1 октября возьмет старт XIV Международный фестиваль исполнительских искусств HighFest. Президент HighFest Артур ГУКАСЯН представляет театры, которые станут главным залогом фестивального праздника, а заодно утверждает, что такой форум – совсем не фейерверк, а просто трудная работа.
— В этом году культуре сильно сократили финансирование. Это отразилось на HighFest, и если да, как это сказалось на программе?
— Денег стало значительно меньше, и, соответственно, это разительная разница по сравнению с прошлым годом – но только в плане количества театров. В прошлом году было 30 спектаклей из-за рубежа, а в этом только 18. Кстати, и армянская программа, которая в прошлый раз была очень сильной, на сей раз выглядит гораздо скромнее. Но это уже не зависящее от фестиваля обстоятельство. А вообще программа получается масштабной и мощной не только когда у нас есть деньги, но и когда нам везет. Когда зарубежные труппы сами достают через какие-то фонды финансы на поездку в Ереван.
— А может, это и хорошо — меньше спектаклей? Давно ясно, что твоя мечта о втором Эдинбурге в обозримом будущем невыполнима. Есть смысл сконцентрироваться на качестве.
— Не знаю… Менять что-то в нашем сознании очень трудно. Можно привезти десять отличных современных спектаклей, но большинство нашей публики будет морщить нос. А вот приезд в прошлом году лондонского «Глобуса» вызвал массу умиления, хотя ведь ясно, что театр старый, просто музей. В любом случае мы постарались сделать так, чтобы у нас были хедлайнеры – люди с мировым именем плюс по-настоящему качественные спектакли.
— Это мы переходим на конкретику…
— Мы будем открываться театром из Узбекистана «Ильхом». Спектакль «Семь лун», саунд-драма, поставленная мэтром жанра, московским режиссером Владимиром Панковым. Мы давно хотели их привезти, но это было неподъемно – очень много людей и декораций, плюс они не государственный театр. Теперь это удалось благодаря Швейцарскому агентству по развитию, которое работает во многих странах. Правда, сложности все равно есть. Спектакль по Навои, очень красивый, и в нем задействовано семь гонгов, которых в нашей действительности в таком количестве просто не существует. Сейчас мы нашли четыре. Еще один надо найти, чтобы два, самых маленьких, они привезли с собой. Продолжать?…
— Лучше продолжай презентовать лучшие спектакли программы.
— Тогда два – это спектакль Небольшого драматического театра из Питера «Карамазовы», который Лев Эренбург поставил со своими студентами. Он культовый режиссер – «Мадрид, Мадрид», «Васса» в МХТ с ныне покойной Мариной Голуб… «Братья Карамазовы» — лучший студенческий спектакль, который я видел в своей жизни! Потрясающий спектакль, уровень «Господ Головлевых» Серебренникова! Когда ты не хочешь, чтобы это заканчивалось. А еще у нас будет Театр Максима Горького — третий театр Берлина. Они сыграют спектакль «Аукцион душ», который поставила Арсине Ханджян. Про Аврору Мардиганян. Это такой спектакль-экскурс, очень много проекций. Хотя для меня, откровенно говоря, важнее тот факт, что в Ереван приедет Театр Максима Горького — представитель театральной элиты. Это тоже было очень сложно, поскольку в Армении нет Фонда Гете…
— А без фонда в Армении никого не заинтересовал спектакль культового театра об Авроре Мардиганян?
— Нет! Все говорили – денег нет! Деньги мы нашли в Германии. Сам театр со своей стороны взял на себя какие-то расходы. Да еще не попросил гонорара – мол, актеры получают зарплату. Вот это правильный, рациональный подход людей театра! Ведь мы каждый раз сталкиваемся с проблемой, когда хотим привезти какой-то нашумевший спектакль, скажем, из Москвы, причем государственного театра. Они требуют такие гонорары, что можно три фестиваля провести. Хаматова – прекрасно, Евгений Миронов – великолепно, но тридцать тысяч евро!.. Ладно, это я о наболевшем. Вернемся к немцам. Приезд в Ереван Театра Максима Горького — это не только престижно для нас. Это такой знак для берлинских театров.
Я ездил в мае на их «Театртреффе» и был очень удивлен, когда директор одного из ведущих берлинских театров вошел в зал с вопросом: «А кто здесь из Армении?» Ну, я представился. «Я просто хотел сказать, что все наши ведущие режиссеры подписали письмо о том, что Германия обязана принять Геноцид армян, и направили его Ангеле Меркель». Я был так польщен! Подписали все – все эти остермайеры, тальхаймеры, пароходы и человеки. Что мне приятно вдвойне, теперь они готовы ехать сюда за деньги втрое меньше, чем обычно заявляют. Кстати, Театр Максим Горький очень социальный. В прошлом году они поставили «40 дней Муса-дага», играли долго и при аншлагах. Были письма из турецкого посольства, акции протеста – все как всегда… Кстати, у нас есть еще один «армянский спектакль», который поставил Семен Александровский из Питера. Это «Топливо» — о Давиде Яне, о том, как он сидел в физтехе и как бы между делом создал электронный словарь. Спектакль, что называется, выстрелил, и не только в Питере. О нем говорят, и это хорошо. Еще у нас будет спектакль «Сноудон».
— HighFest меняет фокус и со спектаклей новых форм переводит взор на социальную направленность?
— Нет, просто так совпало. В программе достаточно традиционных для HighFest спектаклей из Чехии, Норвегии, Испании. Есть два спектакля из Японии, в том числе и древний японский театр Ноо. Его показ стал возможен благодаря сотрудничеству с Посольством Японии в Армении. Будет спектакль «Бункер» из Казахстана – это в стилистике театра.doc, такой типичный вербатим – каждый рассказывает свою историю. У нас есть американцы, которые, представь себе, поставили «Наташкину мечту», и интересно поставили.
— А какие-то новые направления, обеспечивающие развитие фестиваля, у вас намечаются?
— Вот что мы хотим действительно развивать – это платформы, если у нас получится. В этом году наметилась платформа современного польского дансантного театра – будет несколько трупп, работающих в разной стилистике, будут даже голые люди на сцене. В этом направлении мы будем работать – не в смысле голых людей — чтобы так блочно представлять театральные тренды той или иной страны. У нас были случаи, когда в программу вошло, скажем, четыре театра из Италии, но это так совпало. Теперь хотелось бы осмысленности. Еще у нас будет научная конференция, посвященная нашей независимости. Это не тот случай, когда все делают, и мы делаем. Здесь достаточно широкий контекст – многие восточноевропейские страны обрели в 1989 году независимость. Да и вообще с этого времени перестал существовать биполярный мир, мир стал очень разным. И речь пойдет о том, кто куда пошел и до чего дошел, насколько изменился театр данной страны. Докладчики будут из Литвы и Узбекистана, России и Америки – полный набор. Ну и, конечно, будет множество мастер-классов, гостей – артдиректоров фестивалей, будем налаживать контакты, стремиться к созданию совместных проектов.
— В начале разговора ты уже сказал, что менять что-то в нашем сознании очень трудно. Я бы добавила – с каждым годом все труднее. Нет чувства, что ты бьешься даже не в закрытую дверь, а в глухую стену?
— У меня это чувство возникает перманентно, но я понимаю, что унывать нельзя. И не только потому, что уныние – грех. В какой-нибудь Швеции, где работают все инфраструктуры, наверное, можно предаться унынию. А у нас нельзя. Если то небольшое количество людей, которое тянет и пытается что-то сделать, опустят руки, будет полный швах. HighFest является открывателем форточек и создателем сквозняков, что вменяется в обязанности фестивалю. Какие-то новые жанры – вербатим, экшн пейнтинг, профессиональный уличный театр и прочее – все это отечественный зритель впервые увидел в рамках нашего фестиваля. Мне кажется, свой «процент новостей» мы даем даже в те годы, когда программа очень слабая. А общее состояние дел… Исполнительские искусства вообще очень социальное явление, завязанное на том, что у нас с обществом. Самое ужасное — это аморфность, безразличие. Я понимаю, что в нашем восточно-южном маленьком обществе это очень сложно, но очень хочу, чтобы какие-то серьезные люди встали и сказали – Артур, ты делаешь ужасный фестиваль, а вот Филипос – прекрасный. Или наоборот. Чтобы была какая-то дифференциация. А пока этого нет, сдвинуть что-то с места вряд ли удастся.
— В этом году культуре сильно сократили финансирование. Это отразилось на HighFest, и если да, как это сказалось на программе?
— Денег стало значительно меньше, и, соответственно, это разительная разница по сравнению с прошлым годом – но только в плане количества театров. В прошлом году было 30 спектаклей из-за рубежа, а в этом только 18. Кстати, и армянская программа, которая в прошлый раз была очень сильной, на сей раз выглядит гораздо скромнее. Но это уже не зависящее от фестиваля обстоятельство. А вообще программа получается масштабной и мощной не только когда у нас есть деньги, но и когда нам везет. Когда зарубежные труппы сами достают через какие-то фонды финансы на поездку в Ереван.
— А может, это и хорошо — меньше спектаклей? Давно ясно, что твоя мечта о втором Эдинбурге в обозримом будущем невыполнима. Есть смысл сконцентрироваться на качестве.
— Не знаю… Менять что-то в нашем сознании очень трудно. Можно привезти десять отличных современных спектаклей, но большинство нашей публики будет морщить нос. А вот приезд в прошлом году лондонского «Глобуса» вызвал массу умиления, хотя ведь ясно, что театр старый, просто музей. В любом случае мы постарались сделать так, чтобы у нас были хедлайнеры – люди с мировым именем плюс по-настоящему качественные спектакли.
— Это мы переходим на конкретику…
— Мы будем открываться театром из Узбекистана «Ильхом». Спектакль «Семь лун», саунд-драма, поставленная мэтром жанра, московским режиссером Владимиром Панковым. Мы давно хотели их привезти, но это было неподъемно – очень много людей и декораций, плюс они не государственный театр. Теперь это удалось благодаря Швейцарскому агентству по развитию, которое работает во многих странах. Правда, сложности все равно есть. Спектакль по Навои, очень красивый, и в нем задействовано семь гонгов, которых в нашей действительности в таком количестве просто не существует. Сейчас мы нашли четыре. Еще один надо найти, чтобы два, самых маленьких, они привезли с собой. Продолжать?…
— Лучше продолжай презентовать лучшие спектакли программы.
— Тогда два – это спектакль Небольшого драматического театра из Питера «Карамазовы», который Лев Эренбург поставил со своими студентами. Он культовый режиссер – «Мадрид, Мадрид», «Васса» в МХТ с ныне покойной Мариной Голуб… «Братья Карамазовы» — лучший студенческий спектакль, который я видел в своей жизни! Потрясающий спектакль, уровень «Господ Головлевых» Серебренникова! Когда ты не хочешь, чтобы это заканчивалось. А еще у нас будет Театр Максима Горького — третий театр Берлина. Они сыграют спектакль «Аукцион душ», который поставила Арсине Ханджян. Про Аврору Мардиганян. Это такой спектакль-экскурс, очень много проекций. Хотя для меня, откровенно говоря, важнее тот факт, что в Ереван приедет Театр Максима Горького — представитель театральной элиты. Это тоже было очень сложно, поскольку в Армении нет Фонда Гете…
— А без фонда в Армении никого не заинтересовал спектакль культового театра об Авроре Мардиганян?
— Нет! Все говорили – денег нет! Деньги мы нашли в Германии. Сам театр со своей стороны взял на себя какие-то расходы. Да еще не попросил гонорара – мол, актеры получают зарплату. Вот это правильный, рациональный подход людей театра! Ведь мы каждый раз сталкиваемся с проблемой, когда хотим привезти какой-то нашумевший спектакль, скажем, из Москвы, причем государственного театра. Они требуют такие гонорары, что можно три фестиваля провести. Хаматова – прекрасно, Евгений Миронов – великолепно, но тридцать тысяч евро!.. Ладно, это я о наболевшем. Вернемся к немцам. Приезд в Ереван Театра Максима Горького — это не только престижно для нас. Это такой знак для берлинских театров.
Я ездил в мае на их «Театртреффе» и был очень удивлен, когда директор одного из ведущих берлинских театров вошел в зал с вопросом: «А кто здесь из Армении?» Ну, я представился. «Я просто хотел сказать, что все наши ведущие режиссеры подписали письмо о том, что Германия обязана принять Геноцид армян, и направили его Ангеле Меркель». Я был так польщен! Подписали все – все эти остермайеры, тальхаймеры, пароходы и человеки. Что мне приятно вдвойне, теперь они готовы ехать сюда за деньги втрое меньше, чем обычно заявляют. Кстати, Театр Максим Горький очень социальный. В прошлом году они поставили «40 дней Муса-дага», играли долго и при аншлагах. Были письма из турецкого посольства, акции протеста – все как всегда… Кстати, у нас есть еще один «армянский спектакль», который поставил Семен Александровский из Питера. Это «Топливо» — о Давиде Яне, о том, как он сидел в физтехе и как бы между делом создал электронный словарь. Спектакль, что называется, выстрелил, и не только в Питере. О нем говорят, и это хорошо. Еще у нас будет спектакль «Сноудон».
— HighFest меняет фокус и со спектаклей новых форм переводит взор на социальную направленность?
— Нет, просто так совпало. В программе достаточно традиционных для HighFest спектаклей из Чехии, Норвегии, Испании. Есть два спектакля из Японии, в том числе и древний японский театр Ноо. Его показ стал возможен благодаря сотрудничеству с Посольством Японии в Армении. Будет спектакль «Бункер» из Казахстана – это в стилистике театра.doc, такой типичный вербатим – каждый рассказывает свою историю. У нас есть американцы, которые, представь себе, поставили «Наташкину мечту», и интересно поставили.
— А какие-то новые направления, обеспечивающие развитие фестиваля, у вас намечаются?
— Вот что мы хотим действительно развивать – это платформы, если у нас получится. В этом году наметилась платформа современного польского дансантного театра – будет несколько трупп, работающих в разной стилистике, будут даже голые люди на сцене. В этом направлении мы будем работать – не в смысле голых людей — чтобы так блочно представлять театральные тренды той или иной страны. У нас были случаи, когда в программу вошло, скажем, четыре театра из Италии, но это так совпало. Теперь хотелось бы осмысленности. Еще у нас будет научная конференция, посвященная нашей независимости. Это не тот случай, когда все делают, и мы делаем. Здесь достаточно широкий контекст – многие восточноевропейские страны обрели в 1989 году независимость. Да и вообще с этого времени перестал существовать биполярный мир, мир стал очень разным. И речь пойдет о том, кто куда пошел и до чего дошел, насколько изменился театр данной страны. Докладчики будут из Литвы и Узбекистана, России и Америки – полный набор. Ну и, конечно, будет множество мастер-классов, гостей – артдиректоров фестивалей, будем налаживать контакты, стремиться к созданию совместных проектов.
— В начале разговора ты уже сказал, что менять что-то в нашем сознании очень трудно. Я бы добавила – с каждым годом все труднее. Нет чувства, что ты бьешься даже не в закрытую дверь, а в глухую стену?
— У меня это чувство возникает перманентно, но я понимаю, что унывать нельзя. И не только потому, что уныние – грех. В какой-нибудь Швеции, где работают все инфраструктуры, наверное, можно предаться унынию. А у нас нельзя. Если то небольшое количество людей, которое тянет и пытается что-то сделать, опустят руки, будет полный швах. HighFest является открывателем форточек и создателем сквозняков, что вменяется в обязанности фестивалю. Какие-то новые жанры – вербатим, экшн пейнтинг, профессиональный уличный театр и прочее – все это отечественный зритель впервые увидел в рамках нашего фестиваля. Мне кажется, свой «процент новостей» мы даем даже в те годы, когда программа очень слабая. А общее состояние дел… Исполнительские искусства вообще очень социальное явление, завязанное на том, что у нас с обществом. Самое ужасное — это аморфность, безразличие. Я понимаю, что в нашем восточно-южном маленьком обществе это очень сложно, но очень хочу, чтобы какие-то серьезные люди встали и сказали – Артур, ты делаешь ужасный фестиваль, а вот Филипос – прекрасный. Или наоборот. Чтобы была какая-то дифференциация. А пока этого нет, сдвинуть что-то с места вряд ли удастся.
