На днях народному артисту Армении, известному джазмену, пианисту и композитору Мартину Вартазаряну исполнилось 80 лет. Старшее поколение ереванцев его знает как Булика. «Меня все зовут Булик. Знаете, в детстве у меня были абсолютно желтые волосы. Я сам из Лори, а утенок по-лорийски — булик. Вот так и пристало имя на всю жизнь «.
Встретились мы с Мартином Цолаковичем в его уютной ереванской квартире на проспекте Маштоца. Когда беседуешь с живой легендой армянского джаза, невольно возвращаешься в другую эпоху — во времена, когда Ереван был другим — уютным, теплым, зеленым. Когда нас, подрастающих, окружали родные и близкие, когда человеческие отношения были другими.
— Жизнь пролетает, но время посадки пока не известно. И это очень хорошо, потому что тогда жизнь потеряет смысл. Но я придерживаюсь принципа: «Каждый день живи, как последний, а чувствуй и радуйся, как в первый». Что касается профессии, то я ее не выбирал. Меня отдали в музыкальную школу, а дальше получилось как бы само собой. Я считался способным, но очень ленивым. Расскажу один случай. Мой педагог в школе Чайковского Ирина Аркадьевна Атаян иногда вызывала меня к себе домой позаниматься. Надо было играть сонатину Сейса. Я пришел не подготовленным и пришлось соврать и сказать, что на улице был ветер и ноты разлетелись. Она сказала: «Ничего, у меня есть другой экземпляр». Мы позанимались, и перед уходом она дала мне зонт и сказала: «Это для того, чтобы дождь не испортил ноты». Мне стало очень стыдно, и после этого случая я никогда никого не обманывал. Еще один смешной случай. В школе было мероприятие, и на нем присутствовал блестящий концертмейстер Ованес Параджанян. Тогда гимн по слуху играть запрещалось. Но я рискнул, причем сыграл четыре куплета… Все удивились.
— Мартин Цолакович, вы работали и дружили со многими известными людьми той золотой эпохи.
— Для каждого взрослого, а тем более пожилого человека, время его молодости — это золотое время. Для меня — это встреча и дружба с такими уникальными личностями, как Эдуард Багдасарян, Эдвард Мирзоян, Александр Арутюнян, Адам Худоян, Арно Бабаджанян, Алексей Экимян, Константин Орбелян, Роберт Елчян…
Я познакомился с Эдвардом Михайловичем в 1949 году в Доме армянской культуры в Москве. Я приехал к маме, и мне подарили пистолет, стреляющий резиновыми пулями. Я начал стрелять в звоночек. А там жили композиторы, которые учились в Москве — та самая «Могучая кучка»: Эдвард Мирзоян, Лазарь Сарьян, Александр Арутюнян, Арно Бабаджанян и Адам Худоян. И Мирзоян учил меня стрелять. Так что сначала он учил меня не музыке. Ну а потом консерватория, класс композиции. Он не учил, это были не лекции, а общение с музыкой. Зарождалась мысль, которая потом получала свое оформление. Двери на его занятиях всегда были открыты — приходил кто хотел. А до этого я учился у Георгия Вардовича Сараджева.
Арно Бабаджаняна я впервые увидел в Москве в 1949 году. Это было в Армянском переулке, который являлся не только Лазаревским училищем, но и культурным центром. Пианизм Бабаджаняна — феноменальное явление. А композитор он до мозга костей армянский. Все его сочинения сначала исполнялись в Армении, а потом уже в Москве. Арно Арутюнович был человеком с потрясающим юмором, добрым и отзывчивым.
C Алексеем Экимяном мы, к сожалению, записали всего одну песню — «Колыбельную», которую блестяще исполнила Флора Хоренян. Но часто встречались в Москве и в Доме композиторов в Дилижане.
В Ереване не было ни одного уважающего себя института или предприятия, где бы не было эстрадного оркестра. Лучший из них организовал тромбонист оперного оркестра Левон Мирзоян в Брюсовском институте. Кстати, там начинал и Левон Малхасян, ныне знаменитый Малхас, и Армен (Чико )Тутунджян. Я же руководил оркестром при «Ереванпроекте», который первым из армянских коллективов гастролировал в Чехословакии, а в 1965 году выступал в прямом эфире на Гостелевидении СССР. Ну а дальше — оркестр под управлением Константина Орбеляна объехал весь мир и везде был удостоен высших похвал. Кстати, он был создан в 1939 году Артемием Айвазяном и моим отцом Цолаком Вартазаряном. В 1972 году Мелик Мависакалян стал руководителем Эстрадно-симфонического оркестра Гостелерадио Армении. В 80-е годы сюда пришел Ерванд Ерзнкян, благодаря которому оркестр сохранился до сих пор.
— Вы написали много музыки к кинофильмам, мультфильмам и театральным постановкам. Расскажите об этом.
— В кино я попал случайно. Эдуард Багдасарян должен был написать музыку к дипломному фильму Эрнеста Мартиросяна «Талант быть человеком». Но он был занят и предложил мне. А потом мы стали сотрудничать с одним из лучших армянских режиссеров Фрунзе Довлатяном. Я написал музыку к его самым знаменитым фильмам — «Здравствуй, это я «, «Одинокая орешина «, «Живите долго», «Братья Сарояны», «Тоска». Писал музыку и к фильмам других режиссеров. А в театр я попал благодаря Хорену Абрамяну и Фрунзику Мкртчяну. Они предложили написать музыку к спектаклю «Окно «. Я работал с такими корифеями театра, как Вардан Аджемян, Грачья Капланян, Сос Саркисян, Завен Татинцян. Но самым плодотворным я считаю сотрудничество с Александром Григоряном — мы вместе поставили более 70 спектаклей.
— Мартин Цолакович, вы не скучаете по Еревану 60-70-х годов? Ведь многое изменилось и далеко не в лучшую сторону…
— Больше всего я скучаю по человеческим отношениям, которых сейчас почти нет. Наш двор был одной дружной семьей — вместе веселились и горевали, всегда помогали друг другу. Человеческие отношения стали поверхностными, в основном рассуждают так: а что я буду иметь с него, а он с меня? Я помню, когда бабушка получала от сестры моего отца из Степанавана кулек яблок, она спускалась с пятого этажа, раздавая всем соседям по яблоку, и 2-3 яблока оставалось нам. У нас был сосед, у которого было несколько ульев и, когда он делал мед, говорил всем: принесите стаканы, большие не приносите, а то всем не хватит. На первом этаже у нас был заядлый рыбак, он ездил на мотоцикле, ловил рыбу и раздавал каждому по две рыбки. И вот их мы ели с удовольствием. Мы не были голодны, нет, но у этих рыбок был какой-то особый вкус. Это формировало отношение — поделись. Сейчас я не уверен, что это так. В нашем доме, в котором я живу с 1939 года, осталось только две семьи долгожителей. Остальные — чужие. Сменилась эпоха, и все закрылись в своих квартирах.
Если говорить об атмосфере — она изменилась, стало больше жесткости, стало больше какого-то недоверия, опаски, и это тоже тревожит. Я не говорю «обидно», потому что обида — это не категория. Но былая ереванская атмосфера, будь то в одном доме, на одной улице, в районе или по всему городу — она, к сожалению, исчезла. И вот определенная «деловитость» привела к тому, что мы потеряли что-то очень важное, а взамен ничего не приобрели. Отсюда и возникает духовная пустота Это меня сильно огорчает
А что сейчас творится на телевидении? Редко когда можно увидеть со вкусом сделанную передачу или концерт. Свобода должна ставить больше запретов. Нельзя делать что хочешь и как хочешь. Для этого существовали худсоветы, и безвкусицу они ни при каком условии в эфир не выпускали.
— Вы сейчас пишете музыку?
— К сожалению, сейчас отношение к музыке изменилось. В новых фильмах она не несет драматургической нагрузки. Это уже фоновая музыка. То же самое в театре. Если я раньше писал симфонии, концерты, сюиты, то сейчас работаю над малыми формами. Работаю в основном для себя. Есть, правда, одно произведение, которое я надеюсь представить слушателям. Оно посвящено Пушкину.
