— Твой предыдущий спектакль, Ne me quite pas, в котором были заняты люди с ограниченными возможностями, родился в сотрудничестве и при поддержке Британского совета. Новая постановка, La Vie En Rose – это продолжение сотрудничества, грубо говоря – заказ?
— Нет никакого заказа — только мое личное желание. У меня вообще в планах сделать такую трилогию, объединенную названиями-цитатами знаменитых французских песен, чтобы для себя понять, к чему пришла наша инклюзивная группа. А этот спектакль в плане темы, настроения, думаю, актуален для всех нас. Какая-то усталость, неприятие многих вещей, обрывающиеся между людьми связи, желание поменьше сталкиваться с внешним, «квадратным» миром… А в этом спектакле нет ни одного искусственно привнесенного слова. Сценарная структура полностью выстроена на основе интервью с его участниками. «От чего вы устали? О чем мечтаете?» и прочее. Удивительно, но каким-то невообразимым образом все восемь участников спектакля говорили практически одно и то же. La Vie En Rose, у которого есть еще подзаголовок «Другие танцы», создан именно на этом контрасте – стоит ли смотреть на жизнь сквозь розовые очки? Своеобразная попытка психологического тренинга, попытка найти позитив. А люди с ограниченными возможностями – лучший пример того, как чувствуют себя в нашей жизни «другие». В конце концов, все мы «другие», и если чисто внешне это никак не проявляется, это не значит, что все в шоколаде.
— Тем не менее с эстетической и дансантной точки зрения «другие танцы» выглядят абсолютным шоколадом. А то, что делают те, кто в нашем понимании вообще не должен вставать с инвалидного кресла, просто потрясает. Это работа хореографов — специалистов по работе с людьми с ограниченными возможностями?
— Представь себе, в этом спектакле не было хореографа. Я просто ставил перед ним конкретные задачи. Вот, скажем, армянский танец, отдаленно напоминающий «Кочари», который производит такое впечатление на зрителя. Я сказал: «Вы должны жестами рассказать о себе», что они и сделали. Потом эти жесты сложились в танец. Многие вещи возникают на импровизации, и такой подход в данном случае мне очень импонирует. Никакой искусственной хореографии. Когда наш Манук танцует сольный номер, это сначала всех вводит в шоковое состояние, хотя он делает ровно столько, сколько в данную минуту позволяет ему его тело. Или когда наша Ануш танцует под La Vie En Rose, стоя на тумбочке, к которой прикреплены ролики и которых не видно под ее длинным платьем. Ведь в предыдущем спектакле она выезжала на сцену на своем специальном велосипеде, что породило идею создать приспособление, которое позволит ей почувствовать себя свободно. Мне очень хочется, чтобы после спектакля люди, в семьях которых есть такие дети, задумались над созданием таких вот, как сейчас говорят, «лайфхаков». Ведь в принципе это просто – что-то изменить, создать иное настроение. А участники нашей инклюзивной работы за это время изменились просто феноменальным образом.
— Эта инклюзивная программа родилась по инициативе Британского совета, который поддерживал вас и материально, и специалистами. Они и сейчас курируют это дело?
— Работы в общей связке больше нет, но Британский совет, конечно, очень нас поддерживает. Только за последний год эта наша группа была презентована в Казахстане, Грузии и на Украине. Ею заинтересовались многие фестивали. И везде наш предыдущий спектакль Ne me quite pas имел огромный успех. Меня это, конечно, очень радует, но, с другой стороны, я не понимаю, почему эта группа никак не интересует наше, так сказать, культурное руководство.
В стране работает труппа людей с ограниченными возможностями, обеспечивающая реально высокий художественный уровень. Но никто не стремится показывать лицо Армении и в этом ракурсе, а не только в ракурсе дудука и тараза. А ведь сегодня в большом мире, видя, как ты относишься к этому вопросу, начинают смотреть на тебя совершенно по-другому. По крайней мере в нашем зрителе за эти годы в плане отношения изменилось очень многое. Словом, это очень интересный путь. Я даже иногда говорю себе: «Наверное, в этой жизни ты все-таки сделал что-то всерьез хорошее». Мы работаем с этими ребятами постоянно, они все время в театре. Конечно, если делаем новый спектакль — это каждый день и очень интенсивно. Но и в паузах между постановками они бывают здесь как минимум пару раз в неделю. Проходят какие-то тренинги, репетиции. То есть это конкретная работа.
— Конкретная и очень важная. Но это ведь только часть большой работы Маленького театра…
— Сейчас мы работаем над проектом, который в начале июня будем осуществлять с некоторыми нашими музеями. Речь идет об «оживлении» живописных полотен. Дальше пока не буду раскрывать скобки. С сентября прошлого года в театре постоянно проходят мастер-классы, для проведения которых я сам приглашаю людей из-за рубежа. Это занятие на две-три недели в основном по актерскому мастерству и современному танцу. Это платные занятия. Все предыдущие прошли очень успешно. Их цель каким-то образом заполнить брешь, которая существует в нашем профессиональном образовании. У нас уже побывали педагоги из Италии и Бельгии. Сейчас планируем ряд ворк-шопов для тех, кого интересует именно инклюзивный танец. Наши артисты покажут приобретенные возможности и поделятся своим опытом. Поскольку мне кажется, что люди, имеющие инвалидность, проявят большое желание принять в них участие, а с возможностями у них сложно, эти занятия, естественно, будут бесплатными. В конце июня театр с детским спектаклем поедет на фестиваль в Германию, а в июле мне предстоит постановка в Италии.
В Тоскане есть такой большой фестиваль, который называется Instituto Populare, который придает большое значение национальным искусствам. В этом году в фокусе их внимания будет Армения. Будет посвященная нашей стране выставка, сами они ставят к фестивалю «Усадьбу «Жаворонков». Поскольку у меня установились с ними крепкие связи, они предложили нам специальный фестивальный проект, над которым мы сейчас работаем. Хочу сделать спектакль о самости армянина. Без конкретной драматургии. Ключевые темы армянской истории и культуры, которые и в плане текстуальном и визуальном будут смотреться впечатляюще. Название я уже для себя «утвердил» — «Кенац». Ведь каждый тост у нас связан с какой-то темой – за родителей, за семью, за страну, за солдата. Европейцы всегда удивляются длине и глубоким философским смыслам наших тостов. Так что эта мысль у меня родилась давно.
— Прости, некорректный вопрос – откуда берутся деньги на реализацию стольких проектов?
— Ниоткуда. Точнее, мы сами себя содержим. На каких-то проектах бывает поддержка, как было с Британским советом, или вот новый проект финансово поддержит итальянская сторона. Сам я работаю в ста местах, в ста местах преподаю, собираю суммы на какие-то программы. В этом году два раза обращались в наше Министерство культуры, и оба раза получили отказ. Наш спектакль по Шекспиру получил приглашение на три фестиваля – в Германию, Македонию и Новосибирск. Нужны были деньги на дорогу… Что до частного сектора, пока что меценатов, заинтересованных в театре, у нас как-то не народилось.
— Тебя все считают успешным режиссером, а ты, оказывается, гастарбайтер!
— Наверное, можно и так сказать. Не знаю, когда в нашей стране начнут формироваться соответствующие институции, соответствующие фонды. Когда люди начнут понимать, что искусство само по себе жить не может — его действительно надо питать. В прошлом году я долго был в Брюсселе и как-то вник в тему. Там, впрочем, как и по всей Европе, есть такой приоритет художников до тридцати пяти лет. Какому-то именитому артисту могут отказать в деньгах, но всю возможную финансовую и техническую помощь предоставить молодым. И это делается по конкретной причине — если ты в этот период не дашь артисту состояться, потом может быть поздно. К нам иногда приходят молодые режиссеры и актеры с какими-то идеями, но поддерживать всех невозможно. Да, есть интересные ребята. Но их кпд мог быть в сто раз выше, если бы существовала определенная культурная политика. А в ближайшем будущем мы будем пожинать плоды существующей ситуации.
