Пошел четвертый день театральной недели "2007Х", организованной Министерством культуры совместно с Национальным творческим театральным союзом. Цель этого смотра — не просто объективно продемонстрировать последние достижения "в области", но и войти в диалог со зрителем, провести своеобразный мониторинг. А посему после каждого спектакля организуется обсуждение — с участием театральных критиков и просто представителей публики.
"НАМ ОЧЕНЬ ВАЖНО УСЛЫШАТЬ ОБЪЕКТИВНУЮ ОЦЕНКУ, разобраться наконец, что у нас есть и чего хочет наш зритель", — сказала министр культуры Асмик Погосян, которая посещает каждый спектакль смотра и внимательно следит за ходом дискуссий. А очередным объектом обсуждения стал спектакль "Ануш" по великой поэме великого Туманяна, поставленный на сцене Музыкального камерного театра Давидом Акопяном. . .
Из синеватого марева выплыли огромные фигуры — пастушечья бурка, папаха, палка — и задвигались, приближаясь друг к другу, как, кажется, сближаются горы в послезакатных сумерках (художник Мери Ареян). И сразу подумалось — хорошо! Мы и наши горы. Ну а потом на склоны этих гор, на лучи лунного света "Перинеры сари ланджин аваквецин гишеров".
Претензий к пери нет и быть не может. Театр — не шоу-бизнес, миманс режиссерам приходится собирать по принципу "я его слепила из того, что было, а потом что было, то и полюбила". Претензии иного плана. Сразу же вместе с прологом пери из спектакля ушли — понемногу улетучились поэзия и поэтика, ощущение неотвратимой судьбы, ушел Туманян, уступив место reality-show из сельской жизни.
Сама Ануш — студентка второго курса Театрального института Анаит Киракосян — очаровательна. Светлые глаза, точеный носик, рассыпанные кудри. Не менее хорошенький и ее сердечный друг Саро — Варшам Геворкян. А вот с любовью не вышло. Какое-то рыхлое и маловнятное "сю-сю". Так что, когда на сцене появился Моси — Зорик Бек-Гаспаренц, со сцены запахло "жареным". Темпераментный, выразительный, с горящими глазами, экспрессивной пластикой, он любил сестру так пламенно, как сорок тысяч братьев любить не могут, так горячо обнимал ее, что подумалось — вот оно! "Ануш", замешанная на крутом фрейдизме. Пуристы от отечественной литературы и искусства при виде такой новации сделают себе харакири, спектакль обретет пускай сомнительную, но славу. Благо обошлось — создатели спектакля в такие крайности впадать не стали. Зато Зорик провел еще одну^ совсем короткую сцену, в которой успел-таки сделать заявку на венецианского мавра и навести на мысль, какими замечательными гранями заиграл бы этот актер в более профессиональном спектакле.
В АННОТАЦИИ К "АНУШ" сказано, что герои спектакля — жертвы не столько диких адатов, сколько обстоятельств. Об этом, видимо, следует догадаться после сцены свадьбы, когда Саро на глазах всего села по чистой случайности кладет Моси на обе лопатки. Тут, надо полагать, действо и обретает экзистенциальный характер и все охвачены жестоким роком. В подтверждение мать Ануш — "не совсем про то", но сама по себе очень выразительная Карине Джанджугазян — даже успела сходить к напророчившей беду гадалке. Оригинальный персонаж (Илона Сагиева) — невесть откуда взявшаяся на брегах Дебета цыганка в монистах.
Наконец, в туманяновский сюжет вплелось что-то и от Федора Михалыча. Жаждущий мести Моси нашел в горах Саро, чтобы привести в исполнение свой приговор. А что Саро? Он молча развязывает кушак, снимает с себя овчину и в белой рубахе, как в искупительном рубище, поднимается на возвышение — жертвенный агнец, вернее, овца на алтаре судьбы. А нехороший человек Моси эту беспомощную овечку как-то так неэкзистенциально шлепнул! И даже умудрился, как "вохр" после расстрела, принести одежу убиенного матери.
Отдельно хороша мать Саро — Анет Арутюнян, которой публика много и эмоционально аплодировала. "Отдельно хорош" и Старик — Геворг Овакимян, обаятельно играющий на тонких струнах комизма. Только очень уж "отдельно". Этот забавный персонаж забрел в неизбывно фатальную историю по чистому недоразумению. И уж одному постановщику ведомо, с какой радости Ануш — еще в здравом уме и твердой памяти — обнимает, целует и баюкает ружье, выстрел из которого убил ее любовь. И была ли она вообще? Во всяком случае от потери той пасторальной, "пастушечьей" любви, какую демонстрируют герои в начале спектакля, рассудка уж точно не теряют. И если Зограб Бек-Гаспаренц вполне вправе попробовать Отелло, то Анаит Киракосян безумие Офелии играть рановато.
Самое обидное, что замысел Давида Акопяна был явно интересен. Действительно, мог бы получиться интересный спектакль с почвой и, главное, судьбой. Но театр — подлая штуковина. Одними декларациями о благих намерениях здесь не обойтись. Чего-то не хватило. Вернее, не чего-то, а чего-то очень конкретного — поэтики, фантазии и профессионализма. Так что пери, помахав прозрачными крылышками, не взлетели, а если и полетели, то "низенько-низенько".
Menu
