Поразительна жизнь этого талантливого музыканта — он так легко преодолевает расстояния, страны, разные творческие коллективы и везде успешен и интересен. Как это ему удается — непонятно. Но удается! Покинув Москву, он в статусе художественного руководителя Национального академического театра оперы и балета им. А.Спендиарова пытается вывести из кризиса театр, оживить и сдвинуть с места этот огромный застывший корабль. Успешно ли — пока не будем судить. Во всяком случае проведенный недавно Первый оперный международный фестиваль внушает надежду на позитивные перемены и новое кровообращение.
Беседовать с маэстро Константином Орбеляном тоже интересно. На все «провокационные» наводящие вопросы отвечает с завидным позитивистским настроем, буквально излучая исторический оптимизм и уверенность в завтрашнем дне. «У нас все хорошо!» Все эти якобы на последнем дыхании интонации вокруг театра — ерунда. Все замечательно и будет еще лучше. Сейчас то и дело в Оперном театре что-то происходит. Кажется, маэстро поставил себе задачу преодолеть предыдущие показатели охвата зрительской аудитории.
— Константин Гарриевич, давайте начнем нашу беседу с самых важных вех в вашей творческой жизни последних лет.
— Огромная часть моей жизни — это работа с гениальным Дмитрием Хворостовским, с которым в последние 17 лет мы давали буквально по 40-50 концертов в год, записали свыше 20 компакт-дисков. В Каунасе мы записываем с ним оперу «Риголетто» Верди, а прошлым летом записали цикл Свиридова «Отчаявшаяся Русь», сделали оркестровую обработку. При жизни композитора когда-то записали этот цикл, он слушал запись, а летом выйдет запись с Санкт-Петербургским симфоническим оркестром и Ансамблем русских народных инструментов. «Риголетто» мы записали с моим Каунасским оркестром, где я главный дирижер. В спектакле поет американская певица — лучшая в мире Джильда.
Концертная жизнь в России меня многому научила. В Москву я впервые приехал на гастроли в 1989 году. Первый из концертов был в Ереване с Филармоническим оркестром под управлением Лориса Чкнаворяна: играл Фортепианный концерт Хачатуряна, а потом было 25 концертов по городам СССР. Через год меня пригласили в Москву возглавить Камерный оркестр СССР, а затем Государственный камерный оркестр России. До приезда в Москву я был солистом знаменитого музыкального агентства и давал около 150 концертов в США и Европе. Кстати, моя первая запись была осуществлена с Шотландским национальным оркестром. Это был концерт Арама Хачатуряна, который по каким-то причинам до этого лет 20 не записывался. Успех был большой, и я рад, что удалось возродить интерес к этому концерту. Он был записан с нашим эстонским дирижером Ярви, который к тому времени уже эмигрировал из СССР и жил на Западе.
Одна из моих последних записей сделана с Дмитрием Хворостовским и Асмик Григорян. Это первая сцена из оперы Прокофьева «Война и мир», потом записали последнюю сцену оперы «Демон» Рубинштейна. И вот недавно вышел диск и был номинирован на несколько международных премий. Сейчас с Асмик Григорян и моим Каунасским оркестром мы осуществим запись, которая станет первым сольным диском Асмик. Литовское правительство выделило на это средства. Асмик — удивительно одаренный человек, и я рад, что мы работаем вместе. Она великолепно пела в Ереване на только что прошедшем Первом международном фестивале, посвященном ее отцу — выдающемуся Гегаму Григоряну.
— Вы очевидно знаете, что с вами связаны самые радужные надежды…
— Буду стараться их оправдать.
— Константин Гарриевич, вы уже освоились с театром. Какие проблемы, требующие быстрого вмешательства, выявили?
— Меня атакуют певцы, которые хотят, чтобы их послушали. К сожалению, я связан не только какими-то своими личными идеями, а скорее с текучестью всей этой системы и, конечно, финансами, так что все будет идти несколько медленнее, чем хотелось бы. Сейчас я договариваюсь с разными театрами по поводу того, чтобы они нам предоставили некоторые свои постановки, которые у них осуществлены. Так например, Вильнюсский театр нам отдает спектакль «Эрнани» Верди. Она у нас не шла. Дает также «Евгения Онегина» в постановке Василия Бархатова и генделевскую оперу «Альмира», которая здесь тоже не шла. Они нам предлагают еще «Лоенгрин» Вагнера. Мы будем сотрудничать и с театром Станиславского. Они дадут нам некоторые постановки, среди них и «Сказки Гофмана». Новая опера предлагает шикарную постановку «Ромео и Джульетты» Гуно. Театр «Новый сад» в Хорватии предоставит спектакль «Бокканегро» Верди и «Пиковую даму» Чайковского.
Какие-то спектакли из этого списка получим уже сейчас, а остальные — осенью. Можно сказать, что на средства, выделяемые нам на один спектакль, мы получим 5-6 готовых на 3 года, а потом мы их вернем и получим новые постановки.
— Какие задачи вы ставили перед собой, согласившись занять пост художественного руководителя Национального театра, а теперь и директора?
— Когда мне предложили пост художественного руководителя в Ереване, у меня была ответственная работа и в Москве, и в Каунасе. Но как армянин, я понимал, что должен занять этот пост, коль скоро он мне предложен, и я получаю шанс внести свой вклад в развитие нашей армянской культуры. Придя в театр, мне хотелось создать здесь атмосферу, более соответствующую нынешнему моменту развития театрально-оперного искусства. Мне хотелось, чтобы в театре, к примеру, звучал Беллини, спетый и сыгранный по-беллиниевски, и другие композиторы, создавшие оперные шедевры. И еще мне хотелось, чтобы разные певцы, постановщики, дирижеры, режиссеры съезжались сюда и создавали прецедент новых прочтений опер. Разумеется, отнюдь не какие-то непререкаемые «образцы», не «эталоны», но такие спектакли, в которых открывались бы новые перспективы, пути, по-новому бы звучали знакомые образы.
— Как вам удается совместить художественное руководство театром с административной (директорской) деятельностью?
— Хозяйственно-административными вопросами я непосредственно не занимаюсь. Есть заместители, и у каждого свои обязанности. Не думаю, что мне надо заниматься лампочками, которые перегорают, вопросами костюмов, химчистки и прочее. Это не моя задача. Конечно, я смотрю, чего не хватает театру, и в меру своих сил стараюсь помочь. Сейчас мы будем облагораживать наше фойе, на втором этаже будут банкетки у окон, появится музейная часть, витрины для костюмов…
— Вы намерены вернуть помещение, которое когда-то превратили в клуб? Это может быть репетиционной комнатой, которых в театре недостаточно, или помещением, где можно осуществлять небольшие камерные постановки.
— Сейчас клуб закрыт, он не действует. Когда у нас спектакли или в зале проходят репетиции, они не могут работать. А нам действительно негде ставить детские спектакли. Вот Жаклин Сархошян вернулась и просит разрешить ей постановку детского спектакля «Чипполино». Хочется осуществить оперу «Кикос» Вардана Аджемяна. Наш великолепный танцор Рубен Мурадян хочет восстановить спектакли на музыку А.Лусикяна «Муравей и кузнечик».
— Вас устраивает нынешний оперный репертуар?
— Нет. Нам нужны оперы-буфф, легкие оперы, например, «Любовный напиток» Доницетти. Сейчас я пригласил в театр своего друга, который занимается проекциями. Уже приобретен проектор, который мы скоро установим. У него 20 готовых спектаклей, единственное, что ему нужно, это костюмы и какие-то куски мебели, потому что все остальное делается проекциями. Это так замечательно, красиво. Я был на некоторых спектаклях в Германии. Несколько лет назад он сделал фантастическую «Норму» с Асмик Папян в Вашингтонской опере, и это было очень достойно. Надо дать возможность нашим молодым артистам быстрее развиваться. Сейчас ведь у нас стойко идут лишь силовые спектакли — «Тоска», «Трубадур», «Травиата»…
— Как вы относитесь к современным веяниям в оперном искусстве, к «осовремениванию» классических опер?
— Все допустимо, если это сделано качественно и со вкусом, без искажения замысла композитора — автора оперы. Какие-то вещи я абсолютно не приемлю, например, когда Татьяну изображают малохольной. Был случай, когда Хворостовский в Мюнхене отказался петь партию Евгения Онегина. В этой постановке Онегин с Ленским были любовниками. Это же извращение и, естественно, Хворостовский сразу отказался петь. В Германии, кстати, немало спорных постановок, в России пока не очень.
— Вы намерены обратиться к операм современных композиторов? Если наши современники еще несколько лет останутся без внимания, жанр может умереть.
— Не уверен. Композитор, который хочет работать именно в данном жанре, он непременно будет писать. Советская система, конечно, очень поощряла людей, которые писали в этом жанре. Почему в советские годы создавалось так много опер, симфоний, балетов? Министерство культуры, Союз композиторов покупали эти работы. Ни в одной стране мира этого не было. То, что было тогда, мы никогда не вернем. Так что надо сказать «спасибо» советской власти. Я часто бываю в театре «Метрополитен». Там заказывают композиторам новые оперы, часто это бывает абсолютно неинтересно. Спектакль идет один раз, и потом его снимают. Уверен, если наши композиторы напишут музыку, которая по всем параметрам (сюжету, вокалу и другим особенностям) будет удобна для восприятия, для наших певческих голосов (именно наших, они ведь должны иметь кого-то в виду, когда создают свой опус), тогда это произведение будет иметь жизнь. Пока я не выяснил, есть ли у нас понятие госзаказа. Но знаю, что композиторы ко мне приходят и хотят, чтобы их музыка была исполнена. Могу обещать лишь концертное исполнение, но постановку — нет. Здесь иные требования: должна быть стопроцентная уверенность.
— Какие у вас идеи относительно балетной составляющей театра?
— Сейчас к нам едут на переговоры достаточно интересные люди. Сначала приехал Руслан Пронин, ассистент Григоровича. Он с ним работает. Каждый раз, когда у нас идет «Спартак», его приглашают, и он восстанавливает спектакль. Вот и недавно он приехал со своими идеями относительно некоторых балетов Григоровича. Скоро я буду в Москве, встречусь с Русланом и с Григоровичем, с которым давно знаком. Он хорошо знал моих родителей, неоднократно бывал у нас в Калифорнии, когда приезжал на гастроли с балетом Большого театра. Когда Большой театр приезжал на гастроли в США, я работал с Григоровичем, был переводчиком. Мне было безумно интересно. Я ходил на репетиции, уроки, которые проводили Галина Уланова, Марина Семенова, Ирина Прокофьева, а дирижерами были Альгис Жюрайтис и Александр Копылов. Шли спектакли «Спартак», «Лебединое озеро», «Каменный цветок». Помню Нину Тимофееву, Бессмертнову… В США я бывал и на всех спектаклях, когда пела Маквала Касрашвили, и вот скоро она приедет сюда. А не так давно мне позвонил супертанцор Иван Васильев и сказал, что хочет приехать сюда и сначала станцует Спартака, а потом готов поставить «Самсона и Далилу» Сен-Санса. Вот летом приезжает главный концертмейстер Метрополитен-опера, который работал с нашими певцами, зам. главного директора Метрополитена, который приезжает на конкурс Арама Хачатуряна. Приезжает и главный концертмейстер сан-францисской оперы, который послушает наших певцов…
Работы в театре достаточно, его надо вывести из кризиса. Работа не для одного дня. Чтобы снова привлечь публику в театр, надо делать разные вещи. Публика ведь не однородна. Здесь, конечно, есть классическая оперная публика, но ее мало, и она не будет каждые три дня ходить в оперу. Нам постоянно надо что-то придумывать. Например, у нас отсутствует жанр мюзикла. Я не говорю о западном мюзикле. Через год у нас юбилей Э.Чухаджяна и надо поставить оперетту «Каринэ», потом к 85-летию театра мы восстановим оригинальную первую версию «Аршака II». Это будет на итальянском языке, чтобы потом мы могли показать спектакль на Западе. Скоро мы хотим отметить 100-летие Эллы Фицджеральд. Будет шикарный концерт с гастролерами-певцами и Ваагном Айрапетяном. Прозвучит музыка Гершвина.
Сейчас в Ереване полно туристов. Надо устраивать и сольные концерты наших певцов, и другие концерты, чтобы публика всегда заполняла зал. Презентации наших певцов будут проходить и в вузах, в школах. Это тоже привлечет публику. Опера сама тоже должна зарабатывать деньги. Хочу восстановить институт студенческих билетов, создавать специальные льготы для студентов и пенсионеров. Словом, работы невпроворот…
