* Театр в режиме Дворца культуры
* Любая реформа должна иметь хоть какие-то параметры
* Худсовет — это приглашенный зритель?
* Госзаказа на спектакли нет
Прошло два с половиной года с того времени, когда народный артист РА Ваге Шахвердян перестал руководить Национальным академическим театром им. Г.Сундукяна, поскольку театральные реформаторы сочли, что главному театру страны творческий руководитель вообще не нужен. За это время Шахвердян успел больше, чем успевал в статусе худрука — блестяще поставил Дюрренматта в "майр-татроне" и Шекспира в театре ванадзорском, который возглавляет сегодня, организовал фестиваль в Алаверди. Вторую неделю культурная общественность восхищается сделанным им юбилейным вечером Размика Давояна. Словом, у режиссера новая творческая полоса. А как же театр, который Шахвердян в течение тринадцати лет считал своим домом? Да, кажется, и продолжает считать.
— Ваге Суренович, 11 лет назад ваш спектакль "Старые боги" открыл новую страницу в истории Национального театра. Как вы оцениваете его сегодня?
— В Вахтанговском до сих пор идет "Принцесса Турандот" или во МХАТе — "Синяя птица", и сколько поколений артистов сменилось! Почему же "Старые боги" не могут стать таким спектаклем? Учитывая прошедшие одиннадцать лет, зрительское восприятие и те овации, которые получает этот спектакль каждый раз, можно с уверенностью сказать, что так будет и дальше. Для меня этот спектакль важен, во-первых, тем, что он воспитывает зрителя, особенно молодежь. Помню, когда наш администратор первый раз сказала, что в зале будут школьники, я ужаснулся — все, провал! Перед спектаклем в зале стоял такой гул — кричали, орали. Но занавес открылся, и два с половиной часа спектакль шел на таком дыхании! И так каждый раз. Спектакль воспитывает молодого зрителя, прививает определенную эстетику, а самое главное — это огромная пища для актерского состава. На таких постановках воспитываются актеры. В свое время, в 99-м, по многим аспектам спектакль способствовал становлению театра, а сегодня он исполняет свою миссию — сохранения и продолжения очень многого. Что творится после спектакля у входа, с каким вожделением ожидают выхода и Мурада, и Тиграна, и Нелли, и Вардуи — всех! Это же очень важно. Это и есть связь со зрителем, его воспитание. Я больше чем уверен: пройдут годы, и тот сегодняшний молодой зритель, который запомнит этот спектакль, и через 10, 20 лет приведет на него своих детей.
Воспитание актеров в театре — то, что очень важно и что мы уже теряем. Уничтожение репертуарного театра, к чему стремятся очень многие, уже говорит о том, что мы перестаем воспитывать актера.
— А как вы относитесь к тому, что у многих театров, в том числе и у национального, нет на будущий год госзаказа на новые спектакли?
— Честно говоря, меня это поражает. Это гибель театра. Это означает, что мы сознательно идем к концу. Это не просто начало конца — его объявили уже давно, теперь мы максимально приближаемся к финишу. Это недопустимо. Это невозможно. Мы все должны поднять голос. Тем более я не уверен, что и имеющийся репертуар будет идти систематически. Ведь в этом году месяцами не игрались спектакли или же 1-2 спектакля за целый месяц. Внезапно заиграли осенью. Это же ненормально. Я боюсь, что мы постепенно переходим на режим работы большого Дворца культуры. Дворец культуры, где могут быть мероприятия, в том числе и спектакли. Уже стало нормой, когда звонят и спрашивают: какое у вас сегодня мероприятие? Я просто заболеваю, когда слышу подобное.
— Но ведь спектакли, которые в осенние месяцы шли при достаточно большом количестве публики, "простояли" полгода. Говорилось, что они не продаются…
— Ну понятно, это была отговорка, оправдание отсутствию спектаклей. Тогда был режим выпуска спектаклей новых. С ними связывали планы на будущее. Была надежда и даже уверенность, что наконец прояснится, кто есть кто. И было не просто стремление, а убежденность, что новые спектакли явят миру откровения. К сожалению, этого не произошло. Безусловно, эти спектакли не равные по качеству — что-то лучше, что-то явно не удалось. Но ни один из них не стал явлением, на что рассчитывалось. Я уверен, это была идея не дирекции: ей было сказано — предоставить все возможности, пусть пойдут репетиции, выпустятся новые спектакли, там будет видно. Вот по такому плану и пошли. Что губительно — для театра, для актера. Актер, не играющий месяцами — с ним надо начинать сначала. Уж не говоря о том, что актеры сегодня и тут, и там, и сям — повсеместно. Они не имеют возможности сконцентрироваться. Раньше они приходили в театр за несколько часов, физически и психологически готовились к спектаклю — готовили свое тело, свой ум, свою душу. Сегодня этот процесс исчезает. Сейчас это единицы. Тигран Нерсисян, Мурад Джанибекян, который за три часа приходит на "Трамвай "Желание". Наша великая Вардуи во время "Визита дамы" с пяти часов в театре. Это школа. Я учил этому и своих молодых актеров. Кстати, с актерами, особенно с молодыми, я работаю и сейчас — худрук я, не худрук, какое это имеет значение?
— Но надо признать, они уже несколько лет в театре, играют роли, но что-то по-настоящему серьезного так и не нарисовалось.
— У меня был очень неприятный разговор с моими молодыми актерами. Я болел, сидел дома и стал смотреть телевизор. Обычно у меня нет времени на сериалы, хотя я не считаю, что их не надо смотреть — наоборот, смотреть надо, чтобы понимать, кто на что способен и чего хочет зритель. И вот я смотрю на своих молодых актеров и ужасаюсь. Я не имел права не сказать им об этом, и очень серьезно с ними поговорил, напомнил, как после каждого спектакля, несмотря на усталость, мы оставались, беседовали, анализировали. То, к чему стремятся сегодня под видом театральной реформы, это — пришел, оттарабанил и ушел. Ребята расстроились, у девочек даже слезы в глазах появились. Но есть печальный ответ — а что нам делать? На 37 тысяч драмов жить нельзя, это невозможно. И что дальше говорить — руки опускаются. Не скажешь же — вы обязаны идти на самоуничтожение, тем более у многих есть дети. Но я переживаю просто трагедию, потому что знаю, на что способны эти молодые люди, и вижу, чем они сейчас занимаются. Я спрашиваю у ребят, а кто эти фильмы снимает, они отвечают — оператор. Я верю, что со временем многое выкристаллизируется, качество сериалов изменится, из этого хлама родится что-то красивое. Но пока это уничтожение дара, мы губим талант, одаренность. Мы втаптываем его в грязь этими 30 или 40 тысячами. И об этом надо говорить, надо достучаться до сердец людей, которые обязаны заниматься этим. Иначе мы теряем актерский фонд.
— В табели о рангах "сундукяновец" — это всегда звучало гордо. Кажется, у нового поколения такое понятие отсутствует?
— Так дух-то отсутствует. Раньше этот дух действительно начинался с вешалки. Я провел в этом театре свои молодые годы, видел тех мастеров, которые были и так безбожно все вместе ушли. Но пришло поколение, которое их застало и старалось продолжить традиции. А сейчас это не просто апатия. У актеров даже нет времени, чтобы остановиться и задуматься — куда мы идем. Просто физически нет времени. Это страшно.
— Даже люди, не испытывающие к вам особых симпатий, признают, что с тех пор, как вы вернулись в ванадзорский театр, он опять задышал, в нем, как выражаются, "запахло театром". Насколько все это зависит от присутствия в театре художественного руководителя?
— Что бы ни говорили "реформаторы", театру нужен человек, который им занимается. Который думает о репертуаре, о каждом актере, о всех звеньях творческого процесса. И нужен профессионал. Быть руководителем в театре — это значит быть человеком, который отдает себя всего безоглядно. Не учитывая ни семью, ни детей, ни внуков — ничего. Я так жил и так живу. Когда сегодня захожу в Сундукяновский театр, я не думаю, худрук я или нет. Я все равно думаю о театре, болею за театр, и, конечно, когда чувствую не тот климат и не ту атмосферу, это для меня большая драма. Ради бога, если уж вы проводите реформу, так идите до конца. И объявите — реформа заключается в том-то и том-то, первое, второе, третье, и извольте, господа артисты, жить по этим канонам. Но ничего такого нет. Мы застряли на какой-то транзитной станции. Театр существует по инерции.
— Считается, что творческое руководство театром осуществляет худсовет.
— Худсовет никогда не работал. Не могу не высказаться. Я действительно глубоко уважаю некоторых членов этого худсовета — не хочу называть имен, но я возмущен их поведением. Не понимаю, как можно числиться в членах худсовета и абсолютно ничего не делать, не задумываться о том, куда мы идем. Театром руководит совет, члены которого заходят в театр — и то не все — раз в несколько месяцев, во время сдачи нового спектакля. Это приглашенный зритель, а не худсовет! А если они что-то и обсуждают, это ни на чем не отражается. Где их программа? Повторяю — это глубоко уважаемые люди, как же они не задумываются над тем, чем занимаются? Я собираюсь встретиться с ними и задать им этот вопрос.
— Сценарий, по которому вас снимали, древний и от этого не менее гнусный. И, увы, многие ваши актеры повели себя не лучшим образом. Вы спокойно входите в этот театр?
— Это была для меня травма — тяжелая и такая неожиданная. Как правильно я поступил, что сразу уехал — у меня же был заказан билет, мне этот сюрприз устроили за день до отъезда. Если бы я остался, я бы, наверное, не выжил. Прошло два с половиной года. Шрам остается, но рана зарубцовывается. Сегодня я не могу сказать, что считаю невозможным творческий альянс с какими-то актерами. Нет. Если завтра буду делать спектакль и видеть того или иного актера в определенной роли, мне не придет в голову — а он поступил так-то и так-то! Работа режиссера — это постоянные потери и приобретения.
— Хотя публично мало кто высказывается, ни для кого не секрет: постоянно идут разговоры о том, что суть эксперимента над академическим театром — желание рано или поздно использовать его здание для совсем иных целей. Вы допускаете такую мысль?
— К сожалению, да. Допускаю. Хотя всем своим существом хочу крикнуть: "Не-ет!". Иначе невозможно объяснить и понять слишком многое. А люди молчат, потому что боятся. Конечно, сегодня не 37-й год, но всегда есть что терять. И еще потому, что утратили веру. Может, это смешно, но творческий человек не может жить без возвышенных иллюзий. А нам каждый день твердят, что материя первична. Настало время крушения идеалов.
