На 77-м году жизни ушел из жизни художник Фрэнк ГАСПАРЯН. Весть о его кончине огорчила всех, кто его знал, кто хоть раз видел его работы. А знали художника не только зрители Армении, но и всюду, где открывались его выставки — в Риге, Варшаве, Варне, Берлине, Праге, Гамбурге, Москве, в Дубае.
ДАВНЫМ-ДАВНО, КОГДА ЕЩЕ НИЧТО НЕ ПРЕДВЕЩАЛО БЕДЫ, Я ЗАШЛА В ДОМ ХУДОЖНИКА на персональную выставку Фрэнка. Было это перед самым закрытием выставки, и в зале почти никого уже не было. Я смотрела на его работы, испытывая странное состояние томительной, прощальной грусти, знакомой каждому. За всем, что видели глаза, что молчаливо застыло в озаренном струящемся воздухе, было еще что-то невидимое, таинственное, непередаваемое. Может быть, только кисть художника, подумала я, в состоянии передать эту невероятную закипь цвета, всех оттенков движения и переходов, только она могла бы открыть в этом великолепии что-то свое, неповторимое.
А в мастерской Фрэнка Гаспаряна я впервые побывала в конце 70-х годов. Признаться, тогда его работы не особенно взволновали, да и сам художник остался для меня неразгаданным. Мне он показался очень замкнутым, скрытным. Но как-то листая альбом, подаренный мне художником, я обратила внимание на портрет его отца. Глядя на его суровое лицо, я поняла то, что принимала за скрытность характера, на самом деле это всего лишь наследственная сдержанность, характерная для людей той земли, откуда они родом. А под этой сдержанностью может жить горячее, чистое и сильное чувство.
Место рождения Фрэнка — Ашоцк. Здесь начало не только его жизни, но и творчества. Пробуждением в себе художника Фрэнк был обязан именно природе этого края — суровой, строгой и прекрасной. Зелень долин, темные силуэты скал, вечное безмолвие камня и несмолкаемый звон ручьев — все это с детства питало воображение будущего живописца. Для него эта природа была и раем, и школьной скамьей.
Характер его родины, разумеется, сказался и в характере самого художника, в отношении к людям и творчеству. Природа его родины дала ему темы, отметила своеобразием его живопись, напоенную светом высокогорья. Достаточно посмотреть на его картины уже зрелого периода, такие как «При закате», «Здравствуй, рассвет», «Наше село» и другие, чтобы убедиться: своими картинами он стремился отблагодарить природу и делал это средствами органичной, пластичной и внутренне содержательной живописи. Он передавал свет, легкость своего края, краски его рассветов, высокое небо, пестрые, счастливые сновидения детства.
«ИНОГДА ПИШЕШЬ КАРТИНУ, ЧТОБЫ ОСВОБОДИТЬСЯ ОТ ЧУВСТВА, КОТОРОЕ ТЕБЯ ВОЛНУЕТ, — говорил Фрэнк. — Известно, что в горах камни пахнут солнцем. Запах солнца особенно остро исходит от камней вечером после заката. Я знал этот запах с раннего детства. Солнцем пахнет темнота ущелья, грибы, мох на берегу горной речки. Я был полон запахами солнца».
Вот этот запах солнца, его свет всегда присутствует в работах Фрэнка. А может, он жил в его глазах. Во всяком случае, солнечные лучи зримо или незримо всегда давали о себе знать в его произведениях. Даже излюбленные цвета художника — это цвета чистого солнечного спектра; зеленый, красный, желтый, голубой. Их сочетание и взаимодействие. Вглядываясь в его работы «Закат», «Ветер», «Осень», «Стремление», «Диалог с солнцем», приходишь к выводу, что именно солнце порождает цвет, формирует колорит, способность художника передавать впечатления и краски. Почти всю жизнь он всматривался в могучее огниво, словно пытаясь поведать секреты его волшебства. В полотнах «Говорящее дерево», «Разговор с солнцем» полосы резкого света на переднем плане создают как бы экспозицию действия, хотя действия, как такового, там нет. Простое изображение вдруг становится символом жизни, неповторимости бытия.
Мир, созданный Фрэнком, — яркий, живой, чистый, словно омытый дождем. В нем нет особого трагизма и грусти, свойственных многим армянским художникам. Вместе с тем он заставляет задуматься над самыми главными вопросами — о жизни и смерти, о первозданной чистоте природы. Если он пишет море, то это живая страстная стихия, рисует коней — они пластичны, изящны, грациозны, или изображает городские улочки — они манящи и таинственны.
На первый взгляд может показаться, что художнику всегда было легко и празднично. К этому заблуждению приходишь потому, что плоды его труда всегда праздничны. Но добивался он этого в тяжелой борьбе с самим собой, со своими сомнениями, хотя он был профессионал и знал свое дело во всех тонкостях. Не случайно почти в каждой работе сказывались и его прирожденный талант, и эрудиция, и опыт, а больше всего, кажется, цельность натуры и тот яркий свет, который он всегда нес в своей душе.
Важное место в его творчестве занимает работа над серией «Планета». В нее он вложил много сил, раздумий, переживаний, волнений. В этой серии он по-новому открывался и как цельная личность, и как мастер, изощренно владевший приемами для передачи того, что считал важным и существенным. Метод его заключался в широком использовании символов, аллегорий, метафор, в самом способе монументального мышления. Этот метод верно служил художнику, ибо он был проверен годами упорного труда, поисков, опыта, проб и порою ошибок.
Интересно проследить, как с годами менялось его творчество. Его последние пейзажи очаровательны, как музыка. Кисть сквозила с таким тонким мастерством, разнообразием подходов, что невольно поражаешься богатству изобразительных средств мастера. «В природе, — утверждал мастер, — нет места расслабленности. Ее неспокойная энергия вечно в накале, в движении, в борении страстей».
Очень характерна в этом смысле картина «Скалы берега Севана». Наедине с каменными великанами художник особенно остро чувствовал, может быть, главную проблему времени — не пропускать природу через себя, а увидеть себя в природе и не у подножия великанов, а вместе с ними «на равных». И потому в картинах «Рассвет», «Композиция», «Движение», «Закат с деревьями» приметы обитания человека даются скорее для самомасштабности быта и вечности.
ДУША ХУДОЖНИКА РЕАГИРОВАЛА НА БЕСЧИСЛЕННЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ, КОТОРЫЕ ДАРИЛА ЖИЗНЬ. Но были особенные встречи, внутренне близкие живописцу ритмом, пространством, которые были созвучны его представлениям о красоте. Знакомство с Прагой стало для него таким источником живописных открытий. Посмотрите на его серию «Пражские мотивы». Теплая гамма и прозрачная тональность этих полотен настояны на лирических чувствах, а обобщенность форм и цвета, несмотря на их размеры, привносят эпические интонации. Те же качества отличают и картины «Покой пустыни», «Пустынное солнце», «Движение пустыни», где он в знакомом мотиве подметил нечто необычное, свое, сделал неодушевленные предметы живыми действующими лицами и поместил в органичную цветовую гамму.
Художника привлекал и жанр портрета. Работая над портретом, он искал новые пути, стремясь избежать примитивной прямолинейности в трактовке образа. Фрэнк создавал портрет — символ, способный увлечь современника страстью, подлинностью, жизненным порывом. Великолепен портрет его отца с лицом пророка, мудреца, который, кажется, вот сейчас, в эту минуту изречет истину. Очень значительна и картина «Диалог отца и сына». Отец представлен человеком взыскующей совести, мудрым, твердым. На лице сына — печать необычайной силы восприятия, всепоглощающая жажда доказать свое. В его взгляде не меньше упорства, решимости. Кто больше прав — не знаю.
Фрэнк очень тонко чувствовал оттенки женской красоты, передавая ее восторженно, сказочно, как это мы видим в портретах Кристины, Марины, актрисы Гаяне Галумян и особенно в портрете Лалы. А все это «озвучено» необыкновенно мягкой и нежной душой самого Фрэнка Гаспаряна.
Жизнь — самое хрупкое, что есть в этом мире, и самое непостижимое. Фрэнк Гаспарян прожил удивительно насыщенную жизнь, потому что работал до последнего дня на Земле. А для него рисовать было, по его словам, высшим наслаждением в жизни. «Когда ты рисуешь и не думаешь ни о технике, ни о зрителях, ни о чем… то ощущаешь, что Господь забирает тебя в какие-то параллельные миры». Он его и забрал и больше не вернет. Но Фрэнк останется жить в памяти своих родных, в своих детях, в памяти многочисленных зрителей. С нами останутся его картины, полные света, тепла и восторга.
ДАВНЫМ-ДАВНО, КОГДА ЕЩЕ НИЧТО НЕ ПРЕДВЕЩАЛО БЕДЫ, Я ЗАШЛА В ДОМ ХУДОЖНИКА на персональную выставку Фрэнка. Было это перед самым закрытием выставки, и в зале почти никого уже не было. Я смотрела на его работы, испытывая странное состояние томительной, прощальной грусти, знакомой каждому. За всем, что видели глаза, что молчаливо застыло в озаренном струящемся воздухе, было еще что-то невидимое, таинственное, непередаваемое. Может быть, только кисть художника, подумала я, в состоянии передать эту невероятную закипь цвета, всех оттенков движения и переходов, только она могла бы открыть в этом великолепии что-то свое, неповторимое.
А в мастерской Фрэнка Гаспаряна я впервые побывала в конце 70-х годов. Признаться, тогда его работы не особенно взволновали, да и сам художник остался для меня неразгаданным. Мне он показался очень замкнутым, скрытным. Но как-то листая альбом, подаренный мне художником, я обратила внимание на портрет его отца. Глядя на его суровое лицо, я поняла то, что принимала за скрытность характера, на самом деле это всего лишь наследственная сдержанность, характерная для людей той земли, откуда они родом. А под этой сдержанностью может жить горячее, чистое и сильное чувство.
Место рождения Фрэнка — Ашоцк. Здесь начало не только его жизни, но и творчества. Пробуждением в себе художника Фрэнк был обязан именно природе этого края — суровой, строгой и прекрасной. Зелень долин, темные силуэты скал, вечное безмолвие камня и несмолкаемый звон ручьев — все это с детства питало воображение будущего живописца. Для него эта природа была и раем, и школьной скамьей.
Характер его родины, разумеется, сказался и в характере самого художника, в отношении к людям и творчеству. Природа его родины дала ему темы, отметила своеобразием его живопись, напоенную светом высокогорья. Достаточно посмотреть на его картины уже зрелого периода, такие как «При закате», «Здравствуй, рассвет», «Наше село» и другие, чтобы убедиться: своими картинами он стремился отблагодарить природу и делал это средствами органичной, пластичной и внутренне содержательной живописи. Он передавал свет, легкость своего края, краски его рассветов, высокое небо, пестрые, счастливые сновидения детства.
«ИНОГДА ПИШЕШЬ КАРТИНУ, ЧТОБЫ ОСВОБОДИТЬСЯ ОТ ЧУВСТВА, КОТОРОЕ ТЕБЯ ВОЛНУЕТ, — говорил Фрэнк. — Известно, что в горах камни пахнут солнцем. Запах солнца особенно остро исходит от камней вечером после заката. Я знал этот запах с раннего детства. Солнцем пахнет темнота ущелья, грибы, мох на берегу горной речки. Я был полон запахами солнца».
Вот этот запах солнца, его свет всегда присутствует в работах Фрэнка. А может, он жил в его глазах. Во всяком случае, солнечные лучи зримо или незримо всегда давали о себе знать в его произведениях. Даже излюбленные цвета художника — это цвета чистого солнечного спектра; зеленый, красный, желтый, голубой. Их сочетание и взаимодействие. Вглядываясь в его работы «Закат», «Ветер», «Осень», «Стремление», «Диалог с солнцем», приходишь к выводу, что именно солнце порождает цвет, формирует колорит, способность художника передавать впечатления и краски. Почти всю жизнь он всматривался в могучее огниво, словно пытаясь поведать секреты его волшебства. В полотнах «Говорящее дерево», «Разговор с солнцем» полосы резкого света на переднем плане создают как бы экспозицию действия, хотя действия, как такового, там нет. Простое изображение вдруг становится символом жизни, неповторимости бытия.
Мир, созданный Фрэнком, — яркий, живой, чистый, словно омытый дождем. В нем нет особого трагизма и грусти, свойственных многим армянским художникам. Вместе с тем он заставляет задуматься над самыми главными вопросами — о жизни и смерти, о первозданной чистоте природы. Если он пишет море, то это живая страстная стихия, рисует коней — они пластичны, изящны, грациозны, или изображает городские улочки — они манящи и таинственны.
На первый взгляд может показаться, что художнику всегда было легко и празднично. К этому заблуждению приходишь потому, что плоды его труда всегда праздничны. Но добивался он этого в тяжелой борьбе с самим собой, со своими сомнениями, хотя он был профессионал и знал свое дело во всех тонкостях. Не случайно почти в каждой работе сказывались и его прирожденный талант, и эрудиция, и опыт, а больше всего, кажется, цельность натуры и тот яркий свет, который он всегда нес в своей душе.
Важное место в его творчестве занимает работа над серией «Планета». В нее он вложил много сил, раздумий, переживаний, волнений. В этой серии он по-новому открывался и как цельная личность, и как мастер, изощренно владевший приемами для передачи того, что считал важным и существенным. Метод его заключался в широком использовании символов, аллегорий, метафор, в самом способе монументального мышления. Этот метод верно служил художнику, ибо он был проверен годами упорного труда, поисков, опыта, проб и порою ошибок.
Интересно проследить, как с годами менялось его творчество. Его последние пейзажи очаровательны, как музыка. Кисть сквозила с таким тонким мастерством, разнообразием подходов, что невольно поражаешься богатству изобразительных средств мастера. «В природе, — утверждал мастер, — нет места расслабленности. Ее неспокойная энергия вечно в накале, в движении, в борении страстей».
Очень характерна в этом смысле картина «Скалы берега Севана». Наедине с каменными великанами художник особенно остро чувствовал, может быть, главную проблему времени — не пропускать природу через себя, а увидеть себя в природе и не у подножия великанов, а вместе с ними «на равных». И потому в картинах «Рассвет», «Композиция», «Движение», «Закат с деревьями» приметы обитания человека даются скорее для самомасштабности быта и вечности.
ДУША ХУДОЖНИКА РЕАГИРОВАЛА НА БЕСЧИСЛЕННЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ, КОТОРЫЕ ДАРИЛА ЖИЗНЬ. Но были особенные встречи, внутренне близкие живописцу ритмом, пространством, которые были созвучны его представлениям о красоте. Знакомство с Прагой стало для него таким источником живописных открытий. Посмотрите на его серию «Пражские мотивы». Теплая гамма и прозрачная тональность этих полотен настояны на лирических чувствах, а обобщенность форм и цвета, несмотря на их размеры, привносят эпические интонации. Те же качества отличают и картины «Покой пустыни», «Пустынное солнце», «Движение пустыни», где он в знакомом мотиве подметил нечто необычное, свое, сделал неодушевленные предметы живыми действующими лицами и поместил в органичную цветовую гамму.
Художника привлекал и жанр портрета. Работая над портретом, он искал новые пути, стремясь избежать примитивной прямолинейности в трактовке образа. Фрэнк создавал портрет — символ, способный увлечь современника страстью, подлинностью, жизненным порывом. Великолепен портрет его отца с лицом пророка, мудреца, который, кажется, вот сейчас, в эту минуту изречет истину. Очень значительна и картина «Диалог отца и сына». Отец представлен человеком взыскующей совести, мудрым, твердым. На лице сына — печать необычайной силы восприятия, всепоглощающая жажда доказать свое. В его взгляде не меньше упорства, решимости. Кто больше прав — не знаю.
Фрэнк очень тонко чувствовал оттенки женской красоты, передавая ее восторженно, сказочно, как это мы видим в портретах Кристины, Марины, актрисы Гаяне Галумян и особенно в портрете Лалы. А все это «озвучено» необыкновенно мягкой и нежной душой самого Фрэнка Гаспаряна.
Жизнь — самое хрупкое, что есть в этом мире, и самое непостижимое. Фрэнк Гаспарян прожил удивительно насыщенную жизнь, потому что работал до последнего дня на Земле. А для него рисовать было, по его словам, высшим наслаждением в жизни. «Когда ты рисуешь и не думаешь ни о технике, ни о зрителях, ни о чем… то ощущаешь, что Господь забирает тебя в какие-то параллельные миры». Он его и забрал и больше не вернет. Но Фрэнк останется жить в памяти своих родных, в своих детях, в памяти многочисленных зрителей. С нами останутся его картины, полные света, тепла и восторга.
