ЮРИЙ БУТУСОВ — ОДИН ИЗ ВЫДАЮЩИХСЯ ТЕАТРАЛЬНЫХ РЕЖИССЕРОВ СОВРЕМЕННОСТИ, маг театра, великий интерпретатор Шекспира, Чехова, Брехта. Его спектакли шли и идут на самых авторитетных сценах, он многократный обладатель «Золотой маски» и «Чайки», «Золотого софита» и «Хрустальной Турандот».
В 2008 году его спектакль «Гамлет», поставленный со звездным составом — М. Трухин, К. Хабенский, М. Пореченков — на сцене МХТ им. Чехова был гостем Ереванского Международного Шекспировского фестиваля. Гостем нынешнего Шекспировского стал сам Юрий Бутусов, встреча с которым состоялась в рамках фестиваля в ЕрГИТиК-е.
«Когда необъяснимость важнее объяснимости»
— Я много занимался Шекспиром. Два раза ставил «Короля Лира», делал «Ричарда Третьего», «Мера за меру», «Отелло». И еще «Макбет» — кино, которое идет порядка 5 часов, довольно значимая для меня работа. Дважды я обращался к «Гамлету», и один из них, мхатовский, был здесь, в Ереване.
В ШЕКСПИРЕ НАСТОЛЬКО ОБОСТРЕННАЯ ПСИХОЛОГИЯ, настолько мощные психофизические и эмоциональные процессы, столько правды про человека! Скажем, в «Ричарде». Очень трудно поверить в то, что леди Анна отдается на могиле своего мужа какому-то горбуну. Самый простой ответ — она женщина… с низкой социальной ответственностью. Но это самый легкий и самый плохой ответ. Совершенно не в этом дело! Настолько там высокое напряжение чувств, мысли, Ричард обладает настолько колоссальной силой. Это трудно понимаемое человеком состояние, но это и есть правда! И у Шекспира этого очень много. Вот как найти ответ на вопрос почему Изабелла в «Мере за меру» не отдает своей девственности даже в том случае, когда это ведет к смерти ее брата? Это что у нее внутри?! Как это играть?! Ведь чтобы спасти жизнь — это кажется таким очевидным! Но у Шекспира это не так линейно. И сам поиск ответа превращается в смысл.
Вот Гамлет — он находится в ситуации незнания. Об убийстве ему рассказывает потустороннее существо — это же не уголовное расследование, в котором представлены факты. И в этом вся мука, и в этом смысл человеческого существования. На стыке психологии и воображения, страха и утопии, любви, ненависти, желания — вот в этой точке и находится Гамлет.
Сейчас скажу вещь, которая многим не понравится. Мне кажется, что порой незнание, непоследовательность, необъяснимость гораздо важнее знания, последовательности, объяснимости. В этом и конфликт театра, ведь человек всегда требует конкретики, объяснения. А в театре иногда лучше не знать оттуда возникает загадка, тайна — то, что мы называем искусством. Сколько веков разгадывается тайна улыбки Джоконды? Что может быть лучше этого? Или когда в Сикстинской капелле ты видишь над головой эти руки, эти пальцы Бога-отца и Адама, созданные Микеланджело… Ты испытываешь то, что не можешь выразить, ищешь слова, но они не отражают того, что в тебе возникает. И не только в душе — словно руки становятся крыльями, рост выше — на каком-то физиологическом уровне.
«Театр — обман, который делает нас счастливыми»
Для меня театр — это прежде всего игра воображения, создание какой-то новой своей реальности. Только наше воображение не имеет границ, а наше знание жизни — оно всегда ограничено. И это очень серьезный, буквально идеологический спор в театре.
КОНЕЧНО, ИГРА ВООБРАЖЕНИЯ, ИГРА КАК СМЫСЛ ЖИЗНИ — это некий уход от реальности, от всех проблем. Существует крайняя-крайняя точка этого мнения — что если театр хочет говорить со зрителем сегодняшним языком, актеров вообще не должно быть. Условно говоря, если речь идет о войне в Сирии, героя должен играть сирийский солдат. Эта тенденция документального театра, возникшая довольно давно. И она ведет к уходу из театра поэзии. Для меня это травматично. Для меня создание своего мира, своей метафизики является в театре самым главным, почему я этим и занимаюсь.
Если говорить о философии театра, я думаю, это философия счастья. Я думаю, что люди приходят в театр, потому что здесь они погружаются в детство. А детство — это та точка, где все мы были счастливы. Именно поэтому взрослые люди ходят, сидят и, как завороженные, смотрят на сцену, и в этот момент отключаются от того, что происходит вокруг. Конечно, это обман, если называть вещи своими именами. Но это обман, который делает нас счастливыми.
Искусство, если такое слово применимо к тому, что я делаю, — вещь очень интуитивная. Мы должны найти пути к своему подсознанию Все большие художники занимаются именно этим — путь к подсознательному, к бессознательному. В мире воображения, в мире игры — тут я поставлю знак равенства с именем Шекспира — мы свободны. В мире другом мы — рабы. Мы все больше и больше становимся рабами, если уже не стали совсем. Политика уводит нас из зоны счастья. Мы перестаем радоваться жизни. Мы перестаем радоваться солнцу, деревьям, природе. Мы вникаем в политику, занимаемся только этим — с утра до ночи. И если вынести за скобки геополитику, это и есть самое большое преступление — люди перестают быть теми, кем они должны быть. Перестают быть воспринимающими солнце, небо, женщин, мужчин, любовь — все это начинает уходить из нашей жизни. И может быть, это самая страшная трагедия, которая происходит сейчас.
«Быть или не быть?» — «Я буду!
Я вдруг с удивлением заметил, что и сам все время говорю о политике. Хотя всегда настаивал, что это не может быть моей темой — я хочу, чтобы была поэзия, игра, метафора, ветер, снег. Но вдруг понял, что тоже нахожусь в этом капкане… Мой последний спектакль называется «Р», идет в «Сатириконе» и в нем играет Константин Аркадьевич Райкин, и в этой истории я впервые стал соучастником написания текста.
МЫ НАЧИНАЛИ РАБОТАТЬ НАД ГОГОЛЕВСКИМ «РЕВИЗОРОМ», А РЕЗУЛЬТАТЕ все переросло во что-то отдельное, связанное с Гоголем лишь по касательной. Мы стали говорить о каких-то важнейших вещах, которые нас тревожили, а среди нас был драматург, который все это записывал и утром приносил сцены. Вот сцена со взятками. Ты знаешь, что сегодня, когда взятки дают вагонами, самолетами, разговоры о борзых щенках — только тема, которая сама по себе уже не работает. И была тема про войну и про произвол — это был последний спектакль, который я ставил в январе. За месяц до начала военных действий.
Сегодня актуален разговор о роли театра. Как вообще этим сейчас заниматься? Что должен делать театр, когда вокруг убивают людей? О чем он должен говорить и каким должен быть? У меня нет однозначного ответа на этот вопрос.
Но есть мой второй «Гамлет», который я поставил в 2017 году в Санкт-Петербурге, в театре Ленсовета, и он очень личный. Он идет до сих пор и, думаю, сейчас в нем открылись какие-то совершенно новые смыслы. Гамлета в нем играет девушка, Лаура Пицхелаура — очень интересная, своеобразная, с грузино-корейскими корнями. Не подумайте, что я занимался какими-то гендерными проблемами. Мне только хотелось рассказать, что Гамлет — это субстанция души. Поэтому именно такая актриса, в которой нет почти ничего телесного — такой слабый, нежный, нервно и болезненно воспринимающий все, что происходит вокруг, Гамлет. В этом спектакле нет шекспировского финала — Гамлет не умирает. Спектакль заканчивается на том моменте, когда Гамлет решает идти до конца, идти на смерть, но самой смерти — ее не будет. Наоборот, последние слова в спектакле «Я буду!» — несмотря на весь тот кошмар, который происходит вокруг. Рассказываю так подробно, потому что, мне кажется, это касается того, что сейчас происходит в мире. И много- много раз эта юная женщина кричит безостановочно — «Я буду! Я буду! Я буду!».
