НАЧАЛАСЬ ДРУЖБА
ЭТИХ ДВУХ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ С ПОДАЧИ ИЛЬИ ЭРЕНБУРГА. Маститый писатель, видевший
картины Галенца в Москве и нашедший много смелого и интересного в его работах,
хотел побывать в мастерской художника. Лаборант кафедры русского языка ЕГУ
Левон Мкртчян, которому он сказал об этом, Галенца не знал, что очень удивило
писателя. Познакомились они, когда провожали вылетавшего в Москву Эренбурга. С
тех пор молодой филолог стал частым гостем в доме художника. «Я не был ни
любителем, ни знатоком живописи. И тем не менее один раз увидев работы Галенца,
остро почувствовал их силу».
Каким же увидел Левон Мкртчян Арутюна Галенца? «Во
всем облике и окружении Галенца было что-то праздничное и что-то трагичное. В
его глазах — очень выразительных — всегда жили радость и печаль, глубокая,
какая-то изначальная. Галенц был щедро талантлив и словно специально создан для
того, чтобы радоваться и радовать людей. А жизнь была трудной. Галенц жаждал гармонии,
а его раздирали противоречия. Если что-то его огорчало, он горячо спорил,
возмущался. На доводы отвечал еще более сильным возмущением. В такие минуты с
ним было тяжело. Порой мне казалось, что он хочет спора, что ему надо
«выкипеть», чтобы успокоиться и начать работать».
В те годы власти республики от искусства относились к
Галенцу, мягко говоря, с прохладцей. Андрей Тарковский, побывавший в мастерской
уже после смерти художника, заключил: «Больно, что он умер, странно, что
он жил. Таких художников, как Галенц, бездарности держат в тени. Для
государства они не опасны».
Первая персональная выставка Галенца в Ереване состоялась
в октябре 1962 года, через 16 лет после переезда художника в Армению. Месяц
выставки стал месяцем триумфального утверждения Галенца: годом ранее выставка
художника была запрещена.
Левон Мкртчян, а он был непосредственным участником тех
событий, пишет, что поводом к запрету стал рисунок Галенца для пригласительного
билета — милейший ослик. Цензор разрешил печатать только текст. Мкртчян же,
невзирая на запрет, отнес в типографию и рисунок, приложив его оттиск к тексту
вместе с печатью цензора. Когда пригласительные были уже распространены, а до
открытия выставки оставалось дня два, Мкртчяна вызвали к ректору ЕГУ. Он был не
на шутку рассержен тем, что какой-то лаборант от имени университета опубликовал
пригласительные билеты с ослом. Кто-то донес в ЦК, будто Галенц говорил, что
«нарисованный им осел — это власти Армении, а роза, на которую он косится,
— обласканные властью искусствоведы, ничего не понимающие в искусстве». ЦК
партии требовал разобраться в случившемся. Удержаться тогда в университете
Мкртчяну помог Александр Дымшиц, высоко ценивший творчество Галенца. Будущий
академик срочно вылетел в Москву, и Дымшиц тут же вписал в верстку своей статьи
абзац о том, что во Франции он вспомнил идущие от жизни прекрасные работы
Галенца. Нескольких слов Дымшица и Эренбурга оказалось достаточно — скандал
замяли. А спустя год открылась выставка.
ГАЛЕНЦ НИКОГДА НЕ
ЛЬСТИЛ ОРИГИНАЛУ. «ОДНАЖДЫ, — ВСПОМИНАЕТ МКРТЧЯН, — он рисовал портрет знакомого
из Сирии. Портрет закончен, но Галенцу что-то не нравится. Он всматривается в
холст и вдруг берет кисть и замазывает один глаз вместе со стеклом очков. Лицо
приобретает совершенно другое выражение, словно под замазанным глазом кроется
другая сущность этого человека. «Что ты сделал?» — недоволен NN.
«Холст небольшой, было повторение — два одинаковых глаза», — отвечает
Галенц. Когда NN уходит, Галенц говорит, что в Сирии NN был другим человеком,
что это двойственный человек».
А вот еще один эпизод, ярко характеризующий художника.
Однажды в ЦК Компартии Армении пригласили человек 30 художников. Секретарь ЦК
по идеологии спрашивает, что надо сделать, чтобы живопись в Армении достигла
еще больших успехов. Галенц встает: «Надо, чтобы вас не было». И еще
другой эпизод, не менее знаковый. Секретарь ЦК Компартии Армении, бывший
полковник КГБ, пригласил Галенца, чтобы разобраться с письмом, отправленным
художником зарубежному адресату и, конечно же, перехваченным спецслужбами.
Секретарь говорит, что хочет помочь, что, если есть какие-то вопросы, он их
решит. При этом он достает письмо, то самое, которое Галенц послал за рубеж, и
читает из него выдержки. Галенц не может понять, что происходит. Он удивлен, он
возмущен, он говорит секретарю ЦК: «Это же большой позор — читать письма,
которые вам не адресованы».
У Галенцев всегда было много гостей. Эту традицию
родительского дома свято соблюдает сегодня и Саро Галенц. К нему в музей, как и
в дом родителей, приходят посмотреть картины, посидеть, поговорить. В доме у
Галенцев Левон Мкртчян познакомился с Андраником Царукяном, зарубежным
армянским писателем, другом Галенца по Бейрутскому приюту для сирот. Галенц —
один из героев книги Царукяна «Люди без детства…» Галенц любил
слушать стихи и особенно «Книгу скорбных песнопений» Нарекаци,
которую часто читала вслух Армине. По словам Мкртчяна, он стал заниматься
Нарекаци и способствовал изданию «Книги…» на русском языке
благодаря Галенцам.
Левон Мкртычевич не раз по просьбе художника писал
письма. «Он говорил, о чем надо писать, а мне следовало изложить это
по-русски. Прежде чем подписать письмо, Галенц просил перевести ему каждую
фразу, каждое слово на армянский язык. По мере того как я переводил, он мрачнел:
«Ты же любишь поэзию, знаешь стихи, а письмо написать не можешь. Ты пишешь
так, словно совсем не чувствуешь красоты, словно не уважаешь человека, которому
пишешь… Галенц хотел, чтобы письма, как и его полотна, были яркими. Он
требовал, чтобы я исправлял написанное эпитетами — самыми броскими, самыми
красочными Я боялся быть сентиментальным и писал сдержанно. Ведь сам Галенц
никогда не был сентиментальным. Его бросающаяся в глаза яркость скупа, иногда
скупа до конспективности».
НА ПОРТРЕТЕ МАЙИ
ПЛИСЕЦКОЙ ГЕРОИНЯ ПЕРЕСЕКАЕТ ПРОСТРАНСТВО холста по диагонали, и это усиливает впечатление
устремленности, почти полета. Представленная в экспозиции персональной выставки
Галенца в Москве работа очень понравилась балерине. Когда Мкртчян попросил ее
написать несколько слов о художнике, она сразу же согласилась: «С
удовольствием приму участие в книге о Галенце, которого чрезвычайно высоко
ценю». Сам Галенц говорил так: «Я видел ее в кино, видел в Большом
театре. Она меня поразила. Я хочу изобразить на холсте ее движения, ее танец.
Но вместе с тем я не стану писать танцующую Плисецкую. Танец, движения надо
изображать как-то иначе».
В июле 1962 года в журнале «Советское
искусство» была опубликована статья Ильи Эренбурга об Арутюне Галенце.
«Мне нравится в работах Галенца его возможность связать разрозненные части
пейзажа, найти цвет там, где он выеден неистовым солнцем, нравится
живописность, и я верю, что Галенц будет расти. Если он смог работать в трудное
время, не уступить, не отступиться от искусства, то значит есть в нем душевная
сила художника». В том же году, но уже в октябре в журнале
«Литература и жизнь» была опубликована статья Дымшица
«Удивительный Галенц». «В маленьком домике на окраине Еревана
живет большой художник — Арутюн Галенц… В стране Мартироса Сарьяна это одна
из крупнейших звезд. Он ярок и разнообразен. Портреты, пейзажи, натюрморты —
Галенц во всем неповторим и самобытен. Он всегда в поисках средств
выразительности, служащих познанию мира и человека».
Стихотворение Александра Гитовича, посвященное Галенцу,
было опубликовано в журнале «Звезда»: «Так будет до самого
марта,/ Я сплю среди зимних ночей, /А горы Гарни и Гегарда/ Стоят у постели
моей./ И верю я верой младенца,/ Что это основа основ,/ Которую гений Галенца/
мне создал из красок и снов». «Я приехал в Армению, чтобы
познакомиться ближе с ее поэзией, — писал монгольский поэт и переводчик
Цэдэндорж. — В мастерской Галенца я понял армянскую поэзию». Семен Липкин
о Галенце: «Среди миров, открытых давно и еще не открытых, есть мир
Галенца. Этот мир прекрасен не только потому, что он живой, но и потому, что
открывает каждому из нас мир нашей души. Армения выразила себя в Галенце, а
Галенц выразил себя в нас, и мы стали Арменией, а Армения нами, работы же
Галенца — людской гордостью, утверждением человека».
«В поэзии легче выразить свои чувства, — размышлял
Галенц. — «Я дам тебе солнце, дам вселенную, моя дорогая…» В
живописи этого не скажешь… Знаешь, если я создам три картины, о которых
мечтаю, этого вполне будет достаточно». Он всегда был очень требователен к
себе, к своему творчеству.
…Без малого 50
лет минуло со дня смерти Арутюна Галенца. Многих из тех, кто знал его, уже нет
в живых. Нынешнее поколение, да и те, кто постарше, знают картины Галенца, но
не представляют, что это был за человек. Вечер в музее открыл нам Галенца —
человека. Личность неординарную, самобытную, я бы даже сказала — уникальную.
