— К сожалению, я должен начать с того, что если наши многоуважаемые специалисты пишут, что нашему театру две тысячи лет — это чушь. Театр гусанов театром не стал, гастроли провинциального греческого театра в Арташате, организованные царем Артаваздом, — это тоже несерьезно. Как возникал профессиональный театр? Под тем или иным культурным влиянием: в диаспоре — европейским, в советский период наш театр был прорусским. Вся его культура, эстетика. Так получилось, что армянской театральной школы нет. Что я подразумеваю под школой? Школа — это то, что заставляет работать менталитет твоей нации. Создатель школы — тот, кто осознает свое место на своей земле. Это очень важный фактор, и для этого нужны время и огромная работа. Работа не только практическая, но и научная, которая, кстати, тоже требует финансирования.
Где наши корни, что это такое — армянский театр? Мы должны задуматься об этом. Вот я думаю: почему Ваграм Папазян был великим армянским актером, когда школа его — насквозь европейская? «Великий армянский» он по одной причине — он романтик. Представитель нации, которая столько лет не имела государственности, артист театра, который не имел своего здания, — то в Тбилиси, то в Стамбуле, то открывали, то закрывали — он мог быть только романтиком. В советское время появился приказ — всем работать по системе Станиславского. Никто толком не знал, что это такое, но все работали. А сегодня, когда мы наконец свободны, когда обрели государственность, мы должны серьезно думать о нашем искусстве и, в частности, о театре. Ведь театр объединяет. Кто-то сказал: «Конечно, искусство не может спасти весь мир, но может спасти хотя бы одного человека. Так почему мы лишаем этого одного человека права на спасение?»
— У вас есть свое определение национального театра? Я не имею в виду очаги культуры, имеющие определенный статус…
— Конечно, национальный театр не должен быть архаичным или историчным, У нас любят говорить, мол, такой-то великий пятьдесят лет назад ставил так-то. Нет! Это должен быть театр-поиск, не эксперимент, а именно поиск. Он должен найти свой национальный репертуар, свою национальную значимость в этом мире. Всем будет интересно, как мы играем Ширванзаде или Пароняна, что они собой представляют. Уверяю, мы не знаем своих авторов, ищем какие-то аналогии: Сундукян — обязательно вспоминаем Островского, Паронян — Мольера. Мы не пытаемся понять менталитет этих людей, их боль. Мы должны забыть, что мы — люди-эмигранты, должны понять, что у нас есть государство. И когда речь заходит о национальном театре, не может быть других разговоров, кроме как о его сохранении, преобразовании и, главное — его месте в жизни нации. Вот тогда мы начнем понимать, что делать. Не надо быть похожими на кого-то — у нас своих проблем много. Вот за последние две тысячи лет у нас не было такой победы, как Арцахская. Откуда появился этот дух, эта сила?! Это вопрос и искусства тоже. Ведь это наши там погибали и побеждали ради своей земли. В чем секрет этого преобразования, освобождения от рабского элемента, который в нас был, да и сейчас проскальзывает?
— А как вы относитесь к реформам, которые уже полтора года маловнятно происходят в Национальном театре — на сей раз имени Сундукяна?
— Национальный театр не означает, что любой представитель нации может делать, что хочет, тут должна быть определенная эстетика. И, конечно, смелость. Если мне сегодня предложат, я откажусь, потому что не готов к этому. Художественный совет, который сегодня существует, ничего сделать не может. Если там пять человек, то это пять разных мнений, пять разных подходов к национальному театру и к конкретному спектаклю. Я не знаю, может, это анекдот, но, говорят, объявлено, что разные режиссеры будут здесь ставить, и у кого получится лучше других, тот и станет главным режиссером. Думаю, это все-таки анекдот. Ведь и у великих режиссеров были великие провалы. Или пример: чистой воды художник Эфрос так никогда художественным руководителем и не стал.
Национальный театр — это флагман, вокруг которого должны собираться люди. Повторяю, у нас нет национальной школы, ее еще предстоит создать, а для этого нужно доверие к человеку, которому выпадет утверждать в этом театре свою эстетику. Конечно, он должен советоваться с искусствоведами, музыкантами, художниками, коллегами — не надо этого бояться. Я думаю, нам предстоит великое дело — найти и заложить основы национальной театральной школы. И случится это должно в нашем главном театре. Почему я был против худсовета? Ведь театр — это штучные профессионалы, это эстетика. Зритель ходил не в театр на Малой Бронной — ходил на Эфроса. Была его программа, его мировоззрение, его школа, если хотите. Это очень важно.
— Вот здесь обычно и начинаются разговоры, мол, и где это у нас эфросы…
— Мне приходилось встречаться с десятками европейских и американских режиссеров, и в беседах, а иногда и на практике, это было нулевое знание театра. Малограмотность в театральной сфере — она всемирна. Советская теория была самая развитая. Я с полной ответственностью заявляю, что у нас сегодня есть шесть-семь крупных специалистов в области театра. Но им так трудно жить в этой атмосфере недоверия, открытого пренебрежения к культуре, что им надоело. Ну, раз сделал — никто не оценил, два, три… Начинаешь задаваться вопросом: а для кого, собственно, я стараюсь? Театр может развиваться, когда получает стимулы. Я не имею в виду обязательно материальные. Внимание должно быть к нему, отношение. Мы, например, не самая спортивная нация, но отношение к спортсменам уже дало результаты. Я не мог и представить, что армянская женщина будет поднимать штангу, но чье-то отношение, желание, меценатство дало стимул, чтобы это развивалось.
— Сегодня государственное руководство культурой все чаще рассуждает о необходимости отказаться от постоянной труппы в театре, о переходе на контрактную систему — на один спектакль. Не повлияет ли это на поток поступающих в институт, который за последние годы, кажется, заметно прибавился?
— В наше время на одно место было десять и более заявлений. В этом году было порядка трех, и мы очень обрадовались. Другое дело, что пока реальный выбор не очень большой. На первом курсе ребята в основном не слишком задумываются о проблемах трудоустройства. Но что дает эта контрактная система? Повторяю, театр это эстетика. Это бесконечные репетиции, беседы, попытка режиссера раскрыть свой мир и найти близкого по духу человека, который пойдет за мной. Без этого не бывает театра! И не надо кивать на Америку. Там актер может на много лет обеспечить себя двумя-тремя спектаклями. А сколько же наш актер должен играть по нашим мизерным контрактам, чтобы иметь деньги, если, не дай Бог, понадобится лечение?! Я не говорю, что постоянная труппа должна быть больше тридцати человек. Но хотя бы человек 15-20 — именно носителей определенной эстетики — это обязательно. Это очень сложный процесс, который не провернуть за один год или за один спектакль. Питер Брук, создавая в Париже свой театр, только репетировал почти пятнадцать лет. И ему давали на это деньги — не на результат, а на поиск. Пока не выкристаллизировались единомышленники, с которыми можно было создавать театр. Когда я читаю, сколько ему давали денег на эксперименты, на поиск, на поездки, причем не столько государство, а меценаты, которые понимали, что это важно… Важно было противопоставить что-то настоящее тогдашней американской экспансии.
— Вряд ли их тогдашняя экспансия могла сравниться с нашей нынешней…
— Сегодня у нас кошмарная экспансия с уже очевидными результатами: люди, которые раздеваются почти догола и поют истошными голосами и с идиотскими словами под невнятную музыку, — «звезды». Еще лет пятнадцать назад я в Алеппо смотрел сериал, где их популярному актеру переворачивали на голову кастрюлю с обедом, и все хохотали, а я думал: «Не дай Бог, нам дожить до этого!». Догнали и перегнали! Посмотрите на наши сериалы — в них есть идея или хотя бы какая-то правда? Это не просто отвлекает — это уводит от главных вопросов. Например, почему я здесь остался в те адские годы… Культура в первую очередь должна создать хозяина этой земли.
— Когда русские сделали «Бригаду», несмотря на актерский класс, все взвыли — нельзя канонизировать бандитов и убийц! И мода на такую продукцию быстро прошла. У нас все довольны, даже некоторые академики от искусствоведения поют таким сериалам осанну.
— Эти сериалы дали актерам заработок, и за это им спасибо. Но ведь мы только строим государство, мы его еще не построили. А что мы пропагандируем? Наглость, хамство, духовную порнографию — это наши сегодняшние герои? Если да, в такой стране нельзя жить. В Америке запретили показывать по телевизору насилие после того, как возникла серия убийств родителей своими детьми. Переключаешь кнопки: там уже убили, здесь убивают, а там готовятся убить — не могу это смотреть! Не столько из-за сюжета, сколько из-за отсутствия профессионализма. А если актер вдруг хороший попался, удивляешься. Почему нельзя снимать сериалы по национальной классике? Я абсолютно убежден, что трагедия первого марта — результат в том числе и наступившего дикого бескультурья.
— Но такой заказ — дело государства.
— А Первый канал — не государственный? И чем они заняты? Они обязаны работать на строительство государства. Если мы говорим о сверхзадаче — вот она.
— Воспитание гражданина как ячейки общества?
— Да! А посмотрите, как мало материала на нашем канале «Арарат»! Ну почему бы им ни показывать лучшие спектакли — только снятые качественно, а не так, чтобы после просмотра вообще расхотелось ходить в театр. И нельзя за час снимать и сразу пускать в эфир передачу об искусстве. В прошлый раз показывали запись «Аве Марии» в исполнении Гоар Гаспарян. Но разве нельзя было сделать подводку, что, нет искусствоведа, который мог бы рассказать, объяснить, в чем величие этой певицы? Когда-то у нас были целые программы, посвященные поэзии. А сейчас никто нормально не знает ни Теряна, ни Чаренца, ни Туманяна. Исаакяна вообще забыли. Как может нация не знать своих поэтов, писателей? Абсурд! У нас есть прекрасная театральная молодежь, но ее не знают. Знают непрофессионалов, которые снимаются в сериалах. Хотя следует признать, именно из-за них увеличился поток поступающих к нам в институт. У нас есть студенты, которые уже со второго курса начинают сниматься. В свое время это запрещалось: человек еще не готов, он не знает, как достучаться до души зрителя. Конечно, чтобы все вернулось на круги своя, нужно время. Нужно, чтобы наше государство поняло: спорт — это реклама страны, а основа ее — культура. И если развивать культуру, то и бизнес будет человеческим, а не таким, какой есть сейчас. И бизнесмены поймут, что в культуру надо вкладывать деньги. И театр расправит крылья. Могу уверенно сказать: у нас есть огромный потенциал.
