— КАК ТЫ ДУМАЕШЬ,
ГДЕ МЫ ВСЕ БУДЕМ В ЕГО ВОЗРАСТЕ?
Я не успела ответить, остальные дружно заключили, что все
мы будем учительствовать где-нибудь в Закавказье…
— А мне кажется, что меня занесет гораздо дальше от
Закавказья, — заметила я.
Друзья рассмеялись. Мы с товарищем проводили
однокурсницу. Возвращаясь к общежитию через двор Оперного театра, увидели там много
крытых грузовых машин. Расспросили, один из шоферов сказал, что там проходит
заседание партактива.
До общежития дошли довольно поздно. Часть девочек в
комнате уже спала. Я переоделась и устроилась в постели с томиком Есенина в
руках. Долго ли спала — не знаю… Проснулась от настойчивого стука в дверь и
вопроса: «Казарян здесь живет?» Девочки открыли дверь. Я, толком не
проснувшись, удивленно смотрела на стоявшего в дверях милиционера. Кроме него,
в комнате объявились двое в гражданском и один военный.
— Соберите вещи. Мы отвезем вас к родителям, — сказал
военный.
— Я сама доберусь, только вот экзамены сдам, — попыталась
возразить я.
— Поедете сейчас, — отрезал военный.
Потом достал из кармана бумагу и по моим ответам принялся
заполнять «Личный листок». Пока я разговаривала с военным,
гражданские собрали мои вещи, книги, расспрашивали подруг. А я все еще одета в
домашнее. Поэтому вышла из комнаты, чтобы направиться в туалет нашего IV этажа,
переодеться. Милиционер пошел за мной.
— Думаете, с 4-го этажа выпрыгну?
— Я выполняю свои обязанности, — ответил милиционер на
мою колкость.
ВОЗВРАЩАЕМСЯ.
ГРАЖДАНСКИЕ СПРАШИВАЮТ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ, может, кто-то мне или я кому-то из подруг что-то
должна? 13 июня у нас был день стипендии, но я свою еще не получила, о чем
громко сказала «пришельцам». Они записали и повели меня из комнаты. У
входа в здание стоял грузовик. Гражданские ушли, военный сел за руль, а
милиционер устроился рядом со мной в кузове. Там уже сидел на скамейке один из
моих товарищей по несчастью. Шум двигателя перекрыл плач провожающих меня
подруг.
— Чего плачете? Не труп же мой увозят, — сказала я.
— Правильно говорит, — поддержал военный.
Машина тронулась. Куда? Я терялась в догадках. Может,
действительно к родителям. Поехали по проспекту Сталина. Может, в тюрьму? Едем
дальше. Может, на вокзал? Нет, проехали мимо. Расстреливать, что ли? Смотрю
вверх, в ночное звездное небо, раскинувшееся над Араратской долиной. Думаю, за
что?
Остановились. На обочине стоят двое военных. Военный
передает им бумагу и вполголоса называет станцию — Улуханлу. Это неподалеку от
Еревана. Значит, туда.
На станции темень и суета. Подходим к товарному вагону.
Вооруженный солдат грубо спрашивает: «Оружие есть?» Я таким же тоном
отвечаю и захожу внутрь. Вагон пока еще почти пуст. Скоро он будет забит под
завязку, и нас повезут далеко-далеко, откуда многие не вернутся…
…ПРОЙДУТ ГОДЫ.
МНОГОЕ В ЖИЗНИ ИЗМЕНИТСЯ. Я ДОВЕРШИЛА СВОЕ оставленное на половине образование, работала в
Институте археологии и этнографии Академии наук Армении. Власти дали нам
квартиру, правда, она была общей, рядом жила такая же репрессированная семья.
Родители еще оставались в ссылке.
Бывшим политзаключенным после реабилитации полагались
льготы по вопросам прописки, получения квартиры. Один из моих братьев, окончив
школу в Алтае, приехал в Ереван, рассчитывая на эти льготы. Но не все было так
просто. Соседи мои почему-то воспротивились его прописке. Тогда муж моей тети,
чиновник в МВД, посоветовал обратиться к одному своему хорошему товарищу, в паспортное
управление.
Пришли мы в назначенный час. Постучались, услышали
«входите!», вошли. Друзья обнялись. Хозяин кабинета предложил нам
сесть. Потом, кинув на меня внимательный взгляд, спросил.
— Вы из сосланных?
— Да.
— Из общежития на проспекте? С 4-го этажа?
— Да.
— Знаете, я один из ваших провожатых в ту ночь. Помню,
как проводил вас до туалета. Даже помню цвет вашего платья. Он встал.
— Понимаете, что мы не могли поступить иначе, пойти
против приказа? Скажите, пожалуйста, чем
могу быть полезен, замолить, так сказать, грех…
Я понимающе кивнула, и ему стало полегче.
— Я выполнял свои
обязанности, — повторил он.
