Весной будущего года на киноэкраны выйдет картина Петра Буслова "Высоцкий: слава Богу, я жив", в которой роль Владимира Семеновича исполняет народный артист России и просто мегазвезда Сергей Безруков. Артист, кажется, специализирующийся на поэтах, — Пушкин, Есенин, Сирано де Бержерак, теперь вот Высоцкий…
Возможность пригласить культового артиста в Ереван возникла спонтанно, а в июле переросла в твердую договоренность. Так что 25 сентября на сцене Национального театра им. Г.Сундукяна состоится концерт Сергея БЕЗРУКОВА, в котором артист будет исполнять стихи и песни на стихи поэтов им сыгранных, а может, и тех, кого сыграть еще предстоит.
— В вашей творческой биографии много поэтов…
— Меня за это даже упрекают. Но я играю скорее харизму, природу человеческую — такие вот неугомонные, бесшабашные люди, которые проживают каждый день, словно последний. Хулиганили так, как нам и не снилось. Эту природу я чувствую интуитивно. А вот Блок, например, — это уже не мое… А упрекают, наверное, думая, что человек, который сыграл Пушкина и Есенина, очень-очень пафосный. Люди не хотят верить, что во мне он отсутствует, и считают, что после таких ролей я хожу с нимбом на голове, и с удивлением отмечают при встрече со мной его отсутствие. Меня всегда радуют слова Олега Павловича Табакова, который говорит: "Безруков тратится всегда". А уж он-то как никто другой меня знает — на одной сцене играем. Или Михаил Пуговкин буквально за два месяца до своей смерти сказал: "Я увидел Сережу, теперь я могу спокойно умереть!" Как к этому относиться? Напечатать — скажут, что у Безрукова крыша поехала. Но я это запомнил на всю жизнь. В минуту, когда бывает тяжело, вспоминаю эти слова.
— Вы часто читаете стихи со сцены?
— Стихи люблю читать очень. Есть любимые поэты: Блок, Мандельштам. Есть просто по духу близкие — Есенин. У него есть стихи упоительные. Есть романтика, светлая, чистая, как в "Анне Снегиной" — совсем воздушная. Но есть стихотворения и с горечью. Я выпустил есенинский диск "Хулиган". В сериале, посвященном поэту, осталось не так много стихов Есенина из тех, что я читал. Вырезали половину, не поверив, что стихи с экрана могут восприниматься зрителем. А оказалось как раз наоборот — не хватило. Чтобы восполнить эту недостачу, я решил записать диск. Там есть и песни на стихи Сергея Есенина, которые я сочинил сам. Такая литературная композиция, где я и пою, и читаю стихи.
— У вас такие огромные роли — и Есенин, и Саша Белый, и Пушкин, и Иешуа… Как вы переключаетесь?
— Мне это нравится. Не понимаю: разве плохо, что актер за свою жизнь может сыграть много ролей и быть в каждой разным? Ведь это то, к чему стремятся многие актеры. Просто не у всех получается. Потому что у них — одно амплуа, которое они не могут изменить. А мне дано Богом и от родителей. Есть актерские корни, которые воспитаны моей школой — Школой-студией МХАТ. Я — мхатовец. У меня корневая система — будь здоров! У меня отец — мхатовец, его учили мхатовцы. И меня тоже! Табаков — мхатовец! Я обожаю играть, но при этом, перевоплощаясь, жить. Вот захотелось мне побыть гангстером. И я на полтора года стал им! Раз — и ты живешь другой жизнью. Мы же все только об этом и мечтаем. Я могу быть разным в профессии. Кто-то поверил в бандита Сашу Белого. Но я же не бандит в жизни! А потом был участковый. Есть и Есенин, и Иешуа… Чем больше будет ролей, тем лучше… Я могу быть жутко уставшим, но как только выхожу на сцену, что-то случается. Когда я вижу глаза зрителей, партнеров, где-то во мне переключается тумблер, и я даже не представляю, откуда берутся силы. Потом, после спектакля, да — ощущение выжатого лимона. Но на сцене, в кадре есть ощущение такого куража…
— Во многих картинах с вашим участием работает во многом повторяющаяся актерская звездная команда. Это хорошо или плохо?
— Когда зритель видит актеров из одной истории в другой, он не доверяет самой истории. Но есть разные фильмы. Есть "Ирония судьбы. Продолжение", и есть "Адмиралъ". В силу большой разницы этих проектов я бы не злоупотреблял своеобразной нашей командой. Хорошо, что все-таки в фильме "Адмиралъ" главные герои — они вдвоем. Лиза Боярская замечательно играет Темереву, влюбленную в Колчака. А я — неузнаваемый, и роль небольшая. А с Костей Хабенским у нас уже давнишняя история. Он, например, замечательно играл Троцкого в "Есенине". Жаль, что эту его работу так никто и не отметил… Вот в "Есенине": Костя сыграл Троцкого, Ксюша Раппопорт — Бениславскую, а Катя Гусева — Миклашевскую. Небольшая роль, но тоже отличная работа. Мне жалко, что люди увлеклись политической подоплекой этого сериала. Бури эмоций и войн, которые велись между патриотами и националистами. Все это наносное, а если разобрать саму картину, сцены и актерские работы с точки зрения искусства? Никто не удосужился! Все было окрашено политикой…
— А не обидно, когда понимаете, что фильм, в котором у вас сильная актерская работа, до нее не дотягивает? Или когда упрекают, что многие молодые люди мечтали быть похожими на Сашу Белого?
— Вот Робин Гуд — был такой бандит. Некоторые играли потом в Робин Гуда. Он был реально действующий персонаж. Но Саша Белый — это вымысел. Это придуманная история, гангстерская сага типа "Однажды в Америке". Тем не менее все как сошли с ума: Безруков — это Саша Белый! А сколько я нахлебался от огромного количества "добрых людей", которые пытались мне поставить в вину роль Иисуса Христа. Да не Иисус — Иешуа! Читайте Булгакова!
— Вы не любите говорить об этой работе?
— Потому что нельзя мешать… Там тоже испытание было: две ночи на кресте. Не сравнивая никоим образом и не сопоставляя… Сперва — холодная ночь, ветродуй и пар изо рта. И ты в одной набедренной повязке, привязанный к кресту. И так восемь заходов… Судороги унять было невозможно. То, что не случилось воспаления легких, — это было чудо. А на вторую ночь ветер дуть перестал, полная луна, меня укрывают, а я говорю: "Мне не холодно". Мне говорят: "Серега, ты что?". А мне не холодно. Две контрастные ночи. Одна — чистый ад, думал умру. А вторая ночь — милость небесная…
— У каждого в душе свой Есенин, у каждого свой Пушкин, свой Иешуа, естественно. Не страшно предлагать собственное видение?
— Конечно, страшно. Страшно так же, как страшно актеру браться за Гамлета, за Ромео. Но природа актерского ремесла в том, что если всего бояться, то ничего и не сыграешь в своей жизни. А для чего я пришел в эту жизнь? Ну если я актер — для чего? Если я пришел в эту профессию, значит, я должен попробовать, я должен испытать все. Сходить с ума на сцене, смеяться по-настоящему, рыдать по-настоящему, любить на сцене по-настоящему. Беда-то сейчас в том, что многие не умеют этого делать. А когда режиссер говорит: "Друг мой, а мне нужно, чтобы ты здесь любил, а здесь — чтобы ты ненавидел…" — "Нет, я это так вот сделаю!" Нет, так в жизни не бывает, в жизни эмоции сильные, а где они… Порой актеры не умеют тратиться, к великому сожалению. А великие мастера умели.
— Вы играли спектакль "Жизнь моя, иль ты приснилась мне?" Второй раз играть Есенина менее предосудительно, чем тиражировать себя в амплуа бандита?
— Тут совсем другое. Сергея Александровича в телефильме в полной мере передать не удалось, потому что жанр поставил границы, через которые прорваться было невозможно. Получилось, скажем, больше скандала, нежели того лирического героя, которого бы мне хотелось, который был в спектакле "Жизнь моя, иль ты приснилась мне?" Вот это лирическое в меньшей степени представлено в картине, чем есенинский бунт против собственного сусального образа, вылизанного, причесанного. Сам Есенин говорил: "Вы хотите, чтоб я был прилизанным паинькой!" Чтобы взорвать эту ситуацию, нужно было показать этот бунт. Я сыграл литературного героя Есенина — его Пугачева, его монаха из страны негодяев.
У Есенина не было ни одной положительной рецензии при жизни, ни одной. Записав его в крестьянские поэты, его просто уничтожали. Даже лучшие друзья говорили ему: "Ну какой ты поэт? Ну в лучшем случае в альбом для барышень стишата твои". И это — Есенину… Показав сложную жизнь его, неприкаянную, жуткую порой, трагическую, мы даем понять: наши великие поэты, наши кумиры были людьми, они страдали. Придя к этому, я понял, что должен получить эту роль. Потому как после спектакля 1995 года, получив лауреата Государственной премии и медали за тот образ Есенина, я понял — это неправильно. Какое я имею право взять часть славы есенинской? Сергей Александрович, наверное, сказал бы: "Ну ты получил эту славу, ты доволен? Ты счастлив? А теперь получи то, что я прожил. Ты хочешь, чтоб тебе было больно? Ведь и жизнь у меня была неприкаянной и страшной, и финал трагический. А ты, значит, снимаешь только сливки…" Все должно быть уравновешено. И я получил это. Да, мне было больно, мне было страшно, даже жутко. Я получил. Вот и все. В этом смысле моя боль — правда, и то, что мне вручали когда-то за Есенина медали, — правда.
