ФЕНОМЕН ЛИЧНОСТИ ДАВИДА ХАНДЖЯНА
В конце этого месяца известному дирижеру, заслуженному деятелю искусств Армении Давиду Ханджяну исполнилось бы 70, уже 19 лет его нет с нами. Но память о нем удивительно стойка: Давид и сегодня остается одной из самых значительных фигур в истории армянского исполнительского искусства. Он с достоинством прошел в искусстве отпущенные судьбой годы; не мелькал суетливо на экране, сохраняя свой внешний облик и особенности своего взгляда на мир — колючего, острого, живого и ироничного.
Давид Ханджян вызывал неотразимую симпатию у всех, кто его видел и слушал. Разгадка тайны — в нем самом. Никогда не заслужил бы такую признательность артист, если бы оказался лишь блестящим профессионалом. Нет, в Давиде Ханджяне все видели Личность, зримое воплощение утонченной духовности.
Тонкий музыкант, Давид Ханджян получил замечательное образование: в 1963 году он окончил фортепианное отделение Ереванской консерватории в классе уникального педагога Р.Андриасяна, а через пять лет — дирижерское отделение (класс знаменитого дирижера и педагога М.Малунцяна) и стал дирижером Ереванского филармонического оркестра, а спустя пять лет был назначен художественным руководителем и главным дирижером этого оркестра.
Еще в самом начале дирижерского пути после Всесоюзного конкурса молодых дирижеров музыкальный критик Т.Грум-Гржимайло писала: "Давид Ханджян — чистый "олимпиец", почти "наблюдатель" за дирижерским пультом. Порой он даже откровенный флегматик. Но это не совсем так. За внешним покоем кроется по-своему "недремлющее око" дирижера, который каким-то образом держит внимание оркестрантов на нужной точке напряжения. Его темперамент включается мгновенно на решающем взлете и обжигает слушателей и оркестрантов неожиданной новизной… Благородство облика Ханджяна-дирижера не подлежит сомнению…"
Интересно обратиться к прошлому, вспомнить гигантский масштаб программ, сыгранных им в те годы (с 70-х вплоть до 1981 года). Мощь его дарования проявлялась во всем, что он играл. Замечательный интерпретатор классической музыки, он неизменно выступал и как первооткрыватель и неутомимый пропагандист современных авторов. Даже самый скромный перечень некоторых премьер Ханджяна, первых исполнений произведений современных композиторов поражает размахом творческих интересов: здесь произведения крупных форм Александра Арутюняна и Эдварда Мирзояна, Дживана Тер-Татевосяна и Авета Тертеряна, Тиграна Мансуряна и Ашота Зограбяна, Эдгара Ованесяна и Ерванда Ерканяна… Перечислять можно долго.
Каждое выступление коллектива под его управлением было безупречным по вкусу и мастерству. Его чуткий контакт с оркестром, богатое чувство ритма и всегда смелый полет интерпретаторской мысли привлекали к нему большой интерес слушателей не только Армении, но и всех городов СССР, Чехословакии и других стран. Когда, раскланиваясь, он останавливался на краю сцены, высокий, худощавый, раскинув в стороны большие, как у изваяния, руки, зал скандируя поднимался, осыпал цветами. На улицах его узнавали случайные прохожие, милиционеры.
Помнится переполненный Большой концертный зал в самом начале 70-х годов. Шел заключительный концерт после международного симпозиума в Дилижане. Кроме участников симпозиума в зале присутствовало много иностранцев. В программе были сочинения Мансуряна и Четвертая симфония Авета Тертеряна. Ханджян вышел на сцену стремительной уверенной походкой с совершенно непроницаемым лицом. Он встал за пульт столь спокойно и властно, что в оркестре и публике тут же воцарилось доверие к "звуковому слову", которое предстояло услышать. С первых же звуков Четвертой симфонии Тертеряна доверие полностью оправдалось. Без единого лишнего движения, стоя почти как монумент на своем возвышении, он сообщал оркестру нервные токи, одним знаком уточняя самые изменчивые нюансы, освобождая страсть — словом, он дирижировал, не выставляя себя напоказ.
Верный велениям композитора, он был драматичным, не становясь при этом театральным. Запомнилось это зовущее чувство любви и сопричастности к огромному миру, ощущение вдруг распахнувшихся горизонтов страстей. Дирижер представлял композитора как носителя универсальной культуры прежде всего и одновременно как художника яркой национальной самобытности. Ведь в Тертеряне соединялись ветви самых ярких и могучих течений музыкального авангарда. Все поняли: перед нами большое, глубокое, выстраданное новаторское произведение огромной воздействующей силы. Уверена, в том благоприятном приеме, который встретила симфония, была очень большая заслуга дирижера Ханджяна-интерпретатора. Зритель не мог не почувствовать ток духовных импульсов, который излучала личность творящего дирижера, магически воздействуя на оркестр.
Способность Ханджяна работать не укладывалась в рамки обычных представлений о норме. Здесь проявлялись неистовство, упорство, воля, отличающие Ханджяна-художника. Словно его заставляла работать неутомимая жажда высказать то, что он слышал внутри себя. Все эти огромные миры, которые он носил в себе, требовали выхода, воплощения. Мышление Давида не было задето штампами времени. Оно было вне заданных категорий, и именно поэтому было свободно и естественно. В его делах и решениях всегда проявлялись собственные точные и никем не навязанные жизненные критерии. Только это неизменное следование внутреннему голосу определяло логику его поступков.
Что заставляло его быть таким? Откуда это бескорыстие, чистота и высота его искусства, как ему удалось сохранить в себе этот феномен? Феноменальный талант музыканта в сочетании с огромной нравственной силой личности. Этим он и дорог нам.
"ФИГУРА ЕГО ВОЗВЫШАЕТСЯ ВО ВСЕМ СВОЕМ БЛАГОРОДНОМ ВЕЛИКОЛЕПИИ"
Фрагмент воспоминаний Эдварда Мирзояна о Давиде Ханджяне
Один из ярчайших периодов деятельности Филармонического оркестра Армении был связан с пребыванием на посту его художественного руководителя и главного дирижера Давида Ханджяна. Фигура его возвышается во всем своем благородном великолепии — как художника, как деятеля, как личности. Личность эта не просто незаурядная: его уход из жизни — невосполнимая потеря. Такая же, как потеря Михаила Арсеньевича Тавризиана.
БЫТЬ МОЖЕТ, Я ОШИБАЮСЬ, НО ТАЛАНТ ДАВИДА ПРОЯВИЛСЯ ПОНАЧАЛУ НЕ ТАК БРОСКО: я внимательно следил за его развитием, и первыми моими впечатлениями были его необыкновенная серьезность, ответственность, ум, интеллект. Но не обладай он талантом, ни его серьезность, ни необычайное трудолюбие не привели бы к подобному результату. Добавлю, что он был сдержан, не всегда общителен, даже замкнут, что могло оставить впечатление высокомерия — в итоге кажущегося. И вот постепенно вырастала фигура огромная: от программы к программе Ханджян поднимался и вместе с собой поднимал оркестр. Довольно скоро я распознал в Давиде личность высокой нравственности…
А когда зародилась идея повезти на Всемирный съезд композиторов наш филармонический оркестр, во время переговоров с Москвой выяснилось, что эта поездка станет реальной, если в программу коллектива войдут произведения не только армянских композиторов. Ноты их были переданы Ханджяну.
…Слово триумф, наверное, не в полной мере отражает резонанс, который вызвали на съезде в Москве выступления нашего оркестра под управлением Ханджяна. Весь съезд, вся музыкальная общественность только об этом и говорили: "Какой оркестр, какой дирижер!" Сейчас об этом я вспоминаю с гордостью и с какой-то необыкновенной болью: как он последовательно, умело работал над совершенствованием уровня своего коллектива…
Исключительна роль Ханджяна в творческой биографии Авета Тертеряна: никто не умел так воспринимать и выражать характер, дух, время и темп его музыки… В последнем своем концерте Давид великолепно сыграл замечательную симфонию Лазаря Сарьяна. Каждый раз, когда я слушаю в телевизионной записи "Героическую балладу" Бабаджаняна в исполнении автора и Ханджяна, не перестаю с горечью утраты восхищаться и Арно, и Давидом.
Когда Давид однажды неожиданно сказал мне, что хочет исполнить мою симфонию, я был очень обрадован: "Даже если ты почему-либо не сыграешь, — сказал я ему, — я не обижусь. Для меня вполне достаточно и очень дорого, что ты изъявил такое желание". Давид улыбнулся, посмотрел на меня своими пронзительными, умными глазами и ничего не ответил… Симфонию мою он сыграл много месяцев спустя. Это исполнение (к сожалению, единственное) отличалось не только высочайшим уровнем, но и своеобразием трактовки, в особенности 1-й, 2-й и 3-й частей. Никто так своеобразно не интерпретировал эту музыку, придавая ей подчас совершенно иной смысл, чем задумал автор…
Жизнь Давида трагически оборвалась именно в период его наивысшего взлета, вызывающего всеобщее восхищение.
