия, ведущего к преступлению, подобная преступная линия поведения рождает преступления", — это цитата из очередной жалобы — "душераздирающее по художественной глубине описание кражи пельменей", как писал Булгаков. В полиции Булгакова, может, и не читали, но в писателях эпистолярного жанра по инстанциям толк явно знают. И они, между прочим, обычные люди, а не камикадзе.
Ну не повезло женщине с соседкой, бывает, ну и что, скажете и будете не правы. Потому что дальше дело переходит в совсем иную плоскость. После того как судебный иск со стороны Дж. Арутюнян о нанесении ущерба ее квартире в связи с работой столярного станка пришлось отозвать за неимением фактов, он был заменен на новый — нанесение ущерба здоровью с требованием компенсации в размере 397500 драмов.
А в фокусе судебного заседания оказался вопрос и вовсе оригинальный. И если не лукавить, жонглируя терминами мастерская, ателье, студия и прочее, а формулировать по-простому, звучит он следующим образом: имеет ли право художник рисовать в собственном доме?
"ЗАПРЕТ РАБОТАТЬ В КВАРТИРЕ, когда речь идет о профессиональном художнике, не имеет серьезных обоснований по той простой причине, что, во-первых, художник совершенно свободен в своем творчестве в контексте объекта, места и времени. А во-вторых, у Токмаджян нет творческой мастерской, так что она так или иначе должна заниматься творчеством в квартире, являющейся ее собственностью", — таково письменное мнение председателя Союза художников РА Карена Агамяна. В суде же, вердикт которого еще не вынесен, Арпине Токмаджян усиленно пытались объяснить, что она нарушает закон, что квартира — это территория проживания. Интересно, какой закон формулирует, что проживание — это сон, принятие пищи и посещение ватерклозета? Написанный персонально для суда первой инстанции Арабкирской общины?"Вы что же, в этой квартире не живете? Нет, не живете, раз вы в ней не ночуете. А это что, тахта, на которой вы не ночуете и не живете? Ах вы на нее что-то ставите и это что-то рисуете! Ну вот видите, очевидно, что вы здесь не проживаете и даже не живете. . . " Такие рассуждения еще долго будут у нас позволительны не только писателям-абсурдистам на страницах книг, но и дяденькам в инстанциях с серьезным выражением на лице.
Во всяком случае ровно до тех пор, пока не кончится у нас бардак в сфере культурного законодательства. Пока не определим мы для себя точно, кто есть художник — в самом широком контексте, что есть творчество, какова его ценность и каково на нее покушаться. Пока творческие союзы не получат права защищать того, кто в них по праву состоит, не на уровне эмоциональных призывов с упованием на авторитет председателя, а всерьез и по-настоящему. Пока не поймем и не закрепим законодательно, что жизнь вне маршрута "обеденный стол — клозет" тоже чего-то стоит. Вот до тех самых пор любой, простите, функционер будет вправе с умным видом рассуждать о функциональности живописи, музыки, литературы, и уже получившее юмористический окрас "Обидеть художника может каждый!" не утратит актуальности.
И вот сижу я перед компьютером, пишу материал. Причем не в редакции, а в квартире, в которой, по-моему, живу, а по некоторым, выходит, закон нарушаю, и думаю: а придется ли нам жить в пору прекрасную, когда театр абсурда останется лишь на страницах книг и сцене?
Menu
