НА ПРЕМЬЕРУ ШЛИ С ЛЮБОПЫТСТВОМ: интерес к грядущему шедевру периодически, но с неослабным напряжением подогревался в течение почти трех лет. Первый раз спектакль был анонсирован в рамках закрытия ереванского международного кинофестиваля два «Золотых абрикоса» назад, но не состоялся. С тех пор с завидным постоянством его потенциальный создатель ездил в Италию для совместной работы с Мастером, а затем выступал в СМИ с панорамированием впечатлений. Параллельно Армен Мазманян упорно оповещал Ойкумену — и даже сумел заразить своими премудрыми мыслями некоторых вершителей театральных судеб — об окончательной и бесповоротной кончине академического, классического, канонического — это уж кому как больше нравится — театра, на который следует повесить табличку «Сдан в музей» и замереть в ожидании нового театрального Слова. Ну а уж кому предстояло произнести это Слово — ответ на этот вопрос угадывали с первой ноты даже самые недогадливые. Вот за этим гласом мессии и направлялась публика в Национальный театр.
«Мед» Тонино Гуэрры — состоящая из тридцати шести песен поэтическая притча, книга жизни, что пишется на закате. «О жизни, что промчалась, будто миг, о том, что я измучен страхом смерти…». Это притча о двух братьях-стариках, овеянная не только печалью грядущего и неизбежного ухода, но золотистым светом меда жизни, который приходилось есть с острия ножа, но который присутствовал постоянно. И в поэму он вплетается пением дроздов, шорохом опадающих листьев с абрикоса, шепотом гнущегося под ветром тростника. Он рассыпается звенящим смехом ребяческих проказ, капает с вывешенного соседкой белья, поднимается вместе с виноградной лозой, вместе с десятками других образов и аллюзий оттуда, где они пребывают, — из человеческой памяти. И из сельских и семейных перебранок, из самоиронии и юмора, из тоски и радости, разрывов и сближений рождаются и слезы, и любовь — и жизнь. «Мед» Тонино Гуэрры — это «Я вспоминаю». Амаркорд. «Амаркорд» — крик павлина и алое платье Градиски на фоне падающего снега из великого фильма Феллини… Но воздержимся от неправомочных параллелей.
«МЕД» АРМЕНА МАЗМАНЯНА… ВПРОЧЕМ, ПРЕДПОЧТИТЕЛЬНЕЕ НАЗВАТЬ СИЕ ДЕЙСТВО «СЕМЬ ПИСЕМ ГУБЕРНАТОРУ», потому как найти ложку меда в этой бочке дегтя, увы, ох как нелегко. Хотя нет. Декорация, построенная на сцене художником Давидом Минасяном — разбросанные, вернее, развешенные по всей сцене «фрагменты жизни», изначально заданная многоплановость оформления, — ей-богу, никак не сулила явленной зрителю монохромности. Темно-беспросветной по форме и серой по содержанию. Что произошло с воображением Армена Мазманяна? Почему из всего многообразия гуэрровских образов его память удержала лишь крестьянку Бину с муляжной козой да Саят-Нову, заданного автором и воплотившегося в инсталлируемых на небольшой экран-мольберт кадрах из «Цвета граната»? Нет, были, были какие-то «сельские композиции», проходящие перед зрителем по кругу сцены, но, знаешь ли, брат Пушкин, все как-то… Спектакль, которому на роду было написано обрасти метафоричностью, не просто не накачал никакой образной метафоричности — был лишен элементарной внятности.
Кстати, микрофоны, развешенные по всему периметру сцены — вероятно, для актеров-несундукяновцев, не способных «взять» голосом огромную сцену alma mater армянского театра, — сыграли дурную шутку. И хотя к премьере из спектакля едва ли не полностью ушла специально написанная автором-итальянцем музыка, чтобы уступить, точнее, дать прорваться слову, ситуацию это не спасло. По крайней мере никогда прежде у сундукяновцев Лоренца Арушаняна, Карена Джангирова, Альберта Сафаряна никогда не возникало проблем со «слышимостью». А здесь звуковые перепады, взлетающие и тонущие в акустическом бекграунде фразы — в зависимости от близости к технике — убивали живую актерскую речь. Если, конечно, таковая присутствовала. Потому что с режиссурой актерской дело обстояло примерно так же, как с режиссурой вообще. Она в отсутствии любви и смерти. Наконец смерть наступила. Взявшись за руки, братья, прокрутив в памяти скомканную жизнь, освещенную лишь образом девы-балерины небалериньего формата, отошли в мир иной. И даже вознеслись к небесам. Точнее, запакованные в наскоро сколоченную тару для перевозки неценных грузов, поднялись к колосникам. Ныне прощаеши…
ГОРАЗДО СЛОЖНЕЕ ПРОСТИТЬ ОКАЗАЛОСЬ ДЛЯ ЗРИТЕЛЯ, БЕЗБОЖНО ИСПЫТЫВАЕМОГО НА ПРОЧНОСТЬ. Лишенная всякого намека на темпоритм тягомотина — без режиссерских точек, без контрапункта и катарсиса — длилась всего-то полтора часа, но казалось, «завтра не наступит никогда». Первым не выдержали нервы у премьер-министра Тиграна Саркисяна. Когда где-то на двадцать пятой минуте выяснилось, что не только Джексон оказался женщиной, но и коза, с которой познавали первые сексуальные радости жители итальянской деревни, оказалась ко всему вдобавок козлом, глава армянского правительства вместе с супругой, без аффективного хлопанья дверьми, молча, по-английски покинули ложу. За ними потянулась самая нетерпеливая часть публики. Более устойчивые подремывали, когда их внезапно разбудили громкие выкрики пожилого господина, возмущенного прозвучавшей со сцены нецензурной лексикой. Выдержкой премьер-министра этот господин не обладал, так что вышел, громко хлопнув дверью. Народ, внутренне позавидовав устойчивости его организма к снотворным качествам «Семи писем», пожал плечами и стал клевать носом дальше. Впрочем, говорят, нецензурная лексика ко второму спектаклю упала, вернее, выпала, анимаэротизм частично пропал… Что осталось на трубе? Претензия на инновацию, обернувшаяся ветхим театральным языком, бескрылость, беспомощность и беспросветная скука. Словом, брак по-итальянски.
… Кажется, вторым после «Амаркорда» фильмом Феллини — сделанным, правда, уже без участия Гуэрры, — вышедшим в свое время на советский экран, был «И корабль плывет»…
Так вот, судно, в течение почти трех лет объявляемое театральным «Титаником», постигла печальная участь знаменитого океанского лайнера — он затонул.
P.S. В одном из предпремьерных интервью Армен Мазманян говорил, что его постановка «Меда» была персональным требованием Тонино Гуэрры: «Баста! Это должен делать ты, или мне придется обращаться к Юрию Любимову или Джорджио Стреллеру»… 16 марта, в день юбилея Мастера, в Театре на Таганке состоялась премьера «Меда» в постановке Юрия Любимова и в сценическом оформлении его большого друга Тонино Гуэрры. Судя по отзывам СМИ, прошла с колоссальным успехом.
