Человек-бунтарь, не терпящий фальши, несущий правду… «Одинокое дерево-громоотвод» — так говорил о себе сам Паруйр Севак. Он никогда и нигде не ловчил и не искал обходных путей для выражения своих мыслей и чувств. Он соединял прошлое с настоящим и будущим, мыслил и общенациональными, и простыми личностными категориями. Его главная заповедь — миру нужна чистота. «Тогда рожают пусть без боли, как нюхают цветы, воюют — без капли крови, пусть без огня пожар. Пусть заражают друг друга только здоровьем душ…» — писал он.
Был выбран псевдоним
Родители Севака приехали в Армению, спасаясь от Геноцида. Они поселились в селе Чанахчи (ныне Зангакатун) Араратского марза, где 24 января 1924 года и родился Паруйр Казарян — единственный ребенок в семье (до рождения Паруйра родители потеряли своего старшего сына). Бегло читал и писал Паруйр уже в пятилетнем возрасте, поэтому родители отдали его в школу на год раньше.
ЛИТЕРАТУРА КАК-ТО СРАЗУ СТАЛА ЕГО САМЫМ ЛЮБИМЫМ ПРЕДМЕТОМ, Паруйр буквально глотал книги одну за другой, а в одиннадцать лет начал писать стихи. Еще до окончания школы он знал, что будет поступать на отделение армянского языка и литературы филологического факультета ЕГУ. Но углубленное знакомство с литературой и особенно поэзией в первые годы учебы в университете привело к тому, что Паруйр решил — нечего ему делать в поэзии, особенно после Чаренца… Как говорил потом Севак: «Мои стихи были похожи друг на друга, и я решил, что Поэтом мне не быть. Но подсознание кричало — «Быть!».
А в 1942-м Севак написал стихотворение «Быть или не быть» — это был его первый серьезный шаг в поэзии, тем более что стих был необычным по манере письма и очень отличался от всего, что поэт писал раньше.
Первые стихи Севака вышли в свет случайно: их прочитал Рубен Зарьян, редактор журнала «Советская литература». Стихи Зарьяну понравились, и он решил дать их в печать. Позднее, когда Паруйр принес другие стихи, именно Зарьян посоветовал ему взять псевдоним позвучнее. Паруйру нравился Рубен Севак, западно-армянский поэт, жертва Геноцида, и псевдоним был выбран — Севак.
После университета Паруйр поступил в аспирантуру Академии наук Армении. В эти же годы он женился на своей однокурснице Майе Авагян, у них родился сын — Грачья. Но вскоре этот брак распался.
Литинститут
Хотя к концу сороковых у Севака был издан всего один сборник — «Бессмертные приказывают» (1948), поэта уже знали и читали.
УЧЕБА В УНИВЕРСИТЕТЕ И АСПИРАНТУРЕ, ЛЕКЦИИ МАНУКА АБЕГЯНА, Арсена Тертеряна, Грачья Ачаряна, Григора Каро-Мелик Оганджаняна — Паруйр уже имел блестящее образование, но он был неутомим — хотелось узнавать, постигать, расти. И в 1951-м Паруйр поехал в Москву, поступил в Литературный институт им. Горького. Неутомимость Севака проявлялась во всем: только за первый год жизни в Москве он успел посмотреть весь репертуар Большого и Малого театров. Часто можно было встретить Севака в концертном зале имени Чайковского, в Колонном зале Дома союзов, в Центральном доме литераторов, в Третьяковской галерее… Театры, концерты и, конечно же, книги.
Паруйр отлично учился по всем предметам, а после окончания руководство Литинститута назначило его старшим преподавателем, что было очень редким случаем…
Со своей будущей женой Нелли Менагаришвили он сблизился в начале 50-х годов, а в 53-м они поженились. Нелли закончила в Москве аспирантуру и готовилась к защите диссертации. Открытая, дружелюбная, Нелли сразу же располагала к себе людей. Поэтому друзья очень любили собираться в московской квартире Паруйра, где их всегда встречал накрытый стол — хлебосольная Нелли вкусно готовила и любила угощать. У Севака с Нелли родилось двое сыновей — Армен и Корюн.
Жизнь Севака в Москве была очень насыщенной. Встречи с интересными людьми, выступления, семинары… К тому же Севак начал писать роман, который однажды показал друзьям. Вардгес Бабаян, армянский поэт, член Союза писателей Армении, вспоминает: «Он принес стопку блокнотов, положил на стол. На первом из блокнотов — заголовок романа: «Аманамег». Севак начал читать. Перед нами появилась деревня со своим образом жизни, со своими былями и небылями, с плачем и смехом. А прототипами героев послужили односельчане, Севак изучил их досконально, поскольку жил с ними бок о бок. И создал очень интересные характеры… Возможно, из-за скоротечности бега времени кое-что в романе выцвело и нуждается в пересмотре, но я и теперь убежден: если бы Паруйр не погиб, армянская проза обогатилась бы новым «Панджуни»…
Суламита
А потом произошла их встреча с Суламитой Рудник. Случайная и неотвратимая. Они познакомились на свадьбе друзей 1 декабря 1957 года. Севаку было 33, а Суламите — 18. Ему хватило одного взгляда, чтобы влюбиться. И они начали встречаться.
«ОН ОКОНЧИЛ ЛИТИНСТИТУТ ВЕСНОЙ, А Я ПОСТУПИЛА ОСЕНЬЮ. Мы могли бы и не встретиться. Но встретились. Он сидел за маленьким столиком, с кем-то играл в шахматы. А я… я вошла в комнату, неся в руках большой поднос нарезанного белого хлеба. Мы посмотрели друг на друга и замерли… » — вспоминала Суламита об их первой встрече. И в эту же ночь Севак начал писать «Ерг ергоц» (Песнь песней), для нее — для Суламиты…
«Мы встречались каждый день. Проводили вместе почти все время, и я очень быстро его полюбила, сама того не понимая — что люблю…» Сула и Севак были чем-то похожи даже внешне. А еще их роднила внутренняя схожесть — одинаковая страстность, безрассудство, внутренний огонь. Чувство захватывало обоих чем дальше, тем сильнее, неистовее.
Но в начале 1959-го Севаку пришлось уехать в Ереван, он узнал, что родители больны. А Сула, как ее называл Севак, осталась в Москве. Затем настало лето — и снова разлука… Суламиту отправляли на летнюю практику. Вынужденное расставание печалило обоих. А у Севака уже зрело решение: пора возвращаться в Армению навсегда. Жена и сын отправились еще раньше. А он… он остался в Москве на некоторое время, чтобы провести еще несколько дней с Суламитой. «Сула… Может, ты сможешь вернуться на несколько дней в Москву, а затем снова на практику? Я так жду тебя…» Она смогла. Вырвалась на пару дней, и снова уехала… А Севак приехал в Ереван. Больше они не виделись.
Снова в Ереван
Севак вернулся в Ереван уже состоявшимся поэтом. С начала 60-х работал в Институте литературы старшим научным сотрудником, был секретарем правления Союза писателей Армении.
КАК ВСПОМИНАЕТ ВАРДГЕС БАБАЯН, «ВРЕМЯ ЕГО БЫЛО ОТМЕРЕНО ДО ГРАММА на медицинских весах, а он раздаривал его пудами — всем. Тут тебе и общественная деятельность, всякие официальные обязанности, тут тебе и телефонные звонки знакомых и незнакомых людей, и посетители…»
Севак настолько хорошо написал свою кандидатскую диссертацию «Саят-Нова», что получил за нее сразу докторскую степень. Люди любили поэзию Севака, но не все критики понимали ее, утверждая, что она сложна для восприятия. Метафоры, нестандартное мышление поэта и вместе с тем — прозрачность, простота и глубина, — казалось, что в стихах Севака соединяется несовместимое. Но все было искренним и понятным, может даже на интуитивном уровне — вот почему каждый читатель видел и чувствовал поэзию Севака как свой личный внутренний монолог.
«Неумолкаемая колокольня»
Впервые изданная в 1959-м году, поэма «Неумолкаемая колокольня» произвела эффект разорвавшейся бомбы. Тогда почти не говорилось о Геноциде, и тут…
КНИГУ ЧИТАЛИ ЗАПОЕМ, ЧИТАЛИ ВСЕ, КТО МОГ ЕЕ ДОСТАТЬ. И это было не просто повествование о трагической судьбе Комитаса — в поэме сосредоточилась так и не утихшая с годами боль народа, который видел Геноцид.
За «Неумолкаемую колокольню» Севак получил Государственную премию Армянской ССР. А через десять лет другая его книга — сборник стихов «Да будет свет» был запрещен к продаже, когда уже был готов 25-тысячный тираж. О чем говорил Севак в своих стихах, что было в них такого, сильно испугавшего тогдашние власти?.. Кто знает… Запрет не сняли даже тогда, когда вся армянская интеллигенция и Союз писателей встали на защиту Севака и его книги.
Так прошел год. Для личности Севака — эмоциональной, резкой, бунтарской, арест книги был ударом, от которого он так и не оправился. Вето с тиража сняли только после смерти поэта. И она все-таки дошла до читателя.
Последнее интервью
Начало лета 1971-го. Июнь. Иржи Скоумал специально приехал из Праги, чтобы взять у Севака интервью… Вместе с секретарем Севака Грацией Багдасарян они отправились в Чанахчи — здесь поэт отдыхал с семьей.
СЕВАК ДЕЛИЛСЯ ПЛАНАМИ, РАССКАЗАЛ, ЧТО СОБИРАЕТСЯ ЗАВЕРШИТЬ книгу «Cаят-Нова и армянское средневековье» и сразу после этого приступить к своей мечте — научно-обоснованному переводу «Книги скорбных песнопений» Нарекаци. Встреча была теплой, Иржи и Севак договорились снова увидеться уже в Ереване. И попрощались… 14 июня 1971 года. Это интервью оказалось последним. Через три дня Севак и Нелли погибли в автокатастрофе… Севак в тот день сел за руль во второй раз в жизни.
Многие тогда были уверены, что Паруйра Севака намеренно унизили, лишив его достойного места в усыпальнице национальных светил — Пантеоне, и похоронили в родной деревне — якобы так было указано в завещании поэта. Севак не писал завещания, не думал и не ждал смерти. А с его уходом из жизни и из нашей действительности, наверное, ушло что-то очень нужное, стало чуть меньше добра, искренности. Правды. Его знают и помнят таким — человек-бунтарь, дающий в своей поэзии ответы на многие вопросы. Но только тем, кто хочет его услышать.
Инесса МИРИДЖАНЯН
