Эребуни — Ереван. . . Так воспринимается урартская клинопись о рождении в 782 году до нашей эры одного из древнейших поселений мира на Востоке и Западе.
Ереван — город древний и в то же время молодой. Кроме остатков и развалин городищ и крепостей Эребуни, Арин-берд, Кармир-блур, Шенгавит сохранилось лишь несколько малоприметных церквей и персидская мечеть — как свидетельство многовекового мусульманского владычества. Воспрявший ото сна и медленно вызволявшийся из пыли веков городишко на стыке трех деспотий — османской, иранской и русской — даже на фоне величавого и зазывного, гипнотизирующего Арарата на протяжении своей удивительно долгой истории ни одним властителем всерьез не рассматривался как средоточие вообще "чего-либо" вплоть до вхождения Восточной Армении в состав Российской империи. Сонное полуазиатское поселение при персах с большой натяжкой могло называться городом, и лишь под крепнущей сенью русского орла оно начало постепенно обретать исконно армянские и европейско-русские черты, худо-бедно застраиваться и благоустраиваться, обрастать мелкой кустарной промышленностью, казенными зданиями в стиле российской губернии. . .
В оживший Ереван потянулись армяне из различных провинций, город заселялся бывшими крестьянами, ремесленниками, а в трудные времена и армянами-беженцами из Турции и тюркских областей Закавказья. Так что ереванец начала ХХ века это и бывший житель Вана и Баязета, Ахалкалаки и Тифлиса, Константинополя и Смирны, Хоя и Тавриза, Москвы и Нор-Нахиджевана, Баку и Елизаветполя. . .
Все активнее Ереван приобретал значение как вполне сложившийся и стабильный очаг развития подлинно армянской жизни. Он еще не мог соперничать с такими традиционными центрами восточноармянской общественно-политической и культурной жизни России, как Москва, Тифлис, Баку, Ростов-на-Дону. Но самоценность и место Еревана были уникальны: все, что здесь происходило, даже по самым скромным меркам отличалось реальностью, прочностью происходящего — здесь, как нигде более на этом свете, люди уверенно стояли на священной армянской земле, а за их спинами как страж возвышался духовный и материально-реальный символ Армении — исполин Арарат.
Ереван начала ХХ века — все еще скромный провинциальный городок, с завистью поглядывающий на своих "полуармянских" собратьев — Тифлис и Баку, где кипит и бурлит многонациональная, многообразная богатая культура, общественно-политическая жизнь армян, грузин, русских, евреев, кавказских татар (азербайджанцев). . . Но город у подножия Арарата по праву гордится и своей собственной самобытной культурой, благородными и неукоснительно соблюдаемыми обрядами и традициями, высокими нравственными устоями. Исконно ереванская образованная семья чаще всего прочна, нравственна, состоятельна и не очень многодетна. Здесь любят давать хорошее образование своим отпрыскам в России и Европе, немало семей обучают детей в "маленьком Париже" Кавказа — Тифлисе. . .
Под сенью могучей России будущее части армянского народа кажется незыблемым, безоблачным, вечным. Но наступают бурные революционные времена, и вот уже Ереван — столица сначала дашнакцаканской Республики Армения, а затем и Советской Армении. Воодушевленный народ, полувырезанный и полуперебитый в Османской империи, лишенный достойного крова и благосостояния, почти весь беженский и нищий, с надеждой смотрит на свою обретенную столицу и консолидируется вокруг новой, не всеми в Армении с одинаковым энтузиазмом воспринятой власти. Аргумент, однако, бесспорен: ведь армяне выживают, вновь обретают пусть и слабые, но все же признаки собственной государственности! Ереван 1918-1920-х годов уже населяют не только коренные ереванцы — сюда потянулись, как на заветный и единственный огонек надежды и возрождения, уцелевшие от Геноцида 1915 года армяне из Вана, Битлиса, Муша, Арабкира, Зейтуна, Баязета, Урфы, Константинополя. . .
В новоявленную столицу Армении стали съезжаться многие яркие представители армянской интеллигенции, творившие до этого в России, в Закавказье, в дальней диаспоре. Славу и гордость нового Еревана составляли архитектор А. Таманян, композитор А. Спендиаров, живописец М. Сарьян, многие другие талантливые поэты, художники, артисты, зодчие, ученые. . . А 60-70-е годы прошлого столетия — подлинный триумф Еревана, его "золотой век", когда всего за несколько десятилетий, пусть и под неусыпным оком Кремля, маленький захолустный армянский городок на границе с Турцией превратился в огромный цветущий город с перевалившим за миллион населением, в один из красивейших не только на Кавказе, но и во всем Союзе.
Однако колесо истории сделало свой очередной, возможно, не самый ожидаемый оборот, и Ереван, перевидевший на своем почти трехтысячелетнем пути много ужасов и крови от веками наседавших захватчиков, вместе со всем народом Армении вступил в кризисный период девяностых. Жизнерадостная, веселая, открытая людям и всему свету столица армян всего мира вмиг превратилась в "золушку", потеряв почти все — и образованное, и трудоспособное население, и развитую многоотраслевую промышленность, и крупных специалистов, а главное — свой неповторимый облик и колорит. В обиход оторопевшего от нахлынувших событий населения, вмиг лишившегося электроэнергии, газа и других столь, казалось бы, доступных и почти "дармовых" благ цивилизации, вошли свечи, печки-"буржуйки", керосинки, вязанки дров, и в мгновение ока вся Армения, как и многие другие регионы когда-то мощной, но постепенно дряхлеющей советской империи, была отброшена буквально на сто лет назад.
Растерянный народ стал спасать себя, свои семьи, детей и близких, не надеясь больше на продажных и коррумпированных новых чиновников, пришедших к власти на волне патриотических лозунгов о свободе Карабаха, поддержанных армянами всего мира. Люди уезжали, бросая и продавая за копейки все накопленное за всю свою жизнь, ринувшись на все четыре стороны. . . Россия, Америка, Европа стали на время (или, увы, навсегда) их новой родиной. Голод, холод, мрак, неопределенность и страх перед грядущим, уныние и бессилие перед царящим беспределом и внешней блокадой охватили оставшихся в городе. Еще недавно тонкие, яркие, одухотворенные творческие личности уезжали не оглядываясь, проклиная судьбу и власти, спивались или даже кончали жизнь самоубийством. . .
Света в конце тоннеля, казалось, не было видно. Тем не менее к концу 90-х жизнь в Армении и в первую очередь в Ереване стала меняться в лучшую сторону, давая реальную надежду на быстрое восстановление всего утраченного и ценного — и в материальной, и в общественно-политической, и в культурной сфере. В начале третьего тысячелетия Ереван вновь постепенно обретает почти былую уверенность, силу и красоту: даже самому неисправимому пессимисту нынче не удастся закамуфлировать очевидные достижения страны и столицы.
Вечерний Ереван 2007 года залит светом, сияет рекламами и витринами фешенебельных супермаркетов, ресторанов и баров центр; изобилие продуктов и товаров со всего света. Все более оптимистичная и уверенная в себе молодежь на улицах, в вузах и офисах армянских госучреждений и международных организаций. Сегодняшний ереванец моего поколения почти с прежним удовольствием и когда-то провинциальной неспешностью и невозмутимостью любит посидеть в уютном кафе или баре. Правда, для этого ему, конечно, надо иметь работу, которой на всех в Армении явно не хватает и еще долго не будет хватать. . . Безработица среди молодежи и пожилых — все еще бич Еревана. Много людей с высшим образованием, прозябающих в торговле и лавках. По-прежнему блат и мзда правят бал в этом вопросе. Много вопросов, много проблем, много упущений и недочетов. . .
И все же Ереван даже в таком миноре прекрасен и вечен, как вечен невозмутимый Арарат. Тринадцатая, но самая значимая и, надеюсь, счастливая столица армян — с днем рождения!
Menu
