История полна аналогиями. Отказ от завоеваний, кажущихся нам нелепыми и устаревшими, рано или поздно возвращает нас к ним. "Ты лишаешься бессмертия, когда теряешь память", — утверждал Владимир Набоков. А когда речь идет о такой тонкой материи, как искусство, то аксиома — это в лучшем случае банальность. С годами учишься ничему не удивляться. И воскресают забытые имена, понятия, образы и заявляют о себе в новых поисках и обретениях.
ОБЛИК ГАБРИЕЛА МИКАЕЛОВИЧА ГЮРДЖЯНА неизменно возникает в памяти сначала чисто визуально. Небольшого роста человек, который, сняв шапку, молниеносно натягивал на голову тюбетейку. Все мы знали, что он один из столпов социалистического реализма в армянском изобразительном искусстве, принципиален до крайности, защищает однажды найденную им правду как истый боец. В этом я имела возможность убедиться, когда на ученом совете Государственной картинной галереи он громогласно что-то отстаивал.
Но даже считая его осколком прошлого, давно преодоленного, никто не забывал о том, что именно он — создатель изопередвижной мастерской армянских художников, что ХХ век нашего искусства невозможно представить без его имени, педагогической и общественной деятельности.
Скромный в потребностях, совершенный бессребреник, он был одним из образованнейших людей своего времени, всю жизнь собирал библиотеку, в которую помимо классиков мировой литературы входили энциклопедии, книги по истории, эстетике, словари, номера журнала "Аполлон" и пр. Знаю об этом не понаслышке.
И сегодня, когда появился внезапный спрос на его произведения (как и других соцреалистов) , я жалею лишь о том, что не записала его воспоминаний, пока он был жив, не проинтервьюировала его относительно взглядов на жизнь и искусство и могу с грустью констатировать: эта глыба прошлого прошла мимо, хотя художник прожил 95 лет и умер 20 лет назад и сегодняшний юбилей — 115-летие со дня рождения — мог бы получить более яркую окраску и быть отмечен мной с большей глубиной.
НЕ БУДЬ ЕГО СТОЙКОСТИ И НЕПРИМИРИМОСТИ в отстаивании метода социалистического (монументального) реализма, сегодня многими трактуемый как возрождение своего рода классицизма, не возникли бы в противовес ему новые тенденции и наше искусство, которым мы по праву гордимся, лишилось бы своей многосторонности, полнокровности и своеобразной контрастности.
При имени Габриела Гюрджяна в памяти невольно возникают индустриальные пейзажи конца 40-х ("Индустриальный пейзаж. Алаверди", "Кировакан. Химкомбинат", "Женская колхозная бригада в годы Великой Отечественной войны"). Но ведь искусство композиции — наитруднейшее, требующее большого мастерства, и становится ясно, что художник не искал легких путей в искусстве.
По свидетельству его сына Микаела Гюрджяна, прекрасного тонкого пейзажиста, Габриел Микаелович в последние годы жизни неизменно возвращался к своим работам, пытался в них что-то выправить, усовершенствовать. Очевидно, требовательность к себе двигала его кистью в надежде улучшить уже созданное, в чем-то не удовлетворяющее его самого. И в конечном итоге художник создавал не только индустриальные пейзажи, а целые серии картин родной природы с изображениями памятников архитектуры, выражая в них красоту родной страны и человека-созидателя. Назовем некоторые из них: "Речка Азат в ущелье Гарни", "Вечер в Ахпюраке", "Весна в Армении", "Сбор хлопка в Араратской долине", "Закат в Айриванке", "Штиль на Севане". . .
Народный художник Армении, чье многолетнее творчество и постоянное участие в выставках оставили заметный след в истории национального искусства, был и остается частью нашей культуры, и фигура его органично вписывается в эпоху, когда творили Мартирос Сарьян, Акоп Коджоян, Ваграм Гайфеджян, Седрак Аракелян. И невольно закрадывается сомнение: а не становился ли борец за чистоту социалистического метода на горло собственной песне, ставя долг и принцип превыше всего?
О ритмическом строе, динамике, обобщенности его живописи писали искусствоведы прошедших лет и будут писать в грядущем. Мы же хотели отдать скромную дань памяти бескорыстно преданному живописи, народу, родной природе и культуре художнику. И в заключение — еще из Набокова: "Прошлое — это постоянное накопление образов".
Menu
