— Г-жа Антонян, интеллигенция и родственные этому понятию термины все еще активно используются в разных сферах политической, культурной и повседневной жизни Армении. Но они интерпретируются по-разному. Вы занимались исследованием этого вопроса, давайте все-таки уточним, что такое интеллигенция?
— Принято считать, что термин «интеллигенция», вошедший в обиход в XIX веке, это чисто русский морально-нравственный феномен. Тогда главными признаками интеллигента наряду с его интеллектуальной деятельностью считались черты социального мессианства. В советское время интеллигенцией считался социальный слой, занимающийся интеллектуальным трудом. Сегодня его можно дополнить определением интеллигенции Александра Гелла как «культурно-гомогенного слоя образованных людей, объединенных харизматическими чувствами и определенной системой ценностей», и уточнением Карла Манхейма, который определяет интеллигенцию как группу людей со специфическим отношением к культуре. Эти определения помогают описать категорию моих потенциальных респондентов как образованных и воспитанных людей, занятых в сфере интеллектуального труда, и добровольно и активно вовлеченных в дискурсы, касающиеся национальных, культурных, социальных и политических ценностей. Насколько эти люди сами идентифицируют себя как интеллигенцию, почему относят себя к этой категории и как именно вписаны в нее были тем кругом вопросов, на которые я попыталась ответить в своем исследовании.
— На Западе популярен термин «интеллектуал», означающий людей, занятых умственной деятельностью, не претендуя на роль носителей «высших идеалов»…
— В армянском языке слово «мтаворакан» означает одновременно и интеллигента, и интеллектуала, поэтому частью интеллигентского дискурса также являются дискуссии вокруг точного перевода этого слова на русский и европейские языки. Термин этот стал активно использоваться в армянской публицистике начиная с XIX века. Основными темами этого дискурса являлись жертвенность и просветительская миссия армянской интеллигенции в контексте националистических движений того времени. В советское время возникают три разные модели самоидентификации интеллигенции: как работников интеллектуального труда, как интеллектуальной и «аристократической» по своему образу жизни элиты и как участников националистических и антисоветских протестных движений.
Современный дискурс выделяет целый ряд характеристик интеллигенции, их можно разделить на несколько подгрупп, каждая из которых будет соответствовать тому или иному подходу к проблеме. Первый подход основан на критерии профессиональной принадлежности и определяется сферой занятости в той или иной профессии. Второй — ценностный — опирается на представление о личностных качествах, присущих интеллигенту: поведенческих эталонах, высоком уровне интеллектуального развития, моральных качествах и степени аристократичности в повседневной культуре. Особенно важно, что эти ценностные критерии связаны с вопросом истинности, подлинности той группы, которая считается или сама себя считает интеллигенцией, а также с представлением об интеллигентности как о наследуемом качестве. Все определения в конечном счете могут рассматриваться как инструменты формирования социально-культурной идентичности людей, участвующих в дискурсе и заинтересованных в нем.
Уже упомянутый фактор подлинности интеллигенции ставит вопрос о чистоте ее рядов, за которой следят те, кто считает себя представителями интеллигенции. С этим связан также феномен самоотрицания принадлежности к интеллигенции: индивид считает, что сам он не вправе причислять себя к интеллигенции, поскольку принадлежность к этой группе определяется признанием других. Михаил Лотман в эссе «Интеллигенция и свобода» отмечает, что быть интеллигентом значит быть признанным таковым другими членами этой группы.
Другой вопрос, касающийся идентичности интеллигенции, того, в какой степени интеллигенция должна сохранять в своем быту особенности этнической культуры. Здесь можно отметить две тенденции. Первая — интернациональность повседневной культуры интеллигенции; вторая — напротив — в преднамеренном подчеркивании элементов этнической и национальной культуры. Несмотря на определенный «генетический» подход к толкованию подлинной интеллигенции, формирование идентичности рассматривается как конструктивный процесс. Интеллигентская идентичность может быть построена, усвоена, трансформирована либо заменена на какую-нибудь другую — в терминологии Роджерса Брубейкера это соответствует «мягкому» типу идентичности. С этим процессом связан феномен добровольного и сознательного отказа от того, чтобы считать себя интеллигентом. Причиной этого отказа является восприятие «интеллигентского звания» как наследия имперского времени или восприятие интеллигенции как деструктивного элемента социума.
— Какие аспекты играют важную роль в формировании идентичности армянского интеллигента?
— Это, например, противопоставление интеллигенции «лавочникам», то есть постсоветской экономической и политической элите, то есть элиты истинной и элиты фальшивой. Этому противопоставлению находятся параллели в особенностях социальной структуры армянского досоветского и советского общества. Важным маркером идентичности интеллигенции является язык. Значительная часть армянской интеллигенции как в советский, так и в дореволюционный период была русскоязычной по образованию, языку самовыражения, а часто и в быту. Русский воспринимался как элитарный язык, посредством которого интеллигенция усваивала значительную часть всемирного культурного наследия. Более того, армянское литературное, историческое и художественное наследие также частично усваивалось в переводе на русский. Это в свою очередь способствовало формированию такого феномена, как «русскоязычный национализм».
В постсоветское время социальная и культурная роль русского языка значительно снизилась, хотя до сих пор он входит в число приоритетных для изучения иностранных языков. Более того, многие представители русскоязычной интеллигенции связывают снижение культурного уровня и расхожую мифологему о «смерти интеллигенции» именно с исчезновением русского языка как языка армянской интеллектуальной сферы. Другой лингвистический аспект, участвующий в формировании интеллигентской идентичности, связан с дискурсом об определении литературной нормы восточноармянского языка, поскольку именно эта форма языка считается единственно подобающей истинной интеллигенции.
Что касается такого маркера идентичности, как религия, то надо отметить, что в случае армянской интеллигенции он проявляется двояко: с одной стороны, в армянском религиозном национализме, с другой — в парадоксально сопряженной с ним секулярности армянской интеллигенции. В отличие от русской интеллигенции, армянской никогда не были присущи поиски Бога, метания от крайней религиозности к полному атеизму. Однако Армянская Апостольская Церковь как инструмент национальной и этнической идентичности, как национальный и общинный представительский институт, деятельность которой особенно важна для диаспоры, по большей части воспринималась ориентиром и хранительницей национальных ценностей для интеллигенции.
Тем не менее в период после обретения независимости стремление Армянской Апостольской Церкви вновь утвердиться в качестве государственного идеологического института вызвало появление антиклерикального дискурса именно в среде интеллигенции. Это было связано с попыткой церкви заменить секулярные ценности на религиозные. Примером этого может быть строительство церквей вместо и на месте зданий, считающихся архитектурными памятниками советского периода, придание религиозного содержания секулярному по сути предмету «История Армянской Апостольской церкви» в программе средней школы.
Также одной из распространенных тем, формирующих образ и социальную роль армянской интеллигенции, является миссионерская функция и виктимизация, т.е. подчеркивание жертвенности через интерпретацию темы Геноцида армян, сталинских чисток и, наконец, Карабахской войны 1991-1994 годов. Миссионерский образ армянского интеллигента, обязанного идти в народ, просвещать и обучать его, актуальный в XIX веке, неожиданно нашел свои параллели в современной Армении, когда десятки представителей интеллигенции устремились в воюющий и послевоенный Карабах. Тема жертвенности интеллигенции имеет развитие и в дискурсе о ее смерти. У этого дискурса есть две разновидности: дискурс о физической смерти интеллигенции в результате физического уничтожения или эмиграции ее представителей и дискурс о смерти социальной как класса, как продукта имперской и советской колониальных систем, который изжил себя и обречен на вымирание в современных условиях.
— Дискуссии вызывает и тема истинности и ложности интеллигенции, а также ее социальной роли и места в современном обществе.
— Вопросы эти связаны с важными экзистенциальными проблемами, обусловленными изменениями модернизируемого и глобализируемого общества. Связан с этим и ряд стереотипных представлений о советской интеллигенции, согласно которым изменение ее статуса и общественной ценности вызвано трансформацией прежней системы ценностей, причем оценка этой трансформации различна. Одни рассматривают эту утрату как необходимое избавление от имперского, колониального наследия, другие, напротив, как утрату важных ценностных ориентиров и деградацию общества. Не желая быть частью деградировавшего общества, ряд участников дискурса в знак протеста против существующей системы добровольно отказываются причислять себя к интеллигенции, хотя и продолжают активно использовать ее знаковый, функциональный и дискурсивный потенциал.
Общий анализ дискурса армянской интеллигенции показывает, что нынешний поиск идентичности вписан в четыре цивилизационные парадигмы: имперскую, националистическую, модернистско-социалистическую и постмодернистско-капиталистическую. Каждая из них предлагает специфическое мировоззрение, систему ценностей и культурные восприятия, важные для определения места, роли и функции интеллигенции в изменяющемся мире. Благодаря этому интеллигенция существует в виде разных вариантов одного социального и культурного конструкта, требующего постоянного уточнения и осмысления.
Таким образом, постоянный дискурс об идентификации, репрезентации, формах культурного проявления, функциях и социальных ролях может быть рассмотрен как непрерывный процесс уточнения границ между новыми и старыми идентичностями, социальными структурами и иерархиями в модернизирующемся и глобализирующемся армянском обществе. Думаю, создание и поддержание описанных дискурсивных полей облегчает процессы аккумуляции, концептуализации и моделирования идей, используемых для конструирования национальной культуры, памяти, истории и идеологии, что в итоге ведет к изменению культурных, социальных и политических рамок, в которых протекает процесс строительства нации и государства.
