Вообще-то к Ара ЕРНДЖАКЯНУ, драматургу и режиссеру, создателю Ереванского камерного театра, Заслуженному деятелю искусств РА, я шла, вооружившись совсем иной обоймой вопросов: какие планы после ремонта, как вписалось в контекст труппы молодое поколение актеров, какие спектакли поедут на предполагающиеся гастроли по регионам и Карабаху. А когда разговор вырулил в иную плоскость, поворачивать его на исходные рельсы уже не хотелось. Ведь не каждый день от представителя творческой интеллигенции дождешься умного и честного слова.
— Ну что, Ара Арутюнович, работать стало веселее в отремонтированном Камерном театре?
— По идее, наверное. Зимой, во время репетиций, читок, будет тепло. Зрителю уютно, красиво, в зале удобные кресла, женщины не спотыкаются на "булыжниках" галереи, а ходят по мрамору, не приходится ставить тусклый свет, чтобы прикрывать дефекты задника. Есть фасад, который сразу настраивает публику на определенный лад. Но, конечно, думать о том, что, если в театре все обустроено, творческий процесс сразу забьет ключом. . . Вряд ли это напрямую связано. Помню, когда театр только строился, у нас в гостях оказался Ленком. Захаров, Караченцов, Абдулов и еще Гиацинтова — живая легенда, которая дебютировала в знаменитой "Синей птице" еще до революции. Вход у нас тогда был — такая попа, по которой надо было пройти, а кругом известняк. Ну и она упала. Кошмар! Мы ее поднимали, отряхивали — на меня было смотреть жальче, чем на нее. . . Привели их в нынешний Голубой зал, где тогда был бетон и обшарпанные стены, поставили вино, вечер понемногу превратился в шикарный капустник — они, мы, такой улетный джем-сейшн. И я на всю жизнь запомнил слова Гиацинтовой. Когда я в очередной раз начал извиняться, она сказала: "Молодой человек, пройдут годы, здесь засияет мрамор, но этой атмосферы, этих чувств у вас уже не будет". Сейчас я ее прекрасно понимаю.
— Это в тебе говорит возраст или тоска по той интеллигенции, для которой ты писал пьесы и ставил спектакли?
— Даже с поправкой на то, что каждый любит свою юность, тем не менее произошла слишком резкая смена. И то, что сегодня делается и в театре, и в жизни, это, конечно, страшно. Думаю, что-то должно выправиться, иначе действительно Армагеддон станет реальностью. Сейчас во многом обвиняют интеллигенцию, существуют нелепые телепередачи с вопросами типа "а где вы были?". Так и хочется сказать — да здесь я был, и сейчас здесь, и делаю спектакли. Есть псевдоинтеллигенция, которая выходит и барабанит по поводу и без, но вряд ли она что-то реально делает и решает. А есть люди, которые сидят в своих мастерских, за своими фортепианами, не вопят, а работают — вот это и есть нормально.
Другое дело, что отношение к этому изменилось. Сейчас мода на быстрые деньги. Очень удобно и выгодно: становишься певцом, клипмейкером, продюсером — еще куча модных слов — и рубишь капусту. Телевидение — главный двигатель прогресса, все остальное ерунда. Слова эти в 50-е годы были произнесены очень умными людьми в Америке, но тогда на них не обращали внимания. А сейчас это — реальность: кто владеет телевидением — владеет миром. Даже на примере нашей маленькой Армении: ТВ может что угодно вознести к небесам или смешать с грязью. А качество продукта зависит от интеллекта того, кто его выпускает и пиарит. Если бы в какой-нибудь виртуальной реальности в виде эксперимента, так же, как пиарят попсу, стали раскручивать Моцарта, весь молодняк грезил бы им и считал, что 40-я симфония — это предел. Но этого не делается. Толкают то, что доступно и понятно, и в первую очередь тем дебилам, которые этим занимаются.
— Только не говори, что сегодня, начиная новую пьесу или спектакль, ты готов умничать так же, как 20 лет назад!
— Естественно, компромиссы есть. Даже в лучшие годы я делал спектакль в расчете на то, что процентов 70 зрителей воспринимают все, еще 20 — какие-то более глубокие подтексты. И всегда был расчет, что найдется 6-7 человек, которые понимают все по большому счету. И это было счастье. Сейчас проценты, может, остались те же, но для основных 70 процентов уже надо делать все намного примитивнее. Если, конечно, не хочешь, чтобы спектакль пропал. Я ведь не могу работать "вообще", "творить!" — тогда все очень быстро кончится. Театр — сегодняшний продукт.
— В свое время ты мечтал о собственном телеканале, вроде аппаратуру закупали, какие-то пилоты делались. И где он? Может, была бы альтернатива, и не такая, как у Тиграна Карапетовича. . .
— Не хочется об этом говорить. Мы участвовали в конкурсе и проиграли, правда, это было не то что не совсем честно, а откровенно незаконно. И до этого мы предпринимали попытку — проект был даже одобрен президентом — открыть наш канал "Культура". Но пока готовили соответствующие документы, какие-то более прыткие люди пробили это дело под эгидой тогдашнего премьера Армена Дарбиняна. Пробили и провалили. Канал просуществовал год, а потом его продали, и на этой частоте сейчас Н2.
К сожалению, у нас в чести люди, которые умеют пробивать, но не умеет дальше организовать дело. Во всем мире принято составлять тандемы "толкач-организатор — человек творчества". А у нас пробивные почему-то окружают себя недоумками, и благое дело превращается в тот канал "Культура", который мы тогда лицезрели. А ведь это сегодня очень нужное дело — не просто ретранслировать российский канал "Культура", а иметь свое телевидение, которое было бы смотрибельным и одновременно пыталось рекламировать работы, которые заслуживают внимания, направлять зрителя. Это могло бы иметь очень серьезное влияние. Но кого это волнует?
— Опять не интеллигенция, а власть виновата? Скучно, мальчики!
— Не скажи. В 47-м году Иосиф Виссарионович, мудрости которого я все-таки не устаю удивляться, поднял зарплату всем технарям, ученым. Инженер — это зазвучало гордо. Все ринулись в технику, и наши создали водородную бомбу, запустили человека в космос. Все зависит от того, что государство объявляет приоритетным. Ведь вроде бы понятно, что нельзя сегодня давать телевидению такую свободу — я имею в виду не политику, а культуру, вернее, ее отсутствие, когда девальвировано и изуродовано все и вся, начиная с языка. Запретили говорить на русском и перестали говорить на армянском. Какой клип вы сняли и какую песню собираетесь выпускать — вот весь набор вопросов "культурных" интервью.
— "У вас нет голоса, нет связей, несценическая внешность? Приходите к нам! Нам требуются дворники, полотеры и истопники!" Только истопники и интеллектуалы народу не нравятся, у нас теперь свобода выбора. К тому же, говорят, что это мировые процессы. Ты, что же, считаешь, что можно быть вне?
— Наверное, нет, но все-таки с какими-то поправками. Можно сказать: гомосексуализм — это мировой процесс, и почему бы нашим детям не заниматься этой штучкой? А есть вариант — стремиться остаться островом чистого воздуха и говорить, что существует страна, где есть понятия "семья", где ребенок не может подать в суд на маму-папу. Ведь в той же Америке, на которую мы пытаемся ориентироваться, все очень строго регламентировано. Быть отребьем можно, но на это тебе отведены какие-то улицы даунтауна. Как в свое время лепрозории для прокаженных. А у нас "лепрозорий" кругом. . .
— А может, мы освободились от советского гнета и оказалось, что у нас идиосинкразия на любые эстетические и умственные инъекции?
— Нет-нет. Вот Карен Серобович любил оперу, ходил — и ходили все! А Гейдар Алиев, говорят, ходил на симфонические концерты, а вместе с ним и весь цвет их страны. Наверное, страдали даже — не думаю, что азербайджанцы в этом вопросе генетически сходны с австрийцами. А в итоге волевым образом народ к чему-то приобщался. Вот у нас спорту уделяется особое внимание — я говорю это без сарказма, наоборот, строится много хороших залов, спортсмены чувствуют себя вольготно, Португалии забивают. Это естественный процесс! Если к культуре появится такое отношение. . .
-. . . ресторанные певцы не будут становиться духовными поводырями паствы. . .
— Проблема в том, что и те и другие стали агрессивными. Прежде ведь такого типа люди тоже были, но они комплексовали и знали, что есть места, куда им ход заказан. При этом они считали, что там хорошо, тянулись туда — не мы, хоть наши дети. Так, на кухне тараканы знают, что днем им появляться нельзя — там хозяева. Сейчас все изменилось — таракан вылезает днем и еще удивляется, что там кто-то ходит и ему мешает. Поверь, я не расист, просто есть какие-то градации. Люди должны переходить из одного социума в другой, сдавая какие-то минимумы — нравственные, умственные.
— И откуда сегодня взяться этим минимумам?
— Инициатива должна идти сверху. Все зависит от того, какое государство мы хотим иметь. В первую очередь нужно как-то решать этот вопрос. Мы же не знаем, чего хотим! Допустим, проводим кинофестиваль при пустых залах, на это тратятся огромные средства. Для чего? Я не знаю. Если это просто тусовка, тогда зачем бить в барабаны, да еще за такие деньги? Все должно быть как-то выстроено. Может, во мне говорит технарь, но какая-то логика должна быть — не только в отдельных акциях, а вообще. Если следовать логике сегодняшней, получается, что у этого народа не должно быть ни литературы, ни театра, ни кино, только юмористы и клипы. Но тогда давайте хоть этим заниматься всерьез, стараться из наших псевдозвезд делать уже настоящих, мирового уровня! А вот так, по инерции — обязательно нужно это, нужно то, всего понемножку, а на самом деле ничего. . .
Знаю, что меня за это линчуют, но считаю, в регионах не должно быть театров. Там должны быть нормально оборудованные залы, а мы по жесткому графику должны выезжать туда регулярно и играть качественно свои лучшие спектакли. Если где-то возникнет реальный и искренне влюбленный в искусство лидер, соберет команду и начнет работать — прекрасно. А искусственно поддерживать мертвый организм — это тратить средства и девальвировать искусство.
— Но сейчас ведь считается, что государство считается с мнением артиста, регулярно проводятся какие-то совещания, на которых вроде бы должны вырабатываться правильные механизмы. Это что — туфта или есть реальный путь сотрудничества чиновника с художником?
— Думаю, сейчас это невозможно. . . Вернусь к тому, с чего мы начали разговор, — синдром быстрых денег. Он привел к появлению целой армия эффектно говорящих, эффектно презентующих мысли и проекты. И как только власть идет на контакт с интеллигенцией, даже очень искренне желая честного разговора, как правило, в первой обойме оказываются люди, которые много говорят — шикарно и по большому счету бесперспективно. Но они забивают все микрофоны. Как избежать этого? Контакт происходит, но он получается формальным не потому, что верхи его не хотят. Их серьезная вина в том, что они не находят более конструктивных форм общения. Не видят — ну с этим великим оратором все ясно, с этим тоже, посмотрим, а может, у Васи что-то интересное и дельное есть в голове.
— А может, просто мы так рефлексируем, потому что время уходит из наших жизней, а нужно просто дождаться, что эволюция все расставит по местам?
— Когда-то на лошади за две недели можно было доехать до Москвы. Но ведь сейчас есть самолеты. Кто сказал, что этот переход должен идти 200 лет? В каждом из нас запрограммированы и подлец, и приличный человек. Просто надо стараться, чтобы подлец и невежа отступали хотя бы на один шаг, пропуская вперед приличность. В любом случае нам нужно бороться, и тогда будет шанс, что мы не до конца потеряем свое лицо.
Menu
