Он не впервые приезжает в Армению. Поводом для нынешнего приезда послужилТретий международный фестиваль альта и виолончели имени Генрика и Геронтия Талалянов. Среди именитых участников фестиваля — проживающий ныне в США известный композитор, блестящий пианист и дирижер, внук знаменитого художника Георгия Якулова, чьи работы хранятся в Национальной картинной галерее Армении, — Яков Якулов. С ним мы встретились в дни фестиваля.
— С чего началось ваше сотрудничество с армянскими музыкантами?
— Я приезжал в Ереван еще в 1984 году, когда здесь отмечали 100-летие моего деда. Мне была заказана музыка для юбилейного вечера. Тогда-то я и познакомился с Геронтием Талаляном. Эта встреча произвела на меня такое сильное впечатление, что за несколько дней я написал сольное сочинение для виолончели, которое посвятил и подарил Талаляну. Затем уехал домой, в Москву, а через несколько лет остался на Западе. С тех пор там и живу.
Спустя 22 года в моей бостонской квартире раздался звонок. Молодой голос сказал: «Яков, меня зовут Арам, я сын Геры Талаляна». Так я познакомился с сыном знаменитого виолончелиста, который пошел по стопам своего отца и дяди. Какое-то время он даже жил с нами, а потом уехал учиться в Йельский университет. Прошло очень много времени, и недавно наши пути вновь пересеклись. По его приглашению в прошлом году я приехал на этот фестиваль, на котором он сыграл ту самую пьесу, которую я посвятил его отцу.
Конечно, это великое счастье, что мы спустя долгие годы снова встретились и вместе работаем. И что интересно, оказывается, наши покойные отцы вместе учились и в молодые годы были друзьями.
— Расскажите о вашем отце – Александре Якулове, который работал вместе с Николаем Сличенко в театре «Ромэн» и которого называли цыганским Бароном и цыганским Паганини…
— Мама была оперной певицей, отец – замечательным скрипачом, а его отец – выдающимся юристом в царской России, одним из основателей партии меньшевиков. Эмигрировав, мои предки оказались в Китае. Потом, как и многие другие, они вернулись обратно, не представляя, что их ждет…
В 1948 году, когда отец был студентом консерватории, его арестовали, обвинив в том, что он идеологически разошелся с принятой ЦК ВКП(б) линией в области музыки. Это были годы борьбы с космополитизмом. Молодежь увлекалась джазом, папа играл «Караван» Дюка Эллингтона, за что и поплатился семью годами пребывания в очень страшном лагере. Знаменитый профессор Ямпольский – учитель Ойстраха и других выдающихся скрипачей – послал ему в лагерь скрипку Андреа Амати – безумно дорогую.
— А как такая скрипка дошла до зоны?
— На зоне тогда ценили совсем другие вещи – пропасть могли бы продукты, одежда, а вот до такой скрипки никому не было дела. Через какое-то время отца освободили от работы в шахте. Он стал раздавать мыло в бане и играть на скрипке. Скрипка и спасла впоследствии ему жизнь. После реабилитации папу взяли в цыганский ансамбль. Так он стал цыганским Паганини.
— Что вы хотите сказать своей музыкой, какие идеи в ней главенствуют?
— Пытаюсь в какой-то степени отразить то, что я вижу вокруг, что чувствую внутри. Музыка для меня инструмент, с помощью которого я пытаюсь объяснить себе смысл бытия, задаю вопросы, которые каждый задает себе: кто я, зачем я, что я делаю?..
— И вы нашли ответ хотя бы на один из этих вопросов?
— Ответы не найдены, их никто не может найти…
— Вы автор многочисленных произведений, в том числе балетов, музыки к театральным постановкам и фильмам. Расскажите о вашей музыкальной интерпретации сур Корана, для осуществления которой понадобилось специальное разрешение Исламского совета Бостона.
— Случилось это так. Я сотрудничал с нью-йоркским оркестром и мне была заказана музыка для певца – контртенора. Это очень редкий голос. Работая в зале, где был большой орган, я почему- то вспомнил, что как-то в Иерусалиме слышал крики муэдзинов с минаретов. И когда послушал этого певца, то понял, что тембрально, по краскам эти голоса совершенно совпадают. Так я решил создать вот такое сочинение. Хотя было нелегко, потому что работа с любыми сакральными текстами – это совершенно иная задача.
Музыка получилась немного агрессивной. Но в то же время в ней есть места некоей неги, свойственной всей арабской поэзии. Сочетание этих двух полюсов и дало внутреннюю драматургию всего сочинения. Надо сказать, что впервые сочинение было исполнено в июле 2001 года, а в сентябре в Нью-Йорке случилась трагедия, известная всему миру. Потом многие мои слушатели и друзья говорили, что некоторые места в произведении (конечно, это «красивая» спекуляция, но я не могу не поделиться ею) с точностью напоминают гул самолетных двигателей…
— Интересно, а как слушатели воспринимают это произведение: оно ведь необычное?
— Слушатель всегда разный. Любое искусство должно быть ясным и выражать идею, заложенную в нем, несмотря, может быть, на сложность языка. Если произведение ясное, гармоничное, то даже самый сложный язык трансформируется в эмоциональную энергию, которая так или иначе может взволновать слушателя.
— Почему вы эмигрировали?
— Я не эмигрировал, а остался за рубежом, скорее, убежал из Москвы в 1986 году в Австрию, а потом — в Западную Германию. Я не хотел жить в государстве, которое кроваво расправилось с одиннадцатью членами моей семьи. К тому же я с детства не приемлю никакого вида насилия. Есть вещи, которые нам даются с рождения и никто нас не спрашивает — хотим мы этого или нет: место нашего рождения, время рождения и т.д. И если бы была моя воля, то уж место рождения я бы выбрал явно другое. Конечно, вначале было тяжело. Но я много играл в Европе, в том числе на органе в соборах, работал на радиостанции «Свобода» в передаче «Поверх барьеров» с прекрасными писателями – Войновичем, Зиновьевым. Когда-то мы были вне всякого закона и нас даже оберегала американская служба безопасности. Но теперь уже все в прошлом…
Я благодарен судьбе за все, что она дала мне, даже тогда, когда я страдал. Но все это потом переходило в ноты, в музыку. А это для меня и есть цель моей жизни.
— Армянское гражданство – тоже цель вашей жизни? В прошлый приезд вы сказали, что хотите получить второе гражданство и иметь армянский паспорт. Вы работаете в этом направлении?
— Уже поработал: в ноябре прошлого года мы с женой, корни которой из Карабаха, прилетели из Бостона в Вашингтон и подали документы на получение гражданства в Армянское посольство. Думаю, что уже сейчас они лежат в аппарате президента и ждут своего решения. Никто не сомневается, что оно будет положительным. Это просто вопрос времени.
— А зачем вам армянское гражданство? Вы и так свободны в своем передвижении, что оно даст вам?
— Это зов души и сердца. Вы знаете, здесь, в Армении, я чувствую себя совершенно иначе. Как дома. Это правда, а не просто слова, не риторика. Мне безумно тепло здесь.
— С чего началось ваше сотрудничество с армянскими музыкантами?
— Я приезжал в Ереван еще в 1984 году, когда здесь отмечали 100-летие моего деда. Мне была заказана музыка для юбилейного вечера. Тогда-то я и познакомился с Геронтием Талаляном. Эта встреча произвела на меня такое сильное впечатление, что за несколько дней я написал сольное сочинение для виолончели, которое посвятил и подарил Талаляну. Затем уехал домой, в Москву, а через несколько лет остался на Западе. С тех пор там и живу.
Спустя 22 года в моей бостонской квартире раздался звонок. Молодой голос сказал: «Яков, меня зовут Арам, я сын Геры Талаляна». Так я познакомился с сыном знаменитого виолончелиста, который пошел по стопам своего отца и дяди. Какое-то время он даже жил с нами, а потом уехал учиться в Йельский университет. Прошло очень много времени, и недавно наши пути вновь пересеклись. По его приглашению в прошлом году я приехал на этот фестиваль, на котором он сыграл ту самую пьесу, которую я посвятил его отцу.
Конечно, это великое счастье, что мы спустя долгие годы снова встретились и вместе работаем. И что интересно, оказывается, наши покойные отцы вместе учились и в молодые годы были друзьями.
— Расскажите о вашем отце – Александре Якулове, который работал вместе с Николаем Сличенко в театре «Ромэн» и которого называли цыганским Бароном и цыганским Паганини…
— Мама была оперной певицей, отец – замечательным скрипачом, а его отец – выдающимся юристом в царской России, одним из основателей партии меньшевиков. Эмигрировав, мои предки оказались в Китае. Потом, как и многие другие, они вернулись обратно, не представляя, что их ждет…
В 1948 году, когда отец был студентом консерватории, его арестовали, обвинив в том, что он идеологически разошелся с принятой ЦК ВКП(б) линией в области музыки. Это были годы борьбы с космополитизмом. Молодежь увлекалась джазом, папа играл «Караван» Дюка Эллингтона, за что и поплатился семью годами пребывания в очень страшном лагере. Знаменитый профессор Ямпольский – учитель Ойстраха и других выдающихся скрипачей – послал ему в лагерь скрипку Андреа Амати – безумно дорогую.
— А как такая скрипка дошла до зоны?
— На зоне тогда ценили совсем другие вещи – пропасть могли бы продукты, одежда, а вот до такой скрипки никому не было дела. Через какое-то время отца освободили от работы в шахте. Он стал раздавать мыло в бане и играть на скрипке. Скрипка и спасла впоследствии ему жизнь. После реабилитации папу взяли в цыганский ансамбль. Так он стал цыганским Паганини.
— Что вы хотите сказать своей музыкой, какие идеи в ней главенствуют?
— Пытаюсь в какой-то степени отразить то, что я вижу вокруг, что чувствую внутри. Музыка для меня инструмент, с помощью которого я пытаюсь объяснить себе смысл бытия, задаю вопросы, которые каждый задает себе: кто я, зачем я, что я делаю?..
— И вы нашли ответ хотя бы на один из этих вопросов?
— Ответы не найдены, их никто не может найти…
— Вы автор многочисленных произведений, в том числе балетов, музыки к театральным постановкам и фильмам. Расскажите о вашей музыкальной интерпретации сур Корана, для осуществления которой понадобилось специальное разрешение Исламского совета Бостона.
— Случилось это так. Я сотрудничал с нью-йоркским оркестром и мне была заказана музыка для певца – контртенора. Это очень редкий голос. Работая в зале, где был большой орган, я почему- то вспомнил, что как-то в Иерусалиме слышал крики муэдзинов с минаретов. И когда послушал этого певца, то понял, что тембрально, по краскам эти голоса совершенно совпадают. Так я решил создать вот такое сочинение. Хотя было нелегко, потому что работа с любыми сакральными текстами – это совершенно иная задача.
Музыка получилась немного агрессивной. Но в то же время в ней есть места некоей неги, свойственной всей арабской поэзии. Сочетание этих двух полюсов и дало внутреннюю драматургию всего сочинения. Надо сказать, что впервые сочинение было исполнено в июле 2001 года, а в сентябре в Нью-Йорке случилась трагедия, известная всему миру. Потом многие мои слушатели и друзья говорили, что некоторые места в произведении (конечно, это «красивая» спекуляция, но я не могу не поделиться ею) с точностью напоминают гул самолетных двигателей…
— Интересно, а как слушатели воспринимают это произведение: оно ведь необычное?
— Слушатель всегда разный. Любое искусство должно быть ясным и выражать идею, заложенную в нем, несмотря, может быть, на сложность языка. Если произведение ясное, гармоничное, то даже самый сложный язык трансформируется в эмоциональную энергию, которая так или иначе может взволновать слушателя.
— Почему вы эмигрировали?
— Я не эмигрировал, а остался за рубежом, скорее, убежал из Москвы в 1986 году в Австрию, а потом — в Западную Германию. Я не хотел жить в государстве, которое кроваво расправилось с одиннадцатью членами моей семьи. К тому же я с детства не приемлю никакого вида насилия. Есть вещи, которые нам даются с рождения и никто нас не спрашивает — хотим мы этого или нет: место нашего рождения, время рождения и т.д. И если бы была моя воля, то уж место рождения я бы выбрал явно другое. Конечно, вначале было тяжело. Но я много играл в Европе, в том числе на органе в соборах, работал на радиостанции «Свобода» в передаче «Поверх барьеров» с прекрасными писателями – Войновичем, Зиновьевым. Когда-то мы были вне всякого закона и нас даже оберегала американская служба безопасности. Но теперь уже все в прошлом…
Я благодарен судьбе за все, что она дала мне, даже тогда, когда я страдал. Но все это потом переходило в ноты, в музыку. А это для меня и есть цель моей жизни.
— Армянское гражданство – тоже цель вашей жизни? В прошлый приезд вы сказали, что хотите получить второе гражданство и иметь армянский паспорт. Вы работаете в этом направлении?
— Уже поработал: в ноябре прошлого года мы с женой, корни которой из Карабаха, прилетели из Бостона в Вашингтон и подали документы на получение гражданства в Армянское посольство. Думаю, что уже сейчас они лежат в аппарате президента и ждут своего решения. Никто не сомневается, что оно будет положительным. Это просто вопрос времени.
— А зачем вам армянское гражданство? Вы и так свободны в своем передвижении, что оно даст вам?
— Это зов души и сердца. Вы знаете, здесь, в Армении, я чувствую себя совершенно иначе. Как дома. Это правда, а не просто слова, не риторика. Мне безумно тепло здесь.
