Продолжение. Начало в N42
Ван был для меня особенной мечтой. Может быть, потому, что самые мощные истоки истории нашего народа берут начало именно отсюда – из Тушпы-Тоспа, столицы царства Биайна-Вана? Может, по той причине, что прадед моей бабки с отцовской стороны переехал из Вана в село Хачик Вайоц Дзора и я почти на четыре процента ванец?.. А может, это рассказы моих любимых учителей Маро и Айрика Мурадянов сделали Ван для меня таким родным и заветным?..
Я был занят этими мыслями, когда встретил в холле гостиницы руководителя группы – доцента кафедры туркологии факультета востоковедения Ереванского государственного университета Ашота Согомоняна, который просил у работника гостиницы карточку "Турксела" для зарядки мобильного телефона.
— У нас только "Курдсел", — шутит сотрудник, курд по национальности с почти армянским именем Разми.
Потом Ашот, ничего не объясняя, стремительно направляется к расположенному через улицу универмагу, увлекая меня за собой. Громадный зал на первом этаже битком набит самыми различными фруктами и овощами. Оказывается, сегодня день рождения Элен и группа решила преподнести ей сюрприз в честь юбилея роскошный десертный стол из фруктов и сластей Вана. И вскоре мы отмечаем на верхнем этаже гостиницы день рождения нашей юбилярши самыми прекрасными в мире фруктами — ванским виноградом, ванскими яблоками, инжиром, персиком, айвой, черносливом, другими сладостями Вана и привезенным с собой армянским коньяком. Самым потрясающим из ванских фруктов был золотисто-желтый сладкий виноград сорта "назели" — когда мы слегка приподнимали гроздь, тучные ягодки обрывались и сыпались…
Утром я проснулся в отеле "Шагин" и снова удивился: я в Ване – это ли не чудо?.. И тут мне пришло в голову пошутить — войдя в буфет, обратиться ко всем на ванском диалекте: "Пари лус, ванецинер, техин кяни и?" ("Доброе утро, ванцы, сколько сегодня стоит техин?"). "Техином" (желтым) ванцы называют золотой, каждое утро спрашивая друг у друга, каков курс валюты.
Воодушевленный задуманной мною шуткой, сажусь в лифт. На следующем этаже входит 30-35-летний турок, не здоровается, даже смотрит на меня подчеркнуто недружелюбно и поднимается со мной на самый верхний этаж. "Явно азербайджанец", — убежден я. Потом мы одновременно входим в просторный зал буфета. Здесь на удивление пусто. Я просто забыл, что Ашот и Астхик рано утром уехали в находящееся неподалеку от города село Гомс – родину отца Астхик, которое сегодня носит не особенно благозвучное название Оджаклы. А остальные, видимо, запаздывают…
Мнимый азербайджанец берет себе завтрак, краем глаза следит за мной и часто косится на дверь – видимо, он тоже ждет своих. Я сажусь за один из свободных столиков и от нечего делать записываю в блокнот вчерашние впечатления. Наконец приходит его товарищ. Они действительно приветствуют друг друга на хорошо знакомом мне с детства азербайджанском языке и начинают завтракать… Еще несколько минут я продолжаю свои записи, потом спускаюсь в номер, и запоздалую шутку про ванцев и золото удается осуществить только на следующий день.
Сразу после завтрака наша машина берет курс на Варагаванк. Гора Вараг, которая похожа на двухпролетную арку, находится прямо напротив города Вана, на ее склоне издали виден зеленый островок – село Шушанц (сегодня – Едикилиса, "Семь церквей"), где некогда вздымались ввысь семь храмов Варага. Из семи церквей Варагаванка сегодня частично целы только Сурб Геворк и Сурб Аствацацин… Эти спасшиеся памятники-реликвии расположены вблизи дома Махмада — одного из жителей курдонаселенного села, и хозяева заботливо хранят и берегут святыни своих бывших соседей.
— Я решил на будущий год отреставрировать купол, — говорит Махмад.
Его жена, которая продает в притворе церкви связанные и сплетенные ею сувениры, скромно стоит рядом.
Мы решили организовать небольшой сбор пожертвований, чтобы посодействовать охране и ремонту памятника.
— Махмад, ты знаешь, что армяне и курды братья? — говорю ему на прощанье, произнося слово "брат" по-курдски — "брай".
— Братья, я знаю, — отвечает он и протягивает мне руку.
Крепко пожимаю руку нынешнего хранителя Варагаванка, потом машинально протягиваю руку стоявшей рядом с ним жене, слегка взволнованной нашей песней "Аравот лусо". Курдянка, словно пораженная молнией, отступает на несколько шагов, и я, мягко говоря, оказываюсь в очень неудобном положении. Как это я забыл, ведь это же Восток?..
Мы раздаем конфеты окружившим нас детям, число которых мгновенно удваивается. И тут я замечаю, что глаза их имеют какой-то интересный оттенок, то ли серо-сине-зеленоватый, то ли яркий болотный, а маленькие девчушки и мальчики так миловидны и стройны… Интересно, к какому курдскому племени принадлежали их предки и сливались ли с ними некогда армяне?..
Из Варагаванка несемся… к Ахтамару! Нет, и это не сон, это явь! Почти вся дорога проходит по берегам озера Ван. Краски озера… Сменяющие друг друга темно-синяя, светлая сине-зеленая, жгуче-яркая бирюзовая, искрящаяся морская зелень, чистейшая голубая, а местами прозрачно-молочная… Игра этих красок сопровождает нас всю дорогу и без конца твердит, что Ван – это не Севан или Капутан, Ван – наше боготворимое священное озеро, что здесь купалась Цовинар – мать богатырей и пила воду, лившуюся в озеро из пресного родника, что здесь останавливалась на ночлег Нар — наша богиня вод и дождей, а может, именно здесь родилась из белоснежной пены морской богиня любви Астхик…
Уже показался остров Ахтамар, похожий на плавающую черепаху (Лим и Ктуц мы уже видели издали, а Артер – немного в глубине). Обрисовывается монастырь Ахтамар, недавно восстановленный на средства турецкого правительства. Мы все свободно умещаемся в моторной лодке, поначалу почему-то показавшейся нам очень маленькой, и плывем к острову. На противоположной стороне высится великолепный Артос – одна из знаменитых вершин Шатахских гор, а Арнос не виден, он в глубине:
На горе Арнос посеян ячмень, ле-ле, ле-ле, ле-ле, джан,
На горе Артос посеян ячмень, ле-ле, ле-ле, ле-ле, джан,
Ячмень отдам за яблоко, ле-ле, ле-ле, ле-ле, джан,
Яблоко пошлю моей любимой, ле-ле, ле-ле, ле-ле, джан…
Артос такой симметричный и красивый – очень похож на трехугольную призму, положенную горизонтально. Элен снимает меня на фоне моей горы-тезки и просит спеть песню про Ахтамар, чтобы записать для живущих в Америке родных. Сразу вспоминаю песню паломников-шатахцев "Еду в Ахтамар", Элен самозабвенно снимает Артос на видеокамеру, а я взволнованно пою…
Сижу в лодке, плыву в Ахтамар,
Принесу жертву в твою честь,
Уй, уй, уй-уй-уй, плыву в Ахтамар,
Принесу жертву в твою честь…
Монастырь Ахтамар, который находится у шеи "плавающей черепахи", уже перед глазами. Когда я вышел из лодки, мне показалось, что я нашел давно потерянного родного человека… И сам не понимая как, склоняюсь перед окаймляющей остров оградой из речного камня и, совсем забыв, где нахожусь, целую камни ограды…
Восстановленный монастырь вблизи неописуем: я вижу собственными глазами знакомый по картинам и альбомам купол, колокольню, несметное множество барельефов и пока еще сохранившиеся фрески… Повсюду удивительная чистота, и заметна забота…
Зажигая свечу, Астхик говорит: "Спой все ванские песни, какие знаешь…" Я, конечно, не отказываюсь, пою "Дле яман" и "Роза раскрылась", "Отец, отец" и "Ах, Васпуракан"… С потолка собора на молящихся словно нисходит какая-то светлая печаль…
Потом происходит невероятное… Я никогда в жизни не ездил на море и вообще не умею плавать (и на Севане никогда не удавалось научиться плавать), и вдруг оказалось, что очень даже хорошо плаваю в Ванском озере… Ко мне присоединяются девочки и водитель Норайр, у которого уже есть большой опыт плавания в Ване. Правда, при заходе в воду я основательно грохнулся на скользких камнях, но соленая вода родного озера проявила заботу, приостановила падение, и я даже царапины, как это ни удивительно, не получил…
На острове мы знакомимся с Невин Ришан — обаятельной художницей, приехавшей из Стамбула, курдянкой по национальности, но армянкой по бабушке. Невин говорит, что она приехала сюда только ради Ахтамара. Я внимательно слушаю ее беседу с Ашотом по-турецки и понимаю, что она из людей, близких к светлой памяти Гранту Динку. Невин хочет и со мной побеседовать, но моего знания турецкого явно недостаточно для разговора.
На обратном пути останавливаемся в ближайшей к порту закусочной. У ее хозяина Ибрагима явно армянские корни, а трое сыновей словно родились в центре Еревана. В кабачке Абрама (с его согласия я так и называю его) сбывается одно из наших желаний, без которого путешествие было бы чуточку ущербным: здесь мы угощаемся знаменитыми ванскими печеным тарехом и жажиком. Рыба эта живет в полусоленых частях озера и не имеет специфически острого рыбного вкуса, а обладает каким-то мягким и пресным вкусом.
Наша следующая остановка – Дверь Мгера. Это Агравакар возле предместья Вана. В вырытой на этих священных утесах двери клинописью Ванского царства запечатлены для вручения векам имена наших старых богов, количество обязательных жертвоприношений… Здесь заперт разочарованный несправедливостью мира Мгер Младший, который каждый год в ночь Вознесения и Вардавара, когда сходятся земля и небо, выезжает из пещеры на своем огненном скакуне, кружит в небе и, убедившись, что мир еще не изменился к лучшему, в отчаянии возвращается в свое жилище. Ванцы назвали эту пещеру Пустырь Зимзима, явственно напоминающее название пещеры Симсим, хорошо знакомой по восточным сказкам…
Молодежному составу группы и Астхик удается добраться до "Двери желаний" – она на очень труднодоступной высоте. Ладонью правой руки они, на удивление глазеющему снизу курдскому "обществу", по очереди ударяют о камень у входа — для исполнения своих заветных желаний…
Наконец добираемся до Ванской крепости. Вся крепость
пронизана абрикосово-оранжевыми отблесками заходящего солнца. Через полуразрушенные ворота по извилистым тропкам взбираемся наверх и здесь вновь убеждаемся в том, насколько правы ванцы, когда говорят, что рай – это именно Ван…
Багровеющее солнце Вана заходит за склоны Сипана, и вместе с ним серебристая луна поднимается над вершиной горы Вараг… Можно было только мечтать увидеть подобную картину… В низине – разрушенный кахакамедж Айгестан, а чуть поодаль протянулись Айгестан и Хачпохан со своими многоэтажками и уже горящими огнями…
Пожилые участники группы вместе с Ашотом остались внизу, а для тех, кто поднимается в крепость, Ашот подрядил сопровождать двух парней-курдов. Они переговариваются с нами на английском языке, смешанном с турецким, с большой готовностью помогают нашим девушкам при подъеме и спуске. С воодушевлением рассказывают о могилах по соседству с крепостью, где покоятся останки могущественнейших царей Ванского царства…
Ануш расспрашивает курдских парней по-английски:
— Вы проходите в школе курдский язык?
— Нет, — с подчеркнутым недовольством отвечают они, — только турецкий и английский…
— Ничего, — успокаивает их Ануш, — придет время, когда вы все будете проходить и курдский…
В расположенной у подножия крепости чайной встречаем живую эмблему Вана – ванскую кошку. Один глаз у нее бирюзовый, а другой – медовый… Вдруг хозяйская кошка бегом бросается ко мне и прижимается к ногам с ласковым мурлыканьем…
— И как она догадалась, что я родился в Год Кота и немного ванец? — шучу я…
Интересно, что в Турции ванскую кошку вовсе не называют "кошкой" (на тюркских языках – "пиши"). Возможно, потому, что умеет плавать, да и за другие качества ее отличили от обыкновенных кошек и назвали "ван кедиси", явно сохранив армянское слово "кату".
Уезжая из Вана, я испытывал несказанную боль, словно покидал родной дом… Было раннее утро, мы в последний раз сфотографировались на Площади ванской кошки, расположенной в южной части города, рядом с бело-мраморными кошкой и котенком с разноцветными глазенками, и помчались вдоль южных районов озера. Слева были вершины Рштуника и Шатаха, а Артос, ставший нам таким родным, провожал нас горестным взглядом…
Сентябрь 2007 – февраль 2008,Карс – Ереван
Перевод с армянского – Анаит Хармандарян
Окончание в следующем номере.