ОНИ СТАЛИ НЕКОЙ РЕЛИКВИЕЙ ДЛЯ ЭТИХ НЕСЧАСТНЫХ ЛЮДЕЙ – как память о прошлой, самой дорогой части жизни, которая оборвалась в одночасье, словно была отсечена безжалостным палачом. И людям казалось предательством выбросить вдруг ставшую совершенно ненужной вещь, которая не только преданно служила долгие годы, охраняя, как верный пес, дом и все добро в нем, но и была свидетелем и в каком-то смысле участником той отнятой части жизни. Но не только из чувства благодарности брали с собой ключи люди, вынужденно покидавшие родные очаги. В глубине души они все-таки лелеяли капельку надежды на то, что когда-нибудь вернутся и собственноручно откроют двери своих домов… Вот так ключи выехали вместе с хозяевами, а замки вместе с дверьми остались в заложниках на оккупированной врагом территории.
Заперев дверь своей квартиры на пятом этаже, Гагик, все еще отказываясь верить в реальность происходящего, бережно положил ключ в карман куртки и с тяжелым сердцем спустился вниз по безжизненному подъезду, в котором еще не так давно беспрестанно раздавались скрип и стук открывающихся и захлопывающихся дверей: взрослые торопились по делам, а дети, словно кто-то гонялся за ними, сломя голову неслись с шумом вниз во двор играть.
Жену с детьми Гагик отправил на машине брата два дня назад, сам же, будучи врачом госпиталя, остался помогать раненым, которых еще не успели вывезти. И вот когда прибывшие из Армении машины скорой помощи в сопровождении представителей Красного Креста приехали за последними ранеными, Гагик собрался выехать с ними.
Теперь уже бывший хозяин бросил прощальный взгляд на дверь, и внимание его невольно привлек знакомый «шрам» вокруг замка – три года назад он собственноручно заделал трещину шпаклевкой, отшлифовал и покрасил лаком. Тогда, в разгар 44-дневной войны, в ближайших домах редкая дверь уцелела, не пострадали в основном те, хозяева которых, спускаясь в спешке в подвалы, чтобы укрыться от артобстрелов и бомбежек, не успевали запереть их на ключ или не делали это сознательно, ибо чаще всего оставались невредимыми двери, открытые во время взрыва. А запертые на замок, принимая ударную волну на себя, не выдерживали и трескались или коробились – в зависимости от того, деревянные они были или металлические. При этом почти всегда замки ломались или заедали.
От мощной ударной волны разорвавшегося неподалеку снаряда дверь тогда треснула, а замок заклинило. Как ни старался Гагик открыть ее – не получалось: ключ тщетно ворочался в сломанном изнутри замке. Дверь оставалась запертой целую неделю. Пришлось на время поселиться на даче, где было безопаснее. Когда обстрелы поутихли, Гагик привел мастера, и тот, изрядно повозившись, починил замок. Уже после прекращения военных действий он собственноручно заделал трещину, но «шрам» все-таки выдавал «боевую историю» двери.
ВПРОЧЕМ, «ВЕТЕРАНАМИ» БЫЛИ МНОГИЕ ДВЕРИ – НЕКОТОРЫЕ ПЕРЕЖИВАЛИ УЖЕ ТРЕТЬЮ ВОЙНУ, претерпевая вместе со своими хозяевами определенные внешние и содержательные трансформации. Во время первой войны, когда Гагик был еще молод и сам с оружием в руках участвовал в защите родного края, люди, бывало, даже на ночь не запирали двери своих домов. Нет, это была не беспечность, времена были такие: общая беда сближала, и, несмотря на острую нужду и нехватку всего, никому и в голову не приходило прокрасться в чужой дом и утащить что-нибудь. Наоборот, люди делились последним, чтобы выжить общими усилиями, сохранить себя и своего ближнего, не дать многочисленному жестокому врагу вторгнуться в их дома и разорить родные очаги. И это был вполне естественный человеческий инстинкт, изначально предусмотренный мудрой природой…
А сейчас, много лет спустя, происходило нечто противное привычному человеческому восприятию и повседневному практическому опыту – людям приходилось запирать двери собственного дома, осознавая и в то же время не желая принять разумом, что вместе с обычным, механическим поворотом ключа в замке отсекают от себя все, что минутой раньше принадлежало им: и квартиру со всем нажитым добром, и саму дверь с замком, охраняющую теперь уже ставшее чужим имущество. В один миг все поменялось: родные стены больше не защищали, в них отныне невозможно было укрыться от различных природных и человеческих каверз. Родимый очаг вдруг стал чуждым, отталкивал от себя, таил в себе опасности и некое предательство… Но поражало, что, покидая дом, все, словно сговорившись, считали своим долгом забрать с собой ключи, надобности в которых уже не было никакой. Однако удивительнее было то, что ключи, выехав вместе с хозяевами, продолжали… сниться им на новом месте, во временно арендованных квартирах.
Гагику все время казалось, что он потерял ключи, хотя они хранились в тумбочке рядом с кроватью. Ему снился родной дом, будто пришел с работы на обед, а ключа нет. Покопался в карманах – не нашел. Спустился во двор и сел на дворовую скамейку.
Пасмурно, сыроватый туман. Ждет, когда вернется сын из университета, нетерпеливо поглядывает на часы. И вдруг приходит осознание, что сын учится далеко, в другом городе, а дорога уже много месяцев заблокирована… И тут он просыпается в холодном поту…
Это сновидение часто повторялось в разных вариациях, однако Гагику никак не удавалось досмотреть его до конца, узнать, что же произойдет дальше и чем оно завершится. Сон обрывался где-то на половине, однако путы его не ослабевали, не отпускали в течение всего дня. И, словно дразня и издеваясь, через некоторое время снова повторялся этот странный, не имеющий конца сон.
Ощущение шока не отпускало вынужденных переселенцев, давило и душило чувство нереальности происходящего. Едва засыпая в чужих квартирах, они в своих снах уносились в родные дома и жили там до утра, общаясь с призраками былого счастья и трепетно внимая родным шорохам, пока пробуждение снова не возвращало их к суровой реальности.
Но не всем было дано даже во сне переступить родной порог – видимо, где-то и там, в таинственном эфире, ключи никак не могли найти свои замки…
