15 апреля в Национальном музее-институте архитектуры состоялась встреча с ректором известной московской архитектурной школы МАРШ Евгением Ассом, директором школы Никитой Токаревым, архитектурным критиком Николаем Малининым и одним из основателей направления «бумажная архитектура» в России — Александром Бродским.
Организовали мероприятие Национальный университет архитектуры и строительства Армении, архитектурная школа МАРШ и Национальный музей-институт архитектуры Министерства градостроительства РА.
Послушать видных специалистов пришли их армянские коллеги, студенты, люди, интересующиеся современной архитектурой. Гости выступили с интересными докладами о самых злободневных проблемах архитектуры, продемонстрировали свои работы. После встречи Евгений АСС дал эксклюзивное интервью «ГА».
— Евгений Викторович, вы в Ереване впервые?
— Нет, я был в вашем гостеприимном городе еще в далеком 1979 году. Целью нынешнего приезда является налаживание контактов с Национальным университетом архитектуры и строительства Армении. C ректором университета Гагиком Галстяном мы подписали договор об обмене преподавателями и студентами. Это, я думаю, начало. Если все пойдет по плану, то в будущем мы будем организовывать совместные семинары и конференции. C Арменией меня связывает многое. Мое московское бюро наполовину состоит из армян, выпускников вашего университета. Это очень талантливые и трудолюбивые люди. Поддерживаю я тесные контакты и с московским отделением Союза архитекторов Армении, в частности, с замечательным архитектором, моим другом Кареном Бальяном.
— Г-н Асс, вы, несомненно, заметили, что Ереван по сравнению с 70-80 гг. прошлого века изменился. Агрессивная застройка центра столицы и уничтожение памятников архитектуры вызывают протест не только специалистов, но и горожан. Хотелось бы знать ваше мнение.
— Я, к сожалению, пока не смог увидеть все, но я слежу за публикациями, в частности, вашей газеты. То, что творится сегодня с Ереваном, меня очень огорчает. Это происходит не только у вас. Практически во всех республиках постсоветского пространства творится аналогичное, в том числе и в Москве. У нас за последние годы уничтожено много ценнейших памятников. Мы пытаемся с этим бороться, но не всегда удается.
— Отношение к наследию, к старости — одно из определяющих качеств культуры. Современный мир до смерти боится старости. Почему?
— Я много раз говорил, что мы живем в ювенильной культуре, то есть в культуре, где идеалом является вечная молодость. В попытках достичь этой ускользающей цели человечество помешалось на фитнесе, диетах, косметических средствах и спортивной экипировке. Основная проблема — как сохранить молодое, здоровое и красивое тело в ускоряющемся потоке перемен. В этой молодежной парадигме здоровое тело заметно оттесняет здоровый дух. Если в традиционном обществе при всех сопутствующих неприятностях старость ассоциировалась с мудростью, то в современном обществе старость ассоциируется только с немощью и импотенцией. Мудрости нынче противопоставлена бесконечная агрессивная креативность (ужасное слово, означающее патологическую изобретательность). Эти же идеалы распространяются на архитектуру. Архитектура сегодня тоже боится времени и старости. Рецепты сохранения вечной молодости архитектуры сводятся к так называемому устойчивому развитию и энергоэффективности. В сущности, это те же самые фитнес и диетология. Сегодня архитектура не стареет. Она обречена на вечную молодость. Или на мгновенную смерть. Пришедший в 90-х русский евроремонт оказался, не в пример венскому, бессмысленным и беспощадным. Когда ремонтировался наш московский дом (между прочим, памятник истории и культуры), отстоять несколько поблекшую, но подлинную историческую отделку в подъезде удалось только ценой ссор и скандалов с соседями, которые с искренней любовью к прекрасному намеревались заменить старые орнаменты из поблекшей метлахской плитки на свежий керамогранит.
Философия евроремонта и по своей распространенности, и по мотивации абсолютно симметрична массовому культу красоты — количество косметических салонов и магазинов по уходу за телом соизмеримо с количеством ремонтных бригад и размахом строительных рынков. Аналогичная ситуация сейчас и в Армении.
— Вопрос сохранения архитектурного наследия — один из самых болезненных для многих городов постсоветского пространства. Существует ли у нас понятие «старый город» применительно к историческим центрам? Насколько оправдано употребление этого определения?
— Это понятие достаточно расплывчатое. Что такое «старый город»? От какой точки отсчитывать эту старость? XIX век — это старый город или уже нет?
Старый город, который живет как старый город — это мертвый город. Все города живут как новые города, и если город не может адаптироваться к вызовам современности, он умирает. В России, к сожалению, по многим причинам такого явления как «старый город» практически нет. Во-первых, всегда было очень плохое качество строительства, в отличие, допустим, от строительства в Европе, где дома куда крепче. Так что здесь решающим является вопрос физической сохранности. Во-вторых, это вопрос культуры поддержания — с этого мы с вами и начали разговор — насколько мы готовы всю эту старую архитектуру поддерживать, сохранять и наполнять новой жизнью. Это важнейшая часть постоянно обновляющейся городской среды, это то, что позволяет старым городам выживать, — капитальность их изначального строительства, их качественное поддержание и способность к адаптации к вызовам современности.
— Сегодня заказчик зачастую диктует архитектору как проектировать, где и как строить…
— Очень трудно бороться с хищными дивелоперами, у которых совершенно другие интересы. И потом против денег очень трудно найти механизмы воздействия. А культурные инициативы не оказываются эффективными. Сколько подписей не собирай, сколько акций протестов не устраивай, деньги делают свое дело. Мне кажется, что это требует длительного времени, образования и подготовки населения к сопротивлению хищному разрушению памятников архитектуры и хищной застройке.
— Но ведь есть же система охраны памятников. Почему же она редко срабатывает?
— Эта система теоретически должна полностью контролировать и защищать памятники от разрушения. Но в России она не безупречна. Само по себе определение памятника — тоже довольно проблематичная вещь. К сожалению, далеко не все, что заслуживает статуса памятника, оказывается включенным в список. И наоборот. Поэтому система включения памятника в список охраняемого должна быть переформатирована.
— Евгений Викторович, вы наверняка знаете нашу ситуацию с круглым зданием аэропорта «Звартноц». По-моему, это яркий пример недоработок в законах и договорах…
— Совершенно верно. Здесь ситуация однозначная. Безусловно, этот памятник должен быть сохранен. Вообще армянский модернизм — совершенно особое явление в мировой архитектуре, которое требует профессиональной реставрации и бережного сохранения.
Организовали мероприятие Национальный университет архитектуры и строительства Армении, архитектурная школа МАРШ и Национальный музей-институт архитектуры Министерства градостроительства РА.
Послушать видных специалистов пришли их армянские коллеги, студенты, люди, интересующиеся современной архитектурой. Гости выступили с интересными докладами о самых злободневных проблемах архитектуры, продемонстрировали свои работы. После встречи Евгений АСС дал эксклюзивное интервью «ГА».
— Евгений Викторович, вы в Ереване впервые?
— Нет, я был в вашем гостеприимном городе еще в далеком 1979 году. Целью нынешнего приезда является налаживание контактов с Национальным университетом архитектуры и строительства Армении. C ректором университета Гагиком Галстяном мы подписали договор об обмене преподавателями и студентами. Это, я думаю, начало. Если все пойдет по плану, то в будущем мы будем организовывать совместные семинары и конференции. C Арменией меня связывает многое. Мое московское бюро наполовину состоит из армян, выпускников вашего университета. Это очень талантливые и трудолюбивые люди. Поддерживаю я тесные контакты и с московским отделением Союза архитекторов Армении, в частности, с замечательным архитектором, моим другом Кареном Бальяном.
— Г-н Асс, вы, несомненно, заметили, что Ереван по сравнению с 70-80 гг. прошлого века изменился. Агрессивная застройка центра столицы и уничтожение памятников архитектуры вызывают протест не только специалистов, но и горожан. Хотелось бы знать ваше мнение.
— Я, к сожалению, пока не смог увидеть все, но я слежу за публикациями, в частности, вашей газеты. То, что творится сегодня с Ереваном, меня очень огорчает. Это происходит не только у вас. Практически во всех республиках постсоветского пространства творится аналогичное, в том числе и в Москве. У нас за последние годы уничтожено много ценнейших памятников. Мы пытаемся с этим бороться, но не всегда удается.
— Отношение к наследию, к старости — одно из определяющих качеств культуры. Современный мир до смерти боится старости. Почему?
— Я много раз говорил, что мы живем в ювенильной культуре, то есть в культуре, где идеалом является вечная молодость. В попытках достичь этой ускользающей цели человечество помешалось на фитнесе, диетах, косметических средствах и спортивной экипировке. Основная проблема — как сохранить молодое, здоровое и красивое тело в ускоряющемся потоке перемен. В этой молодежной парадигме здоровое тело заметно оттесняет здоровый дух. Если в традиционном обществе при всех сопутствующих неприятностях старость ассоциировалась с мудростью, то в современном обществе старость ассоциируется только с немощью и импотенцией. Мудрости нынче противопоставлена бесконечная агрессивная креативность (ужасное слово, означающее патологическую изобретательность). Эти же идеалы распространяются на архитектуру. Архитектура сегодня тоже боится времени и старости. Рецепты сохранения вечной молодости архитектуры сводятся к так называемому устойчивому развитию и энергоэффективности. В сущности, это те же самые фитнес и диетология. Сегодня архитектура не стареет. Она обречена на вечную молодость. Или на мгновенную смерть. Пришедший в 90-х русский евроремонт оказался, не в пример венскому, бессмысленным и беспощадным. Когда ремонтировался наш московский дом (между прочим, памятник истории и культуры), отстоять несколько поблекшую, но подлинную историческую отделку в подъезде удалось только ценой ссор и скандалов с соседями, которые с искренней любовью к прекрасному намеревались заменить старые орнаменты из поблекшей метлахской плитки на свежий керамогранит.
Философия евроремонта и по своей распространенности, и по мотивации абсолютно симметрична массовому культу красоты — количество косметических салонов и магазинов по уходу за телом соизмеримо с количеством ремонтных бригад и размахом строительных рынков. Аналогичная ситуация сейчас и в Армении.
— Вопрос сохранения архитектурного наследия — один из самых болезненных для многих городов постсоветского пространства. Существует ли у нас понятие «старый город» применительно к историческим центрам? Насколько оправдано употребление этого определения?
— Это понятие достаточно расплывчатое. Что такое «старый город»? От какой точки отсчитывать эту старость? XIX век — это старый город или уже нет?
Старый город, который живет как старый город — это мертвый город. Все города живут как новые города, и если город не может адаптироваться к вызовам современности, он умирает. В России, к сожалению, по многим причинам такого явления как «старый город» практически нет. Во-первых, всегда было очень плохое качество строительства, в отличие, допустим, от строительства в Европе, где дома куда крепче. Так что здесь решающим является вопрос физической сохранности. Во-вторых, это вопрос культуры поддержания — с этого мы с вами и начали разговор — насколько мы готовы всю эту старую архитектуру поддерживать, сохранять и наполнять новой жизнью. Это важнейшая часть постоянно обновляющейся городской среды, это то, что позволяет старым городам выживать, — капитальность их изначального строительства, их качественное поддержание и способность к адаптации к вызовам современности.
— Сегодня заказчик зачастую диктует архитектору как проектировать, где и как строить…
— Очень трудно бороться с хищными дивелоперами, у которых совершенно другие интересы. И потом против денег очень трудно найти механизмы воздействия. А культурные инициативы не оказываются эффективными. Сколько подписей не собирай, сколько акций протестов не устраивай, деньги делают свое дело. Мне кажется, что это требует длительного времени, образования и подготовки населения к сопротивлению хищному разрушению памятников архитектуры и хищной застройке.
— Но ведь есть же система охраны памятников. Почему же она редко срабатывает?
— Эта система теоретически должна полностью контролировать и защищать памятники от разрушения. Но в России она не безупречна. Само по себе определение памятника — тоже довольно проблематичная вещь. К сожалению, далеко не все, что заслуживает статуса памятника, оказывается включенным в список. И наоборот. Поэтому система включения памятника в список охраняемого должна быть переформатирована.
— Евгений Викторович, вы наверняка знаете нашу ситуацию с круглым зданием аэропорта «Звартноц». По-моему, это яркий пример недоработок в законах и договорах…
— Совершенно верно. Здесь ситуация однозначная. Безусловно, этот памятник должен быть сохранен. Вообще армянский модернизм — совершенно особое явление в мировой архитектуре, которое требует профессиональной реставрации и бережного сохранения.
