За 25 лет ему довелось проработать в театре Марка Розовского и других московских театрах, поставить почти 60 спектаклей в разных городах России. Какие-то из них номинировались и даже получали «Золотую маску», не считая многочисленных наград многочисленных же фестивалей.
За четверть века своей режиссерской биографии Карен НЕРСИСЯН успел поруководить не одним российским театром. Теперь он — художественный руководитель Ереванского государственного русского драматического театра им. К. С. Станиславского.
— Карен Юрьевич, знакомишься с вашей биографией — она вполне успешна. Местами даже победна. Чего вам не хватало? Скажу откровенно, многие уверены, что вы сделаете отсюда ноги месяца через три. Потому что работать в нормальных условиях и ностальгировать по городу детства — одна история, а реально оказаться в театре, где нет денег, нет нормального света и звука, где половина труппы могла бы спокойно заниматься иным делом — совсем другая.
— Мне всего хватало и хватает, но я жадный до работы. Началось-то все с того, что мне стали писать и звонить актеры театра с предложением. А я вообще склонен судьбе доверять — если какой-то сигнал идет, он, наверное, идет не просто так. Летом я приехал в Ереван, в котором не был 25 лет. Поностальгировать поностальгировал — это понятно, удивиться удивился — это тоже понятно, потому что не мог понять, что это за город и на какой улице я нахожусь. Город сильно изменился, очень много хорошего. Опять же я еще попал в этот послереволюционный момент… В театре увидел светящиеся глаза актеров, которые хотят работать. Дальше началась череда странностей, потому что сначала объявили выборы, потом выяснилось, что это не выборы — это конкурс, потом не конкурс, а еще что-то, а потом поступает конкретное предложение от директора театра о том, что это его назначение. Русский театр — второй театр в моей жизни. Конечно, узнав о смерти Александра Самсоновича, который ввел меня в профессию, я очень переживал, конечно, я хочу, чтобы здесь было все хорошо. Ну вот я приехал. Мне не очень нравится формулировка «сделать ноги» — могу элегантно удалиться…
— Но суть-то от этого не изменится.
— Суть не изменится. Я не борец, и в этом есть и плюс, и минус. Вот работал я в одном московском театре, понял, что там гнилая ситуация, возникло предложение из Рязани — я ушел туда. А там сейчас пошла такая тенденция директорского театра…
— Ну уехать из России в Армению, чтобы убежать от директорского театра, — не лучшая идея. Тенденция вас догоняет.
— Здесь я еще не успел это понять. Сейчас СТД России, Калягин как-то пытаются противостоять этому, принять какие-то законы, разграничить функции. Появилось огромное количество театров, которыми руководят директора. В Нижнем Новгороде, а это очень театральный город, на сегодняшний день, по-моему, ни в одном театре нет художественного руководителя. Но это только иногда хорошо — если директор адекватный, имеет театральное образование, да и не только в образовании дело… Так вот в Рязани я понимал, что либо мне надо бороться, либо это такой директорский, продюсерский театр, где я проработал два года с огромным удовольствием, и мы очень мирно расстанемся. Это я все к тому, что за кресло худрука цепляться не собираюсь. Я за творчество, за любовь. Как я уже сказал, в этом есть и плюс, и минус. С одной стороны, я свободный, с другой — в чьих-то глазах могу показаться слабаком, но меня в этой жизни интересуют любовь и творчество. И, как опять же говорил, я прислушиваюсь к каким-то сигналом судьбы. Это не значит, что я плыву по течению, нет, я это течение сам организовываю когда надо, подталкиваю и меняю направление и даже иногда переворачиваю вспять. Но только если чувствую, что это надо. Если я пойму, что от меня здесь нет пользы, или если я пойму, что…
— …нервные клетки не восстанавливаются, а здоровье — оно одно…
— Вот именно! Хотя здоровье все равно тратится… Когда-то я работал в Москве, в театре на Перовской, и там шел ремонт. Позвонил очень хорошему художнику проконсультироваться, как класть сцену. Он мне подробно — брус должен быть такой-то, такая-то древесина, она должна быть пропитана тем-то и так далее. Это если честно, по-хорошему. В общем, долго рассказывал, а потом, зная ситуацию в театре, закончил: «Но! Ради этого умирать не стоит». Длинный ответ у меня получился… Но, конечно, я приехал не с тем, чтобы уехать. Я приехал, чтобы работать.
— Театр реально переживает кризис, и тут требуются какие-то радикальные шаги. Вы к ним готовы?
— Готов. Но я люблю людей, особенно артистов. Можно, конечно, заручившись поддержкой властей, разогнать всех и начать с чистого листа. Конечно, это проще. А с другой стороны — как?! Это люди, они здесь живут, это их дом. Та труппа, с которой я работал 25 лет назад, — из нее осталось три человека. Тогда был совсем другой театр, другие люди, в большинстве своем русские. Сейчас я смотрю спектакли и вижу — в принципе человек по-русски говорит довольно чисто, но у него жестикуляция армянская. И это данность. Переделывать, ломать?.. Но если актер хочет, многие из существующих проблем решаемы.
— Вы сами сказали, что вас нашли актеры, а потом еще писали челобитную премьер-министру, чтобы именно вас назначили худруком. Перспектива зависимости от «выборщиков» вас не сковывает? И как вы вообще относитесь к идее выборов арт-руководителя в театре?
— С одной стороны, сковывает, но, чтобы совсем уж сковаться, очень мешает чувство юмора. А актер не может выбирать себе художественного руководителя. Это неправильно. Хороший актер — он по своей природе солдат. Об этом недавно в интервью говорил Михаил Боярский, которого я очень зауважал. Его спросили о ролях, которые хотелось бы сыграть, и он ответил: «Вы представляете, если бы солдат сидел в окопе и мечтал взять тот редут?.. А вот когда мне генерал прикажет, тогда у меня включается весь организм, и я начинаю думать о штурме». Так же и в театре. Я же общался с этими актерами. Думаю, все, что они делали, было не из желания протащить своего кандидата, чтобы получать с этого какие-то дивиденды. И я на первой же встрече сказал — ребята, если вдруг так складывается, что я худрук, никакой разницы, кто-то был «за», кто-то «против» — этого не может быть. Все, что они делали, надеюсь, делали из желания не потерять театр. Про то, что будут обиды — это безусловно. Тут и армянский менталитет нам в помощь… Идти на поводу «я за тебя голос, а ты мне Гамлета» — это смерть. Мгновенная! Но махать кулаками перед дракой так же бессмысленно, как после драки. Жизнь, работа — надо начать.
— И с чего собираетесь начать? Понятно, что вы уже рассматривали конкретные пьесы.
— Это очень интересный вопрос. У меня так много конкретных пьес! И сюда, естественно, я летел с конкретным портфелем, но — не сошлось. Тут ведь задача какая, если говорить о том, что я сейчас начну ставить. Я уже обозначил, у меня есть несколько «друзей» — Шекспир, Чехов, Мольер, Гоголь, Островский, есть любимые современные авторы. Но если в труппе нет Ромео и Джульетты, не имеет смысла ставить «Ромео и Джульетту», то есть какие-то вещи, с которыми я ехал, просто не раскладываются. Еще понятно, что первую вещь надо делать как бы знаковой. А то пришел новый худрук и взял пьесу на двоих — согласитесь, странно. Вчера вроде окончательно решил — вот этот материал, но одного героя не хватает. Правда, я еще не всех знаю. Завтра буду встречаться с каждым актером индивидуально и, надеюсь, пойму окончательно про всех и про каждого. Пока я смотрю спектакли. В любом случае моя политика в отношении актеров будет по принципу «семь раз отмерь». Пока я не нашел Ромео, трех сестер — может, не разглядел. А пьеса должна быть именно такого класса. Для того чтобы что-то происходило, планка должны быть высокой. Должна быть скала, и надо эту высоту взять, даже надорвавшись.
— Еще в прошлом году госфинансирование наших театров сократилось на 7 процентов. Спонсоров сейчас не найдешь днем с огнем. Смотрела в интернете какие-то ваши спектакли — декорации, крутой свет, которого в Русском театре не существует в природе. Вы готовы перейти на эстетику «бедного театра»?
— Я трижды ставил сказки в Зале церковных соборов в храме Христа Спасителя. Примерный бюджет каждого спектакля у нас был двадцать миллионов рублей. А один из любимейших моих спектаклей, который мы выпускали «на коленке» в Доме актера и который играли потом 15 лет, — его бюджет составлял 300 долларов. Я в принципе готов, могу работать в любых условиях. Должен сказать, что работаю всегда с очень хорошей командой художников — сценографов, по костюмам, по свету. И часто бывает, что актеры смотрят какие-то поты в соцсетях и думают — вот я сейчас приеду, и тут же выстроятся такие декорации… Хотя те же дорогущие художники, были случаи в Москве, работали на каких-то проектах вообще бесплатно. Опережу ваше возражение — я понимаю, что долго эксплуатировать свои дружеские связи не могу. Но дело ведь не всегда в деньгах. Мне сейчас очень нравится эта ситуация, когда меня не связывает с людьми этого театра общая биография. Очень важно не принюхаться и не потерять свежесть восприятия. Когда есть общее желание и цель, то оно обычно складывается.
