Казалось, крикам браво не будет конца – овация все продолжалась, все шли и шли букеты: вот вынесли на сцену корзину от первой леди Риты Саргсян, вот – от мэра города… Браво! Браво!
После спектакля театроведы заговорили о том, что сегодня мы стали участниками события воистину исторического. Впервые за длинную-длинную историю отечественного театра актриса-легенда, отдавшая 60 лет жизни сценическому искусству, вопреки возрасту, состоянию здоровья и обстоятельствам, вновь вышла на сцену в главной роли классической пьесы.
В Национальном театре им. Сундукяна — премьера. "Визит старой дамы" Фридриха Дюрренматта в постановке Ваге Шахвердяна. В роли Клары Цаханесьян — народная артистка СССР Вардуи ВАРДЕРЕСЯН.
Госзаказ на постановку "Визита старой дамы" театр получил год с лишним тому назад – спектакль планировался к 80-летию живой легенды армянской сцены, а пьеса была выбрана ею самой. С тех пор утекло, может, не много воды, но много печальных событий. Проблемы со здоровьем самой госпожи Вардересян, затем отстранение от должности художественного руководителя театра Ваге Шахвердяна. Через несколько месяцев – смерть замечательного художника и соратника, — уже начавшего работу над спектаклем, Евгения Софронова. Казалось, есть от чего опуститься рукам. Но… "Мы прошли сквозь бурю, и мы эту бурю победили!" – скажет на премьерном поклоне Вардуи Арменаковна. Возможно, именно это "вопреки" дало создателям спектакля силы доказать, что театр высокой культуры, интеллектуальности и красоты, театр верности авторскому слову, театр мастеров еще жив, дало импульс к созданию, по словам именитого критика, "спектакля сильного и стильного".
"Визит старой дамы" Дюрренматта – печальная история о маленьком предательстве, порождающая череду предательств больших. О человеке, вечно оказывающемся слабым до подлости. О том, что страшно не то, что любовь проходит, страшна любовь, которая не проходит.
…Миллиардерша Клара Цаханесьян возвращается в город своего детства и юности Гюллен, из которого когда-то бежала в никуда и с позором из-за предательства возлюбленного. Возвращается в обнищавший по ее милости город, чтобы восстановить справедливость, потребовать сатисфакции от Альберта Илла и предлагает за его голову… миллиард! Эта пьеса – сумеречный драматический некролог Дюрренматта венцу творения — человеку. Тема спектакля трагична, гротескна и чуть ли не апокалиптична.
Стихия игры для Ваге Шахвердяна – воздух театра. Сама история – не история времен и народов, а любой театральный сюжет — череда сменяющихся масок. Шляпка, мундир, ряса священника — все это маска, которой прикрываются предательство, подлость и произвол и которую надевает историческая необходимость. Сгущенная метафоричность приходит у него на смену конкретному представлению о месте действия, характерах и манере действующих лиц.
Евгений Софронов ушел из жизни, так и не увидев свое последнее творение в лучах рампы. Работу за него доделали его ученики – жена, замечательный художник по костюмам, еще раз поразившая всех блеском фантазии и вкуса Мэри Саркисян и Вааг ……., недавно назначенный главным художником театра. Клара Цаханесьян появляется на сцене, как Шемаханская царица – из палевого шатра с золотистыми подвесками. Поднятый к колосникам и охватывающий десятками веревок по всему периметру сцену в серо-синем мареве этот шатер вдруг преображается в страшную паутину – мрачный образ мрачных снов и мрачных намерений жителей Гюллена. Кажется, в режиссере идет борьба с наваждениями материально-чувственного мира. То он уступает в этой борьбе, то оказывается сильнее. Когда уступает — тогда спектакль превращается в роскошную жанровую картину, в точную во времени и стилистике немецкую графику 20-х годов прошлого столетия. Когда берет верх, спектакль становится мистически таинственным, местами зловещим.
Но суровая и тягостная атмосфера постановки разрушается блеском эксцентрики и пестротой карнавала, почти балагана. Местами легкая, дансантная форма спектакля, хореографом которого выступил один из самых наших именитых танцмейстеров Гагик Карапетян, одухотворяет его отчаянный, тягостный смысл. Беззаботные танцы превращают "Визит дамы" в красивый и не обманный маскарад. В спектакле есть стиль и, если угодно, манера. В нем сближены психологическая драма и искусство создания химер, мистика, балаган и современный памфлет. По крайней мере рассуждения о получении миллиарда в преддверии муниципальных выборов в городе, где голос избирателя можно купить за пять тысяч драмов, звучит ох как актуально.
Дневная обыденность в Гюллене ли, где угодно — это бедлам, а мэр — такая же городская эмблема, как полицмейстер, доктор, ректор школы. И так же гротескно и эмблемно играют их артисты театра. Мэр – любимец публики и любитель ярких, характерных деталей Азат Гаспарян. Он неподражаемо хрипел, сипел, шамкал, до неузнаваемости изменял походку, интонационно обманывал ожидания зала, а его герой – ожидания защиты Альфреда Илла. Самвела Пилояна в роли шефа полиции трудно было узнать не потому, что был он сильно загримирован. Грузного, туповатого полицмейстера исполнитель романтических ролей окрасил в едва ли не фальстафовскую красу и смаковал роль, как гурман. Священник в исполнении Армена Маркаряна – шут, шут вдвойне, точнее, шут вполовину: не умный шут эпохи Возрождения, но балаганный шут, не понимающий, что он смешон и пошл. Нежную, очаровательную и элегантную супругу Альфреда Илла — Гаяне Мкртчян – никак не назовешь обюргерившейся лавочницей. И мужа она предает с такой очаровательной легкостью, что усиливает отвращение.
В этом густо населенном спектакле у каждого своя краска, свой "штрих к портрету общества". А отдельные "сценки из жизни", из которых слагается вращение колеса жизни, отображенное на колесе сцены, заставляет еще раз отдать дань неиссякаемой фантазии Ваге Шахвердяна.
Перед Кареном Джангировым стояла, с точки зрения актерской психологии, задача не из легких. Именитому актеру, наверное, непросто играть в паре с бенефициантом, когда адресат лаврового венка известен заранее. Здесь легко впасть во грех — "и так сойдет". Не в пример своему персонажу Джангиров оказался джентльменом. Ироническая и чуть самодовольная улыбка благополучного коммерсанта; парение души, когда она еще верит, что на взлете — и крах иллюзии; возмущение, протест и неотвратимость искупительной жертвы, наконец, бесконечная усталость — и конец. Потому что, пока человек способен плакать, он жив, а смерть наступает, когда высыхают, иссякают слезы.
И, наконец, джокер этой фантасмагорической колоды, одновременно карта-изгой и карта-избранница – Клара Цаханесьян, легендарная Вардуи Вардересян, в которой есть нечто от механической куклы – недаром ее героиня перенесла десятки операций и наполовину состоит из протезов – и нечто от Мефистофеля. Эта женщина, полуфранкенштейн–поумефисто, меняющая мужей, как перчатки, не утратила лихости. И ничего не забыла. Голос ее глуховат, а резкий смех царапает, точно иглой со старого патефона. По внешнему, парадоксальному рисунку Первая Дама национального театра явилась в образе сверхироничной, сверхэксцентрической актрисы, даже актрисы-абсурдиста, по внутренней сути же она осталась верна себе и тому театру, где речь в первую очередь шла о человеческой душе.
В начале последней сцены объяснения с Иллом она запела… Она пела, припоминая. Словно перелистывала старый альбом. Что-то пробормотывала, где-то срывалась, что-то выговаривала резким голосом. И этот диалог в исполнении Вардуи Вардересян превращался, в сущности, в продолжающийся разговор – разговор, который у многих людей не кончается никогда. Разговор со своим безвозвратно ушедшим или насильно отнятым прошлым.
Казалось, крикам браво не будет конца – овация все продолжалась, все шли и шли букеты: вот вынесли на сцену корзину от первой леди Риты Саргсян, вот — от мэра города… Браво! Браво! Вардуи Вардересян вышла на авансцену, решительным жестом руки заставила умолкнуть овацию и стояла – прямая, с гордо поднятой головой. И в наступившей не шелохнувшейся тишине заговорила – о мужестве побеждать время и об умении оставаться Артистом.