В недалеком прошлом Армен Меликсетян руководил Музыкальным камерным театром, стремился «делать жанр», готовить артистов мюзикла, ставил адаптированные версии «Кошек» и «Нотр-Дама». Потом жанр объявили «не нашим», Меликсетян, а вослед за ним и театр стали одними из первых жертв нарисовавшейся великой театральной реформы — Музыкальный камерный переквалифицировался в «свободную площадку», на которой ничего особо выдающегося пока не выросло, а с попытками ставить полноценный мюзикл, кажется, было покончено надолго.
В этом контексте шаг, предпринятый руководством театра «Амазгаин», Сосом Саркисяном и Грачья Гаспаряном, иначе как безумством храбрых не назовешь. Мюзикл — жанр специфический, требующий особой подготовки актеров и особой технической оснащенности театра. Добавим к тому же, что Меликсетян, ведущий в Театральном институте курс артистов Музыкального театра, взялся работать не со своими студентами, а с драматическими артистами «Амазгаина». А посему перед колоссальной работой режиссера, а также балетмейстера Анны Карапетян хочется встать и снять шляпу, поскольку успех превзошел все ожидания.
Можно удивляться точности выбора Армена Меликсетяна, до того пытавшегося прививать на отечественной почве бродвейские суперхиты, а также точности, с которой жизненная матрица второго десятилетия прошлого века накрыла наши с вами времена. «Трехгрошовая опера» написана и поставлена в 1928 году. Она родилась из тревожных предчувствий, витавших в Германии перед началом тридцатых, из памяти недавних окопных лет, из непосредственных впечатлений деловой горячки 20-х годов.
По общему типу пьес Брехта тех лет это опера-афоризм, торопливо афористичная в музыке и стихах, в репликах и ритмах. Она основана на музыкальном городском фольклоре 20-х, а ее иронический пафос вдохновляется новейшей городской моралью. В ней действуют герои, чей Бог — безнравственность и откровенность, не знающая стыда, немыслимая по цинизму, неподражаемая по остроумию. Это опера о тех, кто победил в жизненной борьбе, и о том, как победить в жизненной схватке. Ее персонажи — уголовники, подонки и дельцы, агрессоры в пиджаках и фраках. Философия успеха, принятая здесь, заключается в том, чтобы не дать поработить себя чувствам. Кто дал волю чувствам, тот погиб. Кто победил в себе чувства, тот одержал победу в жизни. Однако музыка этой простейшей философии не подчинена: зонги оперы строятся на коллизии циничных слов и чувствительных мелодий. Откликаясь на джазовые ритмы, модный регтайм, напевы Вайля необыкновенно мелодичны, порой лиричны, а порой искусительно печальны.
В прологе пьесы нищий певец поет зонг о Мэкки-Ноже — самый знаменитый зонг Брехта и Вайля. Слова зонга — уличная легенда, городской миф. Мэкки-Нож — человек-невидимка, повсюду оставляющий кровавый след. Но в фабуле пьесы совсем другой Мэкки-Нож, и не только потому, что он надежно прикрыт и работает заодно с высоким полицейским чином. Цель Брехта недвусмысленна — столкнуть истину и легенду. В легенде Мэкки-Нож, Пантера-Браун, Дженни-Малина, а в жизни — гангстер-обыватель, продажный полицейский и благонамеренная проститутка. И хотя жизнь то и дело преподносит уроки, власть легенды настолько велика, что жертвами ее становятся сами мошенники, сами персонажи спектакля.
Впрочем, единственный трагический персонаж оперы — уличный певец — из спектакля изъят. В увертюре к «Трехгрошовой опере» знаменитый зонг поют всем миром Молодежного театра, аранжируя каждый куплет под модное музыкальное течение — от рэпа до открытой эстрадности. «Трехгрошовая опера» не пьеса с песенками, которую лишь ленивый не ставит в наши дни, а во многом вокальный опус, требующий иного мастерства и предполагающий иные художественные масштабы. Но ведь «Амазгаин» не Национальный театр им. Спендиарова, здесь нет профессиональных вокалистов. Но конфуза не возникает — отнюдь нет, наоборот, рождается тот обаятельный и зажигательный стиль, который характерен для поющих театральных актеров. Повторюсь: поющих хорошо!
Чего стоит один дуэт четы Питчем — Карена Хачатряна и Армине Погосян. Сильно любящая заложить за воротник, Селия выводит рулады голосом прямо-таки ангельски прозрачным, из таких вот парадоксальных несовпадений и возникает юмористическая подсветка спектакля. К.Хачатрян — мистер Питчем, король нищих, негодяй и прощелыга, поставивший попрошайничество на твердую бизнес-основу. И дело не только в том, что свои партии он исполняет как заправский вокалист. Все текстовые сцены, звучащие почти через сто лет до ужаса актуально, мистер Питчем, а вслед за ним и остальные персонажи пьесы произносят легко, без педалирования особо лядащих душу мест, чем обычно страдает артистическая братия, а в результате ненавязчивый дидактизм пьесы многократно увеличивается в размерах.
Еще один король — король полицейских Пантера-Браун в исполнении Гагика Мадояна. Он легко работает «крышей» преступников, легко предает старого друга, легко и несуетливо двигается, говорит тихо и значительно, поет с драйвом, и в результате эта фигура в черном оказывается одной из самых ярких красок спектакля. А рядом с ним Карапет Бальян — король превращений, сменяющий маски и перевоплощающийся во многие персонажи, не от недостатка актеров в труппе, а в стремлении изобличить человеческую готовность надеть любую личину, быть кем угодно.
Гарем Мэкки-Ножа. Люси, замечательно сыгранная Нарине Григорян, с накладным «беременным» пузом и изысканной, графичной пластикой. Дженни-Малина, страстная Карменсита, рисующая па экспрессивного танго, танцуя, предающая и в танце исполняющая скорбную песнь раскаяния… Наконец, Поли Питчем — Алла Саакян. Тема прощания с романтическими мечтами. Ее кульминация — баллада о пиратке Дженни. Спев ее, Поли, в недавнем прошлом романтическая девушка, бежавшая со своим принцем, словно откладывает в сторону маску и оказывается собой — деловой и предприимчивой мещанкой, проявляющей завидную готовность стать в одночасье бандершей.
Но в фокусе спектакля, разумеется, Мэкки-Нож. На эту роль «Амазгаин» пригласил молодого актера Театра музыкальной комедии им. Пароняна и телезвезду Аветика Халатяна. Его Макхит-Мэкки не романтический гангстер, но выскочка-мещанин, изображающий респектабельного буржуа. Серьезность, причем тяжеловесная серьезность, подсмотренная у наших особо деловых сограждан, — главная его черта в этом спектакле, где все шутят, и шутят очень находчиво, очень зло. Мэкки-Нож — единственный персонаж, лишенный чувства юмора, не умеющий смеяться. Поэтому он неуловимо комичен. Комичный гангстер и комичный донжуан, комичный брачный аферист. Но в музыкальных сценах тяжеловесность и многозначительность отбрасываются, и, посверкивая жгучими черными глазами и выписывая кренделя длинными ногами, Авик поет своим хриплым баритоном, как говорится, в лучших традициях и едва ли не «бисируя» номера.
Ну а когда в финале спектакля на сцену выскочила королева Елизавета — Татевик Казарян, умеющая расцветить яркой краской даже самый крошечный эпизод, и с громкими криками «darling!» не только спасла Мэкки от петли, но и посвятила в рыцари, скрытый комизм перешел в открытый, а аплодисменты зрителей — в овацию. И под звуки знаменитого зонга зритель долго-долго аплодировал театру, подарившему ему настоящего Брехта и улыбнувшемуся публике веселой, широкой и ироничной улыбкой.
Остается поздравить «Амазгаин» и лично Армена Меликсетяна. Рано, рано мы всплакнули над попыткой делать жанр!
